Ваша наблюдательность дала возможность связать отдельные звенья в одну цепь. Включаю диктофон... Если почувствуете усталость - не стесняйтесь, так и говорите, что нужно передохнуть. Идет?
- Идет. Но... Моя мать... брат...
- Не тронут, не беспокойтесь. Повязали. Почти всю кодлу. Остатки доберем в ближайшие дни. Итак, кого вы видели в бункере, кроме Пономаря? Ну, того, кто вам устраивал кинопросмотры?
- Можно встречный вопрос?
- Слушаю.
- Он что окончил? Ученый ведь малый!
- Философский факультет. Кандидатскую успел защитить. Три языка знает, включая испанский.
- Зачем же связался с бандитами? Неужели только из-за денег?
- не из-за денег, Таня, из-за больших денег. Разница. У него жена с двумя детьми уже пять лет живет в Испании на собственной вилле, в Париж наезжает глядеть на выставки моды, в Англию - на скачки в Америку - в Метрополитен-опера.
- Почему он меня не убил, только запугивал? Он что, стрелять не умеет?
- Еще как умеет! Отстреливался до последнего, пока его самого не уложили.
- Он что, умер?
- Нет, он нам живенький нужен был. Живенький и лежит, хотя весь в бинтах. Но говорит складно. Всю историю с вами называет "прокол", "прокол идиотов". Идиотами считает тех, кто поверил вашей байке насчет Наташи из Воркуты. Его люди в Доме ветеранов оказались не на высоте, по его мнению.
- И что? Из-за меня погорели?
- Нет, конечно. Мы уже выбредали на след, уже целились... Но в голову не могло прийти, что их Шелковый путь тянется к трупам несчастных стариков и старух.
- Но меня-то почему не убили? - не унималась я, хотя чувствовала Александр не хочет спешить с ответом. - Может, пожалел такую всю молодую и прекрасную?
- Вы его так и не узнали?
- Нет. Кто он? Подумала, правда, разок, что что-то знакомое в голосе, что ли...
- Верно подумала. Когда-то в школе вы с ним вместе учились. Вместе на сцене играли... "Горе от ума". Вы - Софью изображали, он - Чацкого.
Мне показалось - небо упало на землю, до того невероятно было то что сказал этот человек со стороны.
- Так это... это Юрчик Пономарев?! Он, он Чацкого играл! "Пойду искать по свету, где оскорбленному есть чувству уголок... Карету мне, карету!" Он на три класса был старше нас с Маринкой. У него же отец дипломат! Он же уехал в Швецию. Он же богатенький был, с классными репетиторами занимался. На фортепианах играл... в теннис...
- "Горе от ума" вас и спасло, Таня... Рассентиментальничался парень. Вспомнил, надо понимать, себя юным, непорочным, нацеленным на большие, светлые дела... Очень честолюбивый был парнишка, надо понимать. Рвался в первые, в лидеры. Три языка свободно, и три прилично... Пожил какое-то время в Америке, получил предложение от нашего крутого бизнесмена-политика быть его пресс-секретарем. За неплохие денежки. Поначалу даже рад был. Да бизнесмен-то Сорбонн не кончал, как выяснилось. Он все больше матом привык, да "пошел ты на ..." ОН и с нашим фигурантом не стеснялся, за слугу держал... Однажды в дяденьку-бизнесмена стреляли. Удачно. На убой. Есть подозрение, его наш Чацкий подставил. Отплатил за унижения. Очень, очень самолюбивый полиглот оказался! И честолюбив до крайности! Ему предложили возглавить одно дельце. Мягко скажем, не очень законное. Однако прибыльное дальше некуда. "Зеленые" - рекой. Только приложи свой ум и сообразительность.
- Наркота?
- Фу, как некрасиво! Короли этого жанра такое плебейское слово никогда не произносят. Они говорят - "товар". Просто и достойно. Помните или не очень начало девяностых? Ну как же! "Разрешено то, что не запрещено", "не смей глядеть в чужой карман!", "кто смел - тот всех, кого хотел, - съел!"... Грабеж вступил в свои права по всему фронту. Последствия виделись только в цвете морской волны. Пономарь, несмотря на всю свою образованность, почему-то решил, что играет наверняка. Он должен был своей особой олицетворять безупречную интеллигентность своей хитроумной конторы с красивым названием "Элегант". Чтоб никто и подумать не смел, чем там в действительности занимаются ушлые молодые люди, которые будто бы обувкой торгуют.
- Значит, меня Юрчик, все-таки, пожалел... А я, выходит, помогла их дело завалить... он попал в капкан. Так?
- Не уверен, что Пономарь очень бы пожалел вас, если бы понял, что вы много чего подглядели-повидали... Вы сумели убедить его в обратном. Тогда он решил, что никакой опасности от вас не будет, если напоследок запугать вас кином. Запугать и отпустить. Запугал и отпустил. Другое дело Аллочка... Но по порядку, для дела: как, кто вас затащил в тот бункер? Помните? Вас видели с Аллочкой. Вы вместе вышли из Дома, стояли на обочине, ловили машину. Почему вы решили ехать с Аллочкой?
- Потому, что она попросила меня. Помочь попросила. Сказала, что очень плохо себя чувствует. Мы поймали машину. Сначала она сказала, что поедем ко мне. Потом, на пол-дороги, передумала, остановила машину. Мы посидели в скверике. Она решила позвонить Токареву. Я ей не верила, что она с ним связана. Но она на моих глазах дозвонилась до него и сказала, что вот Таня ничему не верит, поговорите с ней. Я взяла трубку и услыхала голос Николая Федоровича...
- Ох, этот Пономарь! Ох, и сук-кин сын! - весело-зло произнес Александр и помотал головой. - Артист! Дальше...
- Дальше я увидела дверь в подвал... тут же, у автомата, обитую цинком, в ржавых гвоздях, с засовом и замком как груша... Она вдруг поехала на меня и прихлопнула. Мрак. Я успела понять - убили... Очнулась - комната без окон черно-белые занавеси на стенах... телевизор... атласное покрывало под рукой, ковер, кресла... Комфортабельный застенок... Мужик входит в черном "чулке" на голове-лице... Неужели, неужели это тот самый кудрявый мальчик с розовыми щечками, в которого были влюблены почти все девчонки, начиная с третьего класса? Он ведь даже не курил! Не пил! Он ведь очки носил! А этот был без очков...
- Контактные линзы. Значит, вошел и заговорил... Пишем.
Он держал диктофон в поднятой руке. Это было неудобно. Я предложила сесть за стол.
- Врач не велит вас трогать. Это раз. Пока я не разваливаюсь на ходу. Это два. Говорите.
... Он ушел от меня часа через полтора. Почему я сразу, едва легла, едва прижалась щекой к подушке - заплакала? И о чем, о чем! О том, что из славного, общительного, талантливого Юрчика Пономарева получился обыкновенный беспредельщик, бандит, наркоделец... А из Маринки - несчастная женщина... А из меня - уж такое нечто, несуразное, все ещё бестолковое, способное удивляться-поражаться на каждом шагу...
Вошла без стука худая, с провалившимися глазами женщина в белом халате и белой шапочке, простучала каблуками к постели:
- Ну как? Потихоньку приходишь в себя?
- Прихожу.
- А чего ревешь?
- Так что-то...
- Не узнала меня?
- Нет.
- Вот и твори добро! Это я подобрала тебя на дороге... Зовут Светлана Станиславовна. Сюда, в больницу, и привезла. В психиатрическую, имени хорошего человека, где сама работаю. Говорят, тебя решетки на окнах смутили? Защита, Татьяна! Давно вся Россия живет за железными дверями и за решетками. Есть вопросы?
- Есть. Почему вы меня подобрали? Столько машин пронеслось мимо, все же видели, что еле стою, в драном, босая...
- Наверное, потому, что мне терять нечего. Четыре года назад вернулся из армии мой сын. Он там схватил дозу. Его скосил рак. Месяц и три дня назад я его похоронила. Он, когда умирал, бредил какой-то девушкой-блондинкой... Еду. Сморю. Блондинка. Дай, думаю, подберу... Журналистская любознательность?
- Наверно.
- Моя любознательность, врачебная, заставила меня не поверить в твою непорочность. Сейчас же разгул наркомании. Сделали анализ. Оказалась чиста ты как ангел. Позвонила в милицию. Подумала, вдруг тебя ищут. Ведь никаких документов... Верно, ищут. Приехали... Так я узнала, что тебе цены нет... На таблеточку - поспишь, сил наберешься...
Я послушно проглотила таблеточку, запила остатками компота. Мне не захотелось огорчать эту женщину отказом. Перед тем, как ушла в сон, подумала о том, о сем... что, в сущности, каким забавным, безобидным делом призывал меня заниматься мой редактор Макарыч когда отправлял на ловлю свеженьких, но с душком, светских новостей, навроде: "Как признался на днях в кругу друзей известный кутюрье Миша Слепаков, его эрогенная хона находится на пупке"... Или: "Кумир молодежи Эрнст Золингер подарил своей подруге, известной манекенщице Ирэне П., бриллиантовое колье и предложение обвенчаться в церкви Лас-Вегаса..." Пусть читают-глотают бедные, малопросвещенные, податливые обыватели! Пусть выражают свои эмоции в криках восторга или воплях презрения. Пусть отвлекаются на всю эту ерундовую ерунду и поменьше задумываются над тем, почему страна превратилась в "зону", почему наркоторговцы давно чувствуют себя вольготно в самом центре столицы, почему разговоров о борьбе с наркомафией пруд пруди, а наркопотребление растет и ширится... Почему, наконец...
Проснулась, когда за окном по-ночному тихо, не шевеля ни одним листком, стояли старые тополя - с моего второго этажа я видела их могучие стволы, не поддавшиеся ни бурям, ни ураганам... Зеленоватое осветленное небо намекнуло о близкой утренней заре... На моей тумбочке стояла тарелка с остывшей давно пшенной кашей. В луночке мерцала жежлтизна растопленного масла. Есть это не хотелось. И бутерброд с сыром не привлек. А вот виноград... Ох, как славно приходить в себя в безоблачной тишине, видеть перед собой гроздья винограда, персики, абрикосы и совать в рот то то, то это! И знать, что все, самое страшное, кончилось.
Поверх книжонок, оставленных Михаилом, лежал белый конверт. Я общипала его с одного боку, вынула листок, покрытый машинописным текстом: "Дорогая Татьяна! Я узнал от Михаила некоторые подробности твоей "командировки". Я восхищен твоей самоотверженностью и, конечно, преданностью газете, её интересам. Я, конечно же, сам был готов прийти к тебе в больницу и сказать все это "из рук в руки", но меня скрутил приступ радикулита, валяюсь дома, сам себе противен. Пока никто, кроме меня, не в курсе событий, связанных с тобой. Все будет зависеть от тебя. Когда захочешь, тогда и легализуешься. Надеюсь, верю, что твой материал вскоре появится в нашей газете как подлинная сенсация. Горжусь, что имею право называть тебя своей сотрудницей, товарищем по перу! Скорее выходи в свет! В почтительном поклоне - Василий Макарович Потапов.
PS. Финансовое состояние нашей газеты по-прежнему желает быть лучшим. Надеюсь, твой материал явится хорошей приманкой для спонсора. Прилагаю вырезку из журнала. Надеюсь, сказанное способно поднять твое настроение, так как имеет к тебе самое прямое отношение."
В вырезке, обведенной траурной каймой, под заголовком "Трагическая статистика", шел такой текст:
"Гражданин! Знаешь ли ты, что в нашей стране ещё существуют честные журналисты? Знаешь ли ты, что их убивают и убивают? Виктор Руднев (газета "Знамя", г. Калуга) найден с тяжелой травмой головы в подъезде своего дома, умер. Виктор Никифоров (газета "Слово Кыргызстана") найден недалеко от своего дома, скончался от травмы головы. Олег Очаков (газета "Скандальная почта. Криминальная хроника" г. Воронеж) избит, найден в подъезде своего дома, скончался... Список можно продолжать и продолжать...
Разумеется, убивают не только журналистов, но и банкиров, бомжей, врачей, милиционеров. Журналисты находятся под прицелом уже за одно желание разобраться в чьей-то судьбе, в криминальной ситуации, пролить хоть слабенький свет на делишки всякого рода воротил, выжиг, мошенников и мелкого, и государственного масштаба. Подчас они выглядят, особенно в глазах равнодушных, очень нелепо, ведь бьются не за свой корыстный, шкурный интерес, а за справедливость вообще, для всех. Цены им нет, таким. Прислушаемся к словам, сказанным Натальей Алякиной-Мрозек в последнем, предсмертном репортаже: "Если мы всегда будем только задавать извечные для Руси вопросы "Кто виноват?" и "Что делать?", не требуя ответов и ничего не предпринимая, - все окажемся раздавленными". И тем большая честь и хвала тем нашим согражданам, в том числе и журналистам, которые идут на риск во имя правды и настоящей свободы."
Вроде, ко мне подтащили пьедестал и самое время задрать ногу, вскарабкаться, оглядеть окрестности счастливым взором победительницы...
Сложила листки, да неловко, еле засунулись в конверт, который словно бы съежился в растерянности. Макарыч ведь имел самые добрые намерения, а получилось невпопад. И ничего с этим не поделать. Что-то во мне после всего случившегося перегорело, словно я, случайно вернувшись с того света, забыла язык этого и заодно все чувства, какие обязаны вызывать странные слова "радикулит", "спонсор", "честь и хвала"... Последние ко мне не имели прямого отношения - это точно. А если я чего и хотела по-настоящему - так это дознаться, наконец, как, каким образом работала бандитская шайка-лейка в Доме ветеранов, кто там был на каких местах в их иерархии кто стоял во главе, сколько времени им удалось действовать... И попутно: кому из них показалась сомнительной моя фигура на фоне тамошнего будто бы показательного, будто бы безусловного благоденствия. И почему, почему мы все живем в "зоне" а упорно делаем вид, будто все идет путем, а если и есть что не так, так это издержки переходного периода, а дальше-то и вовсе все покатится к сплошным восходам без закатов?
Скрипнула дверь. Вошла спасительница моя, Светлана Станиславовна, присела на край стула, посидела, молча глядя мне в лицо, протянула пакет:
- Пей. Надо.
- Спасибо вам. Если бы не вы...
- Хм, - отмахнулась, - кто-нибудь все равно тормознул бы. Вроде, нормальных людей ещё не всех передавили...
"Вот о ком надо писать, - решилось само собой. - С именем, фамилией..." Во мне ожил и пошел-побежал по нарастающей профессиональный хваткий напряг, сладостное предвкушение удачной охоты в дебрях чужих мыслей, желаний, надежд.
- Почему вы не ушли домой? Ведь поздно...
- Дежурю.
- И часто?
- Часто.
- Почему?
- Дома делать нечего.
- Вы... одна?
- Была не одна, когда-то.
- Развод?
- Он самый.
- Наверное, инициатива ваша... Я так думаю.
- Абсолютно точно. Выставила за дверь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44