«Васина Н. 37 девственников на заказ»: Эксмо-Пресс; Москва; 2003
ISBN 5-699-02796-3
Аннотация
Евфросиния Куличок, или Фло, как зовут ее друзья и близкие, — врач-психиатр. Когда-то у нее был бурный роман с коллегой Кириллом Ланским. Потом Кира уехал из Москвы, а вскоре Фло узнала, что ее возлюбленный скончался. Но спустя несколько лет Евфросиния вновь встречается с Кириллом. А после общения с одним из его пациентов Фло узнает страшную тайну: Ланский, оказывается, заключил с ним договор Смерти. Бывший ученый когда-то занимался сверхсекретными разработками, за которые кое-кто готов отвалить астрономическую сумму. Разочаровавшись в жизни, он готов покончить с собой. Но при одном условии: на счет его лаборатории должны быть перечислены триста тысяч долларов — тогда он предоставит Ланскому, как посреднику, все необходимые бумаги… Однако тот ли это Ланский, которого она знала и любила, задается вопросом Фло; или самозванец, толкающий людей в бездну?..
Нина ВАСИНА
37 ДЕВСТВЕННИКОВ НА ЗАКАЗ
“О, я хочу безумно жить…”
А. Блок
Исследуя фантазийные образы временного зачатия и фундаментальную архитектуру воистину неповторимого построения образа, я отнюдь не отношу литературу к разряду панацеи от любого вида мыслительного ступора, скорее, наоборот — оцепенение мысли влечет за собой противостояние навязанным образам и попытки воссоздать в себе нечто настолько личностно-неприкасаемое, насколько недосягаемыми бывают упрятанные глубоко в памяти стыдные моменты познания или унижения, и если чье-то писательство выудит из меня эти моменты, заставит содрогнуться от самоузнавания, я окажусь беззащитен — кто-то еще умыслил такую же печаль, озарение и разочарование — и одиночество покинет меня. Поставь точку. Дальше с красной строки. Потому что все уже написано, все перечислено и обсуждено с дотошностью и коварством истинного таланта либо с интуицией случайного озарения. И то, и другое катастрофично для личности, поскольку одиночество становится почти невозможным. Отсюда вывод: все книги должны быть сожжены и потом написаны заново людьми, никогда не читавшими. Записала? Поставь дату и потом — ниже — подпись: Богдан Халей.
Объект 57
Операция должна была закончиться к утру. Наблюдаемый объект крепко спал с девяти вечера (в документах он был указан как “объект 57”, а между собой члены наблюдательной группы называли его просто “псих”), к четырем утра и город притих. Проезжающие изредка под окнами машины издавали тинами по мокрому асфальту все реже повторяющиеся звуки, похожие на сиплое дыхание хронического астматика.
Шел дождь.
В квартире объекта стояли три прослушки, по одной — в комнате, коридоре и на кухне. На всякий случай динамик прикрепили и на балконе, он барахлил. Группа прослушивания, одуревшая за ночь от кофе и сигарет, ругала старый балконный образец, давилась сдерживаемыми зевками и лениво материлась, за что получила в динамик замечание от куратора. Куратор сидел в квартире дома напротив, он слышал и квартиру объекта, и группу прослушивания, считался интеллигентом, потому что редко позволял себе непристойные выражения и предпочитал сигареты с ментолом.
К четырем тридцати утра объект 57 стал издавать звуки, характерные для просыпающегося человека. Он замычал, потягиваясь, потом пукнул и громко, протяжно зевнул.
— Рановато, — заметил один из членов наблюдательной группы.
— Чем раньше, тем лучше, — философски заметил другой.
Объект 57 прошлепал босыми ногами по линолеуму, высосал на кухне из носика чайника пять гулких глотков, отрыгнул и вдруг тихонечко захныкал.
— Совсем как мой кобель, когда боится меня будить, а терпеть уже не в силах, — кивнул один из наблюдательной группы.
Он вышел из фургона и посмотрел вверх на окна объекта 57. Оба окна были темными.
— Сейчас опять спать завалится, — сделал из этого вывод пожилой мужчина, возвращаясь в фургон.
— Не-а, — не повинуясь логике, а единственно из чувства противоречия ответил его молодой напарник.
Объект 57 посетил туалет — сначала не спеша — раз, два… три, потом уже нервно дергал и дергал веревочку сливного бачка, чем довел до абсурдного состояния и себя (что выразилось в злобном шипении и избивании бачка пяткой), и членов наблюдательной группы — напрягшись, они тупо считали, сколько раз бачок унитаза честно пытался извергнуть не успевающую наполнить его воду.
— Сейчас заведется и забудет, что ему на рассвете нужно прыгнуть с балкона, — озаботился молодой член наблюдательной группы.
— А мы напомним, — кивнул его пожилой напарник, имея в виду телефонный звонок — на случай забывчивости объекта 57 или если тот вообще передумает (псих, что с него взять?).
И тут в квартире объекта 57 зазвонил телефон.
Оба наблюдателя синхронно посмотрели на часы. Четыре сорок одна.
— Это я, — жалобным голосом сообщил в трубку объект 57.
Разговор длился семь минут двадцать три секунды. Некто Костик спросил у объекта, как дела (действительно, когда еще интересоваться — самое время). Объект заныл, что кто-то опять подложил ему взрывчатку в бачок унитаза и что сегодня он точно умрет. Костик успокаивал: мол, не тревожься, все нормально, и сообщил, что обещанный друг готов прийти к объекту 57 именно сегодня утром, через полчасика. Объект 57 взволновался, оживился, перестал жаловаться и вдруг совсем как нормальный спросил: почему в такую рань?
— Ей так удобно, — объяснил Костик. — Ей к девяти уже нужно быть на работе.
— Ты сказал, что за мной следят?
— Конечно, — вздохнул Костик.
— Что она должна соблюдать меры предосторожности?
— Сказал, не волнуйся. — В голосе Костика слышалось снисходительное раздражение. — Она прилетит на вертолете, спустится к тебе на балкон на парашюте, никто и не заметит.
— Это хорошо… До девяти?.. Ну, к девяти я уже точно умру, — пообещал объект 57.
— Ты со своими гнусными настроениями кончай, тебе жить и жить; а лучше расслабься как следует и подумай о смысле этой самой жизни.
— О смысле?.. — засомневался объект 57.
— Мы с тобой это двадцать раз проходили: смысл жизни в ее продлении, ну?.. Вспомнил?
— А она, эта женщина…
— Она прекрасна! — поспешил восторгнуться Костик.
— Да нет же, я хотел спросить: она что, будет продлевать со мной жизнь? — все еще беспокоился объект 57.
— Нет, она покажет тебе раз и навсегда, как это делается. Надеюсь, это повернет мозги в твоей голове на сто восемьдесят градусов и заставит обнаружить вокруг себя много интересного. Это мой подарок, Глиста, живи и радуйся!
На этом Костик решил, что сообщил своему бывшему однокласснику достаточно бодрящей и важной информации, и трубку положил без прощания.
Члены наблюдательной группы несколько секунд смотрели друг на друга. В тишине раздался странный шаркающий звук — это объект 57 решил подмести веником пол на кухне.
— Ты думаешь то же, что и я? — поинтересовался молодой наблюдатель. — Какой-то дружбан позвонил нашему психу и сообщил, что именно на сегодня он заказал ему в подарок женщину, чтобы тот с пяти утра хорошенько разогрелся?
— Не знаю, — задумался его напарник, — но подозреваю, что воображение у тебя кочегарится вовсю. Я лично думаю, что нас ждут неприятности.
— Не пускать никаких женщин в подъезд, — раздался голос куратора. — Проверять документы и сопровождать ко мне. Сейчас выделю вам сотрудников в помощь.
С четырех пятидесяти семи до пяти двадцати к подъезду, где проживал объект 57, подошла всего одна женщина. Это была уборщица Параскева — на просьбу наблюдателя предъявить документы, женщина так и представилась: “Параскева, уборщица, шестьдесят восемь лет”, а на предложение пройти в дом напротив и объяснить, зачем она идет именно в этот подъезд, вдруг покраснела, раздулась шеей и лицом, как поющая жаба, и набросилась на молодого члена наблюдательной группы. И напрасно он кричал, бегая вокруг запущенной песочницы, что дело государственной важности, что он представитель федеральных структур, — Параскева, не теряя прыти и все еще пламенея лицом, замотала его до полного озлобления и одышки.
— Кончай цирк, — высунулся из фургона напарник, — у нас звонок в дверь.
Действительно, в 5.23 в дверь квартиры объекта 57 позвонили длинным звонком.
Объект открыл дверь тут же.
— Иероним Глистин? — поинтересовался тонкий женский голос.
— Да… То есть нет… Проходите же, мне звонил Костик, я вас жду.
— Нет, сначала скажите, вы Иероним или не Иероним? — настаивала женщина.
— Да, я Иероним, — сознался объект 57.
— Как это возможно? — сухо поинтересовался динамик голосом куратора. — Как она прошла?
Пожилой наблюдатель пожал плечами, словно куратор мог его видеть, а его молодой напарник еле сдержался, чтобы не высунуться из фургона и посмотреть на небо.
— Как вы вошли? Вас никто не заметил? — шепотом спросил объект 57.
— Не волнуйтесь, я поднялась из соседнего подъезда на чердак, открыла отмычкой замок и спустилась к вам сверху.
— Это хорошо, это здорово… — нервничал объект. — Что же вы не раздеваетесь? Костик сказал, что сегодня у меня последний день?..
— Да, но я ничего не поняла. Он сказал, что вы все время наблюдаете за собой слежку, что выполняете важное государственное задание, поэтому за вами следят…
— Это так.
— Но он ничего не говорил о последнем дне. Э-э-э… Роня… Можно мне так вас называть?
— Зачем?
— Так приятней для слуха. Иероним — уж очень торжественно. Так вот, Роня. Я должна уколоть вам палец.
— Это пожалуйста, — с ходу согласился объект 57.
— Немедленно выяснить, что происходит! — Голос куратора был уж слишком громкий.
— Есть, выяснить, что происходит, — уныло отрапортовал молодой член наблюдательной группы.
— Интересно, как ты собираешься это выяснять? — подлил масла в огонь пожилой член наблюдательной группы. — Позвонишь в дверь: здрасьте, я сантехник, вы затопили квартиру снизу?
— А чем вы будете колоть мне палец? — В голосе объекта 57 — ни тени сомнения или страха, одна неподдельная заинтересованность. — У нас мало времени. Они могут прийти в любой момент. Звонок в дверь — и все! Кто там? А это сантехник, у вас, милейший, прорвало кран, пока вы спите! Я знаю все их увертки!
— Не волнуйтесь, мы быстро. Я уколю вам палец вот этим предметом. Видите, таким перышком в поликлинике колют пальцы, чтобы взять анализ крови. Ну? Узнаете?
— Нет, извините, я всегда закрывал глаза. Понимаете…
— Понятно. Вы боитесь крови?
— Что? Нет, не боюсь. Я закрываю глаза, чтобы полностью сосредоточиться на моменте боли.
В квартире объекта наступила подозрительная тишина. Ни звука. Потом женщина спросила:
— Коллекционируете моменты боли? Любите, чтобы вам делали больно?
— Я коллекционирую все физиологические реакции моего тела.
— А-а-а… Тогда дайте мне пальчик, Роня…
— Прикажете вмешаться? — не выдержал напряжения молодой член группы наблюдателей.
— Отставить, — тут же отозвался куратор. — Продолжить прослушивание объекта.
— Что я теперь должен делать? — шепотом спросил объект 57.
Шуршание бумаги.
— Вот здесь, пожалуйста, распишитесь. Напишите свое имя. Выдавите немного крови и пальцем напишите имя.
— Так и написать? Полное имя?
— Конечно, полное — Иероним.
Отчетливо слышно сопение — вероятно, объект 57 положил листок бумаги (или что там такое он должен был украсить своей кровью) на стол прямо над прослушкой, закрепленной снизу.
— Спасибо, Роня, — проникновенно поблагодарила женщина.
— Получилось не очень хорошо. На последних двух буквах кровь кончилась. Почти не видно.
— Это ничего. Спасибо.
— А что это за цифра тут? Тридцать шесть, что это значит?
— Это ваш номер.
— Мне больше нравится цифра одиннадцать.
— Под номером одиннадцать у меня другое имя написано.
— А-а-а… Тогда ладно. Что делать с пальцем? Кровь течет.
— Оближите его.
— Что?
— Пробовали когда-нибудь кровь на вкус? Вот и попробуйте.
— Мне в детстве один раз нос разбили, я помню вкус крови.
— Не хотите облизывать, не надо.
— Мне кажется, стоит смазать йодом. Чтобы не занести инфекцию.
И тогда женщина ласково так проговорила:
— Роня, вы сказали, что сегодня последний день вашей жизни, а сами беспокоитесь об инфекции!
Этим вопросом она, вероятно, нарушила какую-то логическую цепочку в голове объекта 57, потому что минут пять было тихо — еле слышное шуршание и осторожные вздохи женщины почти не нарушали этой тишины, придавая ей особую интимность.
— Вы меня раздеваете? — с дрожью в голосе вдруг очень громко спросил объект 57, отчего оба члена наблюдательной группы вздрогнули.
— Я вас раздеваю, — шепотом ответила женщина.
— Мне это не нравится.
— Но Роня, вы же не будете потом мыться в одежде? Это глупо.
— В одежде действительно глупо мыться. А вы…
— Я тоже буду мыться. С вами. Поэтому я тоже разденусь. Роня! Не отворачивайся, я хочу тебе кое-что показать. Видишь эту родинку?
— У меня тоже есть большая за ухом.
— Ну-ка… Да, красивая. А у меня под грудью маленькая и почему-то красная.
— Действительно, странная… Вы должны показать ее врачу.
— Ерунда. А вот эта, смотри, какая круглая и бархатная…
— А на этой у вас растет волосинка. У вас… глаза такие темные. Зрачка почти не видно.
— А у тебя ресницы длинные и желтые, как пестики у подсолнуха! — восторженно объявила женщина.
— Я умею вот так согнуть кисть, видите? Вы можете коснуться большим пальцем запястья?
Оба члена наблюдательной группы перевели дух и синхронно потянулись за сигаретами.
— Я могу достать ногами до затылка, это называется “коробочка”, — ответила женщина на предложение изогнуть кисть и спросила: — Сколько тебе лет?
— Тридцать один.
— Шесть часов тринадцать минут, — сообщил голос куратора.
— А мне сорок шесть лет, — зачем-то сказал пожилой член наблюдательной группы.
— А меня в девятнадцать изнасиловали две однокурсницы, — поддался цифровому безумию и молодой наблюдатель.
— Я знаю, зачем вас Костик ко мне пригласил, — тихо проговорил Роня. — Он не хотел, чтобы я умер девственником. Но это заблуждение!..
— Да-а-а? — ласково пропела женщина.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39