Броладзе выбрал груду мягких подушек и, сбив из них себе уютное гнездышко, жестом пригласил Чантурия сделать то же самое. Официант принес пузатую бутылку и рюмки. Броладзе перевернул бутылку вверх дном и долго разглядывал ее, изучая, как меняется цвет напитка.
– Я считаю вас необычным человеком, Серго, хотя вы и офицер госбезопасности, – начал он. – Я навел справки. Георгий Микадзе высокого мнения о вас: о вашем характере, уме, здравом смысле. Георгий поразительно распознает людей – не в пример многим писателям, которые выдумывают литературных героев на потребу себе, вместо того чтобы отображать реальную жизнь. Я нахожу также, что у вас прочная репутация в вашей среде, кроме некоторых персон, которым самим еще нужно заслужить репутацию. Вы показали мне, что в состоянии правильно разглядеть, что творится у вас под носом: ваша оценка обстановки в Тбилиси, высказанная в одной фразе, говорит все, что требуется сказать.
Он предостерегающе поднял руку, видя, что Чантурия намерен вежливо прервать славословие в свой адрес.
– Я не случайно говорю все это. Если вы будете наводить, в свою очередь, справки обо мне, – при этих словах он ухмыльнулся, – надеюсь, вам скажут, что я слов на ветер не бросаю. Я деловой человек, а не политик. Что ж, Серго, я хотел бы привлечь вас к своему бизнесу.
Чантурия долго сидел молча, перекладывая подушки. Старый Тамаз не торопил его с ответом. Наконец Чантурия вымолвил:
– Не знаю, подойду ли я к занятиям грузовыми перевозками.
– Если говорить об этом бизнесе, то, возможно, и не подойдете, – ответил Броладзе. – Давайте говорить серьезно. Мы прекрасно понимаем друг друга. Вы же знаете, что я не собираюсь сажать вас за баранку грузовика. Мой бизнес гораздо шире, нежели вы знаете или полагаете, будто знаете. Времена меняются. Весь мир меняется. Союз меняется. Грузия тоже меняется. У вас же есть глаза – вы сами видите перемены. Грузия прикована к Союзу, чего народ не желает, но он не знает, как избавиться от цепей. Его действия зависят отчасти от того, что творится в других местах, – я имею в виду, в первую очередь, конечно же, Москву. Серго, мне очень важна информация. У меня много источников информации. В Грузии они полезны и надежны, а в Москве не очень. Мне нужно знать, что думают в Москве.
– Считаю, что вы переоцениваете мои возможности. Я недостаточно важная персона, чтобы знать это.
– Всего никто не знает, Серго, но все знают что-то. Информация, в конце концов, ваш бизнес. А в вашем бизнесе вы должны узнавать и о необычных вещах. Я прошу вас только об одном: когда услышите что-то такое, что, по вашему мнению, мне следовало бы знать, вспомните обо мне. А если вы поинтересуетесь моей личностью, то, надеюсь, услышите, что я в долгу перед друзьями не остаюсь.
За дверью послышался шум подъехавшего автомобиля. Машина остановилась, хлопнула дверца кабины, затем отворилась дверь, и в зал вошел маленький Тамаз.
– Готово, – сказал он.
Отец легко вскочил на ноги и ухватил Чантурия за руку, помогая ему подняться. В другой руке он держал полоску бумаги.
– Вот номер телефона, – сказал он. – Подумайте о нашем разговоре. Человек, который подойдет к телефону, будет знать, как найти меня в любое время.
Они подошли к машине. Маленький Тамаз сел на заднее сиденье, Чантурия устроился рядом с ним. На прощание старый Тамаз ласково похлопал Серго по плечу.
«Волга» мчалась по проспектам вечернего Тбилиси.
– Вам пока рановато домой, а? – спросил маленький Тамаз.
Грузин никогда не скажет, что его ждет мать, поэтому Чантурия ответил:
– А у вас есть какое-то предложение? Маленький Тамаз спросил шофера:
– Атман! Не предложишь ли нам что-нибудь? Мы не можем доставить нашего гостя домой в столь ранний час.
Он произнес эти слова по-русски, но с сильным грузинским акцентом.
Шофер обернулся к ним. Лицо у него было темным, как бы соответствующим его мусульманскому имени.
– Шавлего, – предложил он.
«Шавлего» – так называется грузинская патриотическая песня.
– У арабов романтическая душа, – сказал маленький Тамаз с ухмылкой. – Они подлинные знатоки по части улаживания всяческих недоразумений, даже если и не понимают языка спорщиков.
– А вы араб, Атман? – спросил Чантурия. Шофер ничего не ответил. Маленький Тамаз объяснил:
– Атман не знает, кто он по крови, знает только, что он такой же, как мы. Он из Румынии, но его отец турок, а мать – казашка, поэтому мы зовем его Турком. А ты опоздал к ужину, Атман. Где же ты был? Работал?
– Тебе не следует пить, – ответил Атман. – Когда ты выпьешь, слишком много болтаешь.
– Но мы же не мусульмане, Атман, – добавил маленький Тамаз и обратился к Чантурия: – Не знаю, хороший ли мусульманин Атман, но доподлинно знаю, что он закладывает за воротник.
Голос с водительского места прозвучал вполне спокойно.
– Но зато я не болтаю.
– Мне нужно быть осторожным, чтобы меня не увидели, – заметил Чантурия.
– Вы имеете в виду, чтобы не увидели с кем-то? Не волнуйтесь: все местные кагэбэшники – русские, а ни один человек, говорящий с русскими, не придет в «Шавлего».
(Очевидно, «Шавлего» – это еще и название какого-то заведения.)
Атман прибавил газу и, свернув с главного проспекта на боковые улицы, погнал машину, не обращая внимания на огни светофоров и, похоже, на попутный и встречный транспорт. Маленький Тамаз тронул руку Серго и сказал по-грузински:
– Не волнуйтесь. У Атмана прекрасное чувство дороги. Он любимый шофер моего отца. Я бы даже сказал: любимый сын отца, хотя он, конечно же, не его сын. Я сидел с Атманом в одном лагере.
Они остановились перед неосвещенным домом на тихой улочке и вышли из машины. Атман последовал за ними в дом.
Внутри, в зале, было темно, ярко освещалось лишь место, где стояла женщина в черном и пела грустную песню, от которой на глаза навертывались слезы.
Кроме поющей женщины, Чантурия удалось разобрать в клубах табачного дыма лишь макушки голов сидящих за столиками людей да вспыхивающие огоньки сигарет. Песня свободно лилась и плыла в дымном воздухе, и сама песня была легкая, как дым, и голос тоже как дым.
Какая-то женщина тепло приветствовала Тамаза, а он поздоровался с ней еще теплее – поцелуем, от которого она хоть и не увернулась, но не ответила на него. Она подвела их к свободному столику, отошла и вернулась с бутылкой коньяка. Маленький Тамаз принялся откупоривать бутылку, а Турок прислушивался к пению.
– Вздрогнули и – по стременам! – предложил тост Тамаз.
Чантурия улыбнулся, услышав эти слова из длинного традиционного кавказского тоста об отъезжающем всаднике, а маленький Тамаз слегка подтолкнул Турка, который не глядя поднял рюмку, чтобы чокнуться с ними, а сам не отрывал глаз от певицы.
– Он без ума от певички, – пояснил Тамаз, кивнув на Турка, и обратился к нему на русском языке: – Поосторожнее. Если будешь так глядеть на грузинку, получишь кинжал в горло.
Турок лишь улыбнулся.
– Из-за женщин вечно всяческие споры, – резонерствовал Тамаз. – Посмотришь на женщину не той национальности – и тебе могут перерезать глотку. И так повсюду. Или, может, КГБ не испытывает этих хлопот? Вам позволяют кадрить русских женщин?
– Могут возникнуть проблемы, – ответил Чантурия. Ему не хотелось продолжать разговор на эту тему. Он внимательно посмотрел на солистку. У нее темные глаза и густые черные волосы, собранные в пучок на затылке. Он знал, что она его видеть не может – сидит он в темноте, но казалось, что во время пения она заглядывает ему прямо в глаза.
– У моего папаши некогда была русская дама сердца – зовут ее Ольга Викторовна. Это было давно, теперь-то она просто приятная старая дама. Кое-кому из русских такое не понравилось, и они попытались набить ему морду. К сожалению, они не знали, с кем имеют дело, а узнали, когда он еще не кончил их мордовать. Потом им захотелось причинить ему неприятности с помощью милиции, но у него тоже оказались друзья, да еще посильнее и покруче милиции.
– Кто же они, эти могущественные друзья? Маленький Тамаз налил по второй рюмке.
– По седлам! – скомандовал он, и они опрокинули по второй рюмке коньяку. Тамаз улыбнулся:
– Прости, но я не могу тебе ответить, кто они.
– Ну как хочешь, – пожал плечами Чантурия. Певица закончила песню и скрылась за занавесом позади сцены. Огни погасли, и в зале наступила еще более густая темнота, но зато стало легче различать обстановку и людей. Турок повернул стул и сел спиной к сцене.
– Ты слишком много говоришь, – предостерег он Тамаза.
Маленький Тамаз ничуть не обиделся.
– Ты даже не понял, о чем я говорил, – заметил он.
– Нет, понял.
– Я знаю своего друга, – ответил Тамаз. – Он будет с нами, когда понадобится.
Он налил себе и Чантурия по третьей рюмке. Турок же еще не выпил и вторую.
– На дорожку, – предложил Тамаз.
Он вместе с Чантурия выпил свою рюмку до дна, к ним присоединился и Турок, опрокинув свою с саркастической улыбкой.
«На дорожку» – вовсе не заключительный тост. Это всего-навсего продолжение длинного тоста. Чантурия перевел дух. Совершенно ясно, что они задумали напоить его. Ради чего? Услышать, что он будет болтать? Или это следующий этап проверки, устроенной старым Тамазом? А если так, то каким будет наказание, если он не выдержит экзамена? Уж лучше не проваливаться. Один из его собутыльников уже тепленький, а у другого – ни в одном глазу: ситуация может стать угрожающей, если он надерется. А он ведь уже намного опередил на этом пути Турка, поэтому решил, что из создавшегося положения остается единственный выход, и вновь наполнил рюмки.
– В гору, – предложил он, поднимая рюмку и чокаясь с Турком.
Это уже из следующего коленца тоста. Он наполнил рюмку Турка до самых краев – теперь каждый грамм коньяка должен идти в дело. Маленький Тамаз только ухмыльнулся, глядя на них. Все они выпили уже порядочно.
– Кроме всего прочего, – сказал Тамаз Турку, – он понравился отцу, и он благословил его. Даже без твоего присутствия.
– Лишь потому, что я запоздал, – резко ответил Атман и, обернувшись к Чантурия, пояснил:
– С горы есть всего два пути.
Чантурия понял, что он говорит не о горе из тоста, а о крепости Броладзе на горе.
– Один путь у того, кто понравился старому Тамазу. – Он благословил тебя.
– Старому Тамазу всегда нужен совет Атмана на такое благословение, – пояснил маленький Тамаз. – Но Атман задержался на работе.
При упоминании имени Атмана его голос звучал совсем не по-дружески.
– А второй путь? – спросил Чантурия.
Турок в ответ лишь улыбнулся. Чантурия тоже улыбнулся и вновь наполнил рюмки. Первой он налил рюмку Турка. Бутылка уже была пуста – не хватало даже, чтобы налить до краев собственную. Маленький Тамаз тут же заказал еще одну.
– А ты сам часто ездишь в Москву? – спросил Чантурия маленького Тамаза.
Тот с потешной гримасой ответил:
– Иногда.
– В следующий приезд разыщи меня.
– А можешь найти мне русскую бабу?
– Если уж он не может, то кто же еще сможет, – откликнулся Турок. – Но ты и здесь хлебнул вдосталь проблем с бабами.
– Это было так давно! Готов снова попытаться. Приятная пышная русская баба. Какая у отца, такая и у сына.
При этих словах Турок сердито сдвинул брови.
Принесли новую бутылку коньяка, Чантурия откупорил ее. Он налил себе первому, опередив компаньонов, потом чокнулся с Турком:
– За то, что позади горы.
Коньяк действовал на него медленно, но неотступно, сжимал лоб, вызывал испарину. На лице Турка тоже заблестел пот, но Чантурия теперь засомневался, сможет ли достаточно четко контролировать его действия.
Из-за занавески снова появилась певица. Она присела в одиночестве за ближайшим столиком и закурила сигарету.
– А позади горы девушка, – произнес Чантурия продолжение все того же длинного тоста. Но пить он не стал, а взял бутылку и рюмку и, оставив своих собутыльников за столом и все время чувствуя на своей спине пристальный взгляд Турка, направился к столику, за которым сидела солистка. Темные глаза певицы вопросительно смотрели на него. Он вежливо поздоровался:
– Добрый вечер.
Наверное, перебравшие посетители нередко вот так подходили к этой женщине, считая ее доступной. Она ответила, лишь когда закончила курить.
– Что, мое пение тронуло ваше сердце? – поинтересовалась она. – Хотите познакомиться со мной?
– Мы говорили о вас, – ответил он.
Боль, раздиравшая его череп, никак не уходила.
– Да-да, – продолжал Чантурия. – Мне тут надо кое от кого отделаться. Не будете возражать, если посижу здесь, пока вы поете? Вы ведь будете петь?
– Да, конечно. От кого это вы удираете?
– А вон от тех двух ребят сзади.
Она посмотрела туда, откуда пришел он, и, должно быть, заметила, что его собутыльники глазеют на нее.
– Тот араб? Это он вам посоветовал приударить за мной?
– Да, тот. Но он ничего мне не советовал. Это моя собственная инициатива.
– Крутые у вас компаньоны.
Он подумал, что женщина испугалась, но она просто поинтересовалась:
– Зачем вы приволоклись сюда? Он лишь пожал плечами.
– Если бы я верил в Бога, то сказал бы: на то Божья воля.
– Я ведь не спрашиваю о смысле жизни. Зачем вы подошли к моему столику?
– Я не вполне доверяю этой парочке, а единственный удобный предлог избавиться от их компании – пойти поискать женщину. Если позволите немного посидеть здесь, я, может, и придумаю что-то еще, когда в голове просветлеет. Я немного перебрал.
Она рассмеялась:
– Кто когда-либо слышал, чтобы грузин перебрал? Конечно, сидите, а я спою для вас.
– Вы очень любезны. Не хотите ли коньяку? Он сел за столик и поставил бутылку и рюмку.
– Похоже, не хватает еще одной рюмки.
– Нет-нет, коньяку не надо. Закажите бокал вина. Коньяк мешает мне работать.
Принесли вино, она пригубила немного, а он притворился, будто пьет свой коньяк. Потом она поднялась на сцену. Песня, которую она пела, вполне могла разбить мужское сердце, особенно когда поющая женщина неотрывно глядит на тебя.
В середине ее выступления к столику подошел Турок. Чантурия даже не надо было оглядываться, он почувствовал его присутствие за своей спиной.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47