Окружив его, они попытались отоварить Сережку. Ему, конечно, было бы несдобровать, если бы они не были бухими, словно сонные мухи. Они попадали, словно спиленные деревья, от его ударов; но больше всего досталось Нинке, он вложил в удар всю ненависть за то, что она так подло подставила его. Нинка, как тумба, шмякнулась на землю.
Но вдруг, откуда ни возьмись, появился еще один ханыга, здоровый «бычара» с налитыми бицепсами.
Тогда он вытащил отвертку и, когда ханыга попытался нанести ему удар, словчился и воткнул ему отвертку в лицо, пробив верхнюю губу. Кровь густо потекла по его лицу. Но «бык» продолжал наседать.
Несдобровать бы Сережке, забили бы его шарамыги насмерть ногами, если бы не блюстители порядка, подскочившие к нему сзади и отнявшие его хилое оружие.
Бычара тут же растворился в толпе. У Сережки потребовали документы. Он показал старшине поддельный паспорт. Тот внимательно посмотрел на него и вернул его Сережке.
«Кажись, прокатило», — с облегчением подумал он.
— Почему деремся? — строго спросил милиционер.
— Да у них здесь целая банда, пытались меня избить, — состроив невинное лицо, кротко проговорил Сережка.
— Ну ладно, мотай отсюда, да побыстрей.
И он сдернул со столицы, выбрав на первый случай Баку.
— Ну, ты, брат, совсем сдурел, — прервал Сережкино повествование Лютый.
— А что?! Ведь они сами на меня поперли.
— Все равно, бакланить нельзя. Все надо делать по уму. Ты вот что. Я смотрю, ты на мели. Давай лучше что-нибудь придумаем.
Они отправились в универмаг, чтобы купить костюм для Сережки, так как ему надо было иметь приличный вид. В универмаге была суета.
Продавщицы бегали, никому ничего не желая отпускать, на всех кричали, нервно жестикулируя. Им было не до покупателей, они принимали новый товар.
— Разрешите примерить костюм, — попросил Сережка продавщицу, издерганную азербайджанку, указав на дорогой креповый костюм-тройку.
— На, — почти швырнула она ему костюм. Зайдя в кабину, он, с молчаливого согласия Лютого, стянул с вешалки брюки и быстро сунул их в портфель. Затем снова застегнул пуговицы и, выйдя из кабины, с невинным видом подал пиджак прибежавшей продавщице.
— Не подходит, — с деланным сожалением проговорил он. — Большой.
— Я же говорила, что для вас нет ничего подходящего, — раздраженно проговорила продавщица, с презрением взглянув на Сережку, и, не проверив костюм, повесила его на место.
Брюки оказались действительно очень большого размера.
Лютый с Сережкой взяли такси и поехали на «Кубинку», злачный базарчик, где продавались из-под полы все и вся — от пистолета до танка.
Высунув из окна такси брюки, Сережка бросил клич по-азербайджански:
— Шалвар кимя лазымды? Кому брюки?
К нему подбежало несколько барыг, и он быстро с ними сторговался, продав одному пройдошливому парню со шрамом на лице брюки по дешевке — за 25 рублей.
— Только ты приволоки мне на червонец путевой дурцы, смотри, чтобы не туфта была, — попросил его Сережка.
Через пять — десять минут парень принес им наркотик, головку анаши размером с детский кулачок. Анаша была темно-зеленого цвета и издавала одурманивающий запах. Даже непосвященному Лютому стало ясно, что анаша настоящая, без примеси. Отпустив машину, Сережка туг же «забил косяк».
— На, пошаби, — передал он папиросу Лютому, сделав из нее две-три глубокие затяжки.
— Хороша! — показал он на папиросу, верхняя часть которой покрылась конопляным маслом, верный признак доброкачественного зелья.
Глава двадцать девятая
Оставаться в Баку больше не было смысла, и Лютый решил вместе с Сережкой отправиться в турне по России, куда глаза глядят.
По дороге они познакомились с двумя русскими проститутками, которые возвращались из путешествия по Армении. Решили путешествовать вместе. Остановились они в небольшом городке на Украине, у родственников Сережки. Люба, разбитная черноволосая девчонка, с полными грудями и вертким задом, пришлась Сережке по душе.
Лютый всю дорогу подтрунивал над ним. Ему досталась белокурая тамбовчанка Таня: скромная и послушная девушка. Правда, первое время она для вида поломалась, но Лютый пригрозил ей. К его удивлению, в постели с ней было приятно и хорошо. После этого Михайлов «зауважал» Танечку и даже подарил ей золотое колечко с изумрудом.
Правда, он потом сожалел об этом и даже хотел забрать его обратно, но девушка была так мила и нежна к нему, что Лютый, проскрипев зубами, пересилил себя.
Но… «любовь приходит и уходит, а кушать хочется всегда», и он на следующий же день организовал разбой, ограбив одного мужика. Для этой цели он дал задание Любе познакомиться в кафе или ресторане с каким-нибудь богатым мужиком и завести в темный переулок. Любка без колебаний согласилась. Ей даже понравилось это предложение. Она зашла в центральное кафе и через каких-то полчаса вывела полупьяного мужика.
Лютый в сердцах выругался. Он понял, что с такого «тощего гуся» навара будет мало, и оказался прав.
Как только Любка усадила мужика на скамейку, к нему тотчас же подошли Михайлов и Сережка. Они вытащили ножи и приставили их к бочине мужика, а Сергей грозно заорал:
— Где деньги?
У него появилось опьяняющее чувство власти над жертвой.
Мужик растерянно молчал.
— Где день-ги?! — раздельно и твердо проговорил он и с силой ударил мужика, хотя мог бы этого и не делать.
— Ребята, берите все, что хотите, — неожиданно предложил мужик.
Порывшись в его карманах, они нашли немного денег. Лютый со злостью сорвал позолоченные часы с мужика, подумав, что они золотые. Туфли с жертвы забирать не стали, благородно решив, что еще весна и мужик, не дай Бог, начнет хлюпать носом.
Потом все четверо дружно побежали к троллейбусной остановке.
На следующий день Лютый, трезво поразмыслив, решил отделаться от ненужных свидетелей, тем более что предельный срок по статье 146 УК РСФСР был внушительной цифрой: до 15 лет!
Он заявил погрустневшим девчатам, что им надо расстаться, что девочкам надо немедленно ехать к родным мамам и папам, и у них, мол, есть неотложные дела.
И вообще Лютый решил рвать когти один, куда-нибудь подальше на Север, где обычно на прошлое не обращают внимания. Главное, чтобы были какие-нибудь ксивы и хорошо пахать, а искать преступников — дело милиции.
Через несколько дней, когда Лютый и Сережка остановились на одной хате у старухи, Михайлов, забрав у спящего пацана почти все деньги и даже часы, сел на проходящий поезд Москва — Петрозаводск и был таков.
Глава тридцатая
Ребенка нарекли Данилом в честь его дедушки.
Уже с первых дней новый квартирантик громогласно давал о себе знать звонким и пронзительным плачем.
Виктора это вначале забавляло, но потом он стал к его реву равнодушен и спокоен, а через некоторое время ему это стало даже надоедать и раздражать, особенно когда очень хотелось спать.
Тщетно пытался он затыкать уши ватой или пальцами.
Детский крик, пронзительный и настойчивый, проникал во все уголки маленького дома.
Но все же присутствие в доме этого маленького человечка, его сына, приятно согревало душу и радовало.
Антонина усиленно кормила его грудью, стараясь умиротворить своего сынишку, а тот ненасытно впивался в ее еще полные, но уже начинающие обвисать груди, и сосал, сосал столь желанное материнское молоко.
Иногда его даже с силой приходилось отрывать от груди. Антонина часто жаловалась на это Виктору с вымученной горестно-радостной улыбкой, мол, что поделаешь, свой, хваткий малец.
Теперь Тоня почти целые сутки уделяла внимание младенцу, а о Викторе забыла, и, если он приходил к ней ночью, она его холодно встречала и только шептала: «Смотри, не разбуди нашего сыночка».
Бывали случаи, что, когда они нежились в постели, ребенок начинал безудержно орать, и Антонина, не обращая внимания на ласки мужа, кидалась к малышу.
«Нет, это не дело, — с горечью размышлял про себя Виктор, — сынишка отнял у меня жену!»
Он с удовольствием вспоминал те счастливые деньки, когда им никто не мешал и они нежились и наслаждались телами друг друга.
Но таковы уж законы природы: человек должен оставлять после себя наследство, поросль, а за все ведь надо платить…
Поразмыслив над этой истиной основательно, Виктор решил «взяться за ум» и начал помогать Антонине: стирать пеленки, гулять с малышом, а когда она изнемогала от бессонных ночей, сам укачивал в кроватке своего первенца; и Тоня прониклась глубоким уважением к своему «идеальному» мужу.
Скоро снова возобновились командировки, и как Виктор ни пытался от них отмахнуться, все равно ему изредка приходилось покидать свою семью.
Как ни странно, уезжал он в командировки с облегчением. В самолете или в двухместном купе СВ он расслаблялся и душевно отдыхал от всех передряг и домашней суеты, но уже через неколько дней с грустинкой вспоминал о своем крошечном, таком беззащитном Данильчике, Тоне, Маринке и даже о теще. Своим родителям он давно уже не писал, тем более что они сами не особенно горели желанием поддерживать с ним взаимоотношения.
На этот раз предстояла командировка в город С. Осинин еще никогда не был там. Поразил его этот городок большим количеством девчат. Не успел Осинин подойти к ресторану, как к нему тут же подбежало двое девушек 20 — 25 лет и предложили ему поужинать с ними, разумеется, за его счет.
Виктора это очень удивило и в то же время польстило, но, поразмыслив трезво, он решил, что они хотят, видимо, «прокрутить ему динамо», выпить и покушать на дармовщину, а потом под любым благовидным предлогом ускакать. Такая перспектива не особенно его прельщала, тем более, что он был в определенной степени стеснен в финансах. Он решил не связываться с ними.
— А почему вы не хотите пойти с нами? Посидим хорошо, — задорно предложила узколицая миловидная девушка. Была она смуглая от загара.
— А потом?
— А потом продолжим веселье у нас дома, — потупившись, ответила девушка, невольно смущаясь от твердого проникающего взгляда Осинина.
— Как вас зовут?
— Меня? Рая.
— А меня Зоя, — жеманно ответила вторая, высокая худощавая блондинка.
«Каланча», — окрестил ее про себя Виктор.
Поразмыслив немного, Виктор согласился. Ну, подумаешь, выкинет он какой-нибудь полтинник, зато интересно проведет вечер с приятными девушками. Динамо ему прокрутят? — Ну и пускай крутят. Не такой уж он похотливый, чтобы кидаться на первую попавшуюся. Главное — умудриться пристроить или сплавить кому-нибудь Каланчу.
Ждать долго не пришлось. К их столику, который уже украшала бутылка запотевшей «Столичной», три лангета и три порции красной икры, подсел разбитной малый из местного оркестра — саксофонист.
Виктор с большим удовольствием познакомил Зою с музыкантом.
Одного пузыря оказалось мало, заказали еще. Саксофонист прилично вмазал, он так и сыпал шутками и прибаутками, громко рассказывал анекдоты и смешные случаи.
Его круглое, как футбольный мяч, лицо излучало благодушие и доброжелательность.
В общем, вечер прошел недурственно. Потом отправились к Рае на квартиру.
Это была большая четырехкомнатная квартира, довольно неуютная и почти без мебели — родители Раи уехали на Север за длинным рублем, а девушка осталась сама себе хозяйкой.
Музыкант, у которого была жена и дети, долго задерживаться с белокурой девицей не стал. Он в первом часу ночи покинул квартиру.
С Раей Виктор оказался в спальне. Она как-то быстро и обыденно, как будто так и полагалось, разделась догола. От неожиданности Виктор растерялся.
— Ну, чего не раздеваешься?
— А куда спешить? — Виктор ошарашенно смотрел на ее выточенное тело. «Ей бы на конкурс красоты, — подумал он, — она бы королевой была».
— Как куда спешить? Вы же все мужики на один лад, — засмеялась она. — Вам только этого и надо.
Дважды Виктору повторять не надо было.
— Сколько тебе лет?
— Двадцать.
«Боже! Ведь она же мне годится в дочки. Что я делаю?»
Почти всю ночь он не сомкнул глаз. У Раи было юное, стройное тело, но оно не излучало радости. Возбуждала ее молодость и эластичная кожа.
Рая отдавалась как-то очень спокойно.
«Неужели фригидная? — думал Виктор. — Неужели никто не может разбудить в ней женщину?» — Но все его попытки и усилия были тщетны. Легкое разочарование не покидало его. «Уж лучше спать со страшненькой, но страстненькой», — подумал он.
Несколько дней Виктор встречался с Раей, и каждый раз их встречи начинались с ресторана. Можно было подумать, что она не могла жить без водки и сигарет.
«А ведь довольно неглупая девушка, — мрачно размышлял Виктор. — Зачем она так живет?»
Почему не было огня в этом юном теле — ему было непонятно.
Потом Осинин узнал: отчим изнасиловал ее, когда ей не было еще и четырнадцати, с этих пор она испытывала отвращение к сексу и мужчинам.
Мать, боясь потерять своего хахаля, не стала заявлять в органы, а отчиму это понравилось. Он, войдя во вкус, часто наведывался к своей «дочери» и с жадностью набрасывался на нее, а потом задаривал ее всякими подарками.
И, странное дело, девочка привыкла к этому и со временем стала отдаваться почти всем, кто мог хорошо заплатить.
Глава тридцать первая
Виктор не хотел больше встречаться с Раей, он пресытился ею, но когда случайно встретил ее около своей гостиницы, животный инстинкт заявил о себе настойчиво и требовательно.
«Ну ладно, в последний раз», — подумал он.
— Сегодня я хочу лишь одно шампанское, — капризно заявила она, почувствовав страсть во взгляде Виктора, значит, он готов выполнить любую ее прихоть.
— Сколько угодно.
Он заказал четыре бутылки шампанского, закуски и горячие блюда.
Стол был шикарный, а Рая все пила и пила, с какой-то жадностью и ненасытностью. Потом она, охмелев, стала кидаться на молодых парней и приглашала их танцевать, обнимала их, целовала, неся всякую околесицу.
Виктору было противно, больно и стыдно смотреть на все это. С помощью нескольких парней он решил увести ее домой, чтобы Рая пришла в себя, а не попала в какую-нибудь глупую историю, но получилось все наоборот. Когда ребята подвели ее к троллейбусной остановке и распрощались с Виктором, который поблагодарил их и дал им на бутылку, Рая начала вырываться от него и кричать что-то несуразное.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35