Туман стал уже не таким плотным и от приближающейся зари порозовел. Саманте показалось, что судно медленно плывет. Никаких особых перемен с ним не произошло, только палубу заполнили люди. Одни лежали, другие стояли. Белели бинты раненых. Женщины прижимали к груди детей. Эти пассажиры странно изменили облик судна.
- Я стояла на палубе, прижавшись спиной к надстройке, и держала на руках Славика. Он прильнул ко мне и затих. А в это время из-за туч вынырнул фашистский штурмовик и стал расстреливать транспорт...
Желтый самолет с черными крестами и свастиками завис над морем, и от него к кораблю потянулся красный пунктир трассирующих пуль - он стрелял бесшумно. Казалось, в мире вообще не было звуков, кроме голоса женщины в спортивном костюме, с белой головой.
- Так мы стояли под пулями, и спрятаться было некуда - все палубы и трюмы были забиты беженцами. Славик чувствовал меня и был спокоен. Он прижался ко мне и дышал мне в щеку. Потом фашист улетел. Стало тихо, только слышались голоса людей, крики, плач... И вдруг я почувствовала, что Славик похолодел. "Замерз на ветру", - подумала я и закутала его в свой шерстяной платок. Крепче прижала к себе, хотела согреть. Но он не согрелся, а я так и не сумела его отогреть. Никогда его не отогрела...
Саманте показалось, что корабль с беженцами приблизился к берегу, то есть к ней. Он дымился, борта его помяты, а местами пробиты снарядами. И девочка увидела незнакомку. Но не рядом с собой, а на корабле-транспорте. Она стояла в том спортивном костюме, и стеклышки очков поблескивали. А на руках у нее был окоченевший Славик... "А может быть, это была другая женщина, моя мама, - вдруг мелькнуло в сознании Саманты, - и это она, маленькая Саманта, прижалась к ней в вечной надежде, что мама спасет от всех бед. Спасет! А вот и не спасла..." А корабль-транспорт все плыл. Он плыл и не мог уплыть. Вдоль всего берега стояли ребята, пионеры, артековцы. Они молча смотрели на плывущий из далекого времени военный корабль и отдавали ему салют. Корабль страданий плыл вдоль строя пионеров, словно принимал парад.
Саманта оглянулась - женщина стояла неподвижно. Только очки ее стали мутными... от слез.
И тут в памяти Саманты снова всплыли слова из репортажа Пола: "Праздник не настоящий, а камуфляж, который прикрывает боевую мощь... Боевую мощь". Теперь эти слова, как удар, причинили боль. Девочке стало стыдно, что она поверила лжи. Ей захотелось спрятаться от Нины Сергеевны, потерявшей своего Славика, от Наташи, от всех ребят.
Взошло солнце. Туман развеялся. Море начало легонько накатываться на берег. Послышалось тихое бульканье волны. Транспорт военных лет снова стоял на месте, палуба опустела.
В это время вдалеке раздался ритмичный, приглушенный стук мотора, и из-за мыса выплыл небольшой буксир. Он пересек бухту и замедлил ход около старого корабля. Послышались обрывки команд, похожие на крик морских птиц, что-то загрохотало, заскрежетало. И вот буксир уже плывет в обратном направлении, а за ним на длинном тросе следует старый корабль. У корабля-ветерана, инвалида войны, даже не оказалось своего хода - отказал. На палубе никого не было. Флаги расцвечивания были спущены. Сперва за мысом скрылся буксир, потом военный корабль. И вместе с ним исчезли, стали нереальными падающий с неба фашистский самолет, раненые, лежащие на палубе, женщина в спортивном костюме, прижавшая к себе мертвое дитя...
Какая-то горечь осталась на сердце.
Саманта огляделась. Вокруг никого не было. Только Наташа, верная, неизменная Наташа стояла рядом.
- Прости меня, Наташа, - вырвалось у Саманты.
- За что, Сэми?! - Наташа удивленно смотрела на подругу. - За то, что ты без меня ушла на море? Ты, наверное, думала, что я сплю, да? Не захотела меня будить, да? А я проснулась - и за тобой!
- Кто эта миссис Нина Сергеевна... в спортивном костюме?
- Она преподает английский в Артековской школе.
В это время за ее спиной послышалось знакомое "Хелло, Сэми!". Девочка оглянулась - по пирсу шел Попрыгунчик Пол и приветственно махал рукой.
Лицо его не было озабоченным - он ни в чем не чувствовал себя виноватым, как будто все было хорошо, ничего не случилось.
Саманта отвернулась.
- О! Сэми, что с тобой? Тебе приснился дурной сон?
И тут девочка взорвалась:
- Вы говорите неправду! Вы снимаете неправду. А я поверила вам и теперь сгораю от стыда.
- Ну-ну-ну! Ты многого не понимаешь. Да тебе и не нужно понимать, девочка моя.
- Вы считаете меня маленькой? Я, конечно, не взрослая. Но могу отличить правду от лжи. Может быть, не сразу, но могу.
- Успокойся, Сэми, - сказал мистер Пол. Сам он сохранял спокойствие. - Все будет хорошо. Все забудется. Зачем нам ссориться? Ведь мы с тобой друзья?
- Я тоже так думала. А теперь... теперь я так не думаю!
И, увлекая за собой подругу, девочка быстро зашагала по пирсу. И всю дорогу она про себя повторяла: "А теперь я так не думаю... Теперь не думаю... не думаю..."
Колодец желаний
Если бы вы знали, сколько открытий сделала Саманта вдали от родины. Например, она узнала, что когда человек покидает родной дом, то, удаляясь от дома, он незаметно для себя приближается к нему. И его очертания с каждым днем видны все отчетливей. А когда заходит солнце, издалека виден свет в собственном окне.
И еще Саманта почувствовала, что чем счастливее время, тем быстрее оно пробегает. Спешит. Как мчащийся поезд. Гудит локомотив, встречный ветер слепит глаза, гремят под колесами рельсы. Поезд из пункта "А" мчится в пункт "Б". А сколько счастливых пунктов он пролетает без остановок! Сколько счастливых дней!
И вот Саманта стоит на берегу Черного моря и сжимает в кулачке маленький черный уголек. Вчера этот уголек был частицей веселого, и вместе с тем грустного, прощального костра. Он вспыхивал, как звездочка, и трещал, как скорлупка. Сегодня он холодный и черный. И тихий, как печаль.
А может быть, этот уголек не от костра, а от обгоревшего военного кораблика, который вывозил из Севастополя детей и раненых?
Этот уголек - символ памяти и символ переживаний. И Саманта будет хранить его в сердце.
Был бы под боком "колодец желаний", Саманта бы написала длинный список и опустила бы его в таинственные глубины. Но во-первых, как отличишь "колодец желаний" от обыкновенного колодца? А во-вторых, вокруг вообще нет колодцев.
Но зато есть море. Может быть, это не простое море, а море желаний?
На палубе небольшого кораблика много ребят. Так много, что издалека белые рубашки сливаются в белый парус. А пионерские галстуки - заря, отразившаяся на парусе.
Саманта держит бутылку - в ней листок, свернутый в трубочку, чтобы письмо с желанием протиснулось в горлышко.
Что написала Саманта на маленьком листке бумаги? Это станет известно только морю. Когда морю будет угодно, оно выкинет на берег бутылку с Самантиным письмом, и тот, кто найдет эту бутылку, узнает Самантину тайну.
Но никакой тайны нет. На листке написано:
"Пусть придет человек, который знает дорогу к миру".
Саманта сама была таким человеком. Она начала этот путь в Москве. И он приведет ее в город страданий войны - в Ленинград.
Когда подруги прощались, Саманта сказала:
- Давай поменяемся туфлями!
- Давай, - согласилась Маленькая Наташа, - только мои туфли будут тебе тесноваты.
- Ничего, я разношу их. Зато буду чаще вспоминать тебя.
- Я буду вспоминать тебя и без туфель. Мы встретимся в Ленинграде.
- Мы встретимся в Ленинграде, - подтвердила Саманта. - Я выучила наизусть номер твоего телефона.
ГЛАВА ПЯТАЯ
"Красная стрела"
Экспресс "Красная стрела" отошел от московского перрона и помчался на север. Саманта ехала в одном купе с Большой Наташей. Папа с мамой - в соседнем купе. Иногда Саманта стучала в стенку, и оттуда раздавался ответный сигнал.
Вагон покачивало. За окном проплывали огни города. Может быть, они будут сопровождать поезд до самого Ленинграда.
Неожиданно Саманта спросила свою спутницу:
- Можно, я померю ваши туфли?
- Конечно, можно, - отозвалась Большая Наташа.
Саманта быстро скинула свои кроссовки, надела Наташины туфли на высоких каблуках и сразу как бы выросла. Она соскочила с дивана и посмотрела в зеркало.
- Я похожа на взрослую?
- Почему тебе так хочется стать взрослой?
- Взрослые все знают, все понимают, - ответила девочка. - Мне просто необходимо поскорее стать взрослой.
- Не спеши, - улыбнулась Наташа. - Взрослые часто не замечают того, что видят дети. Они воспринимают мир уже открытый, а дети открывают его сами.
- Но у взрослых есть память. Они много помнят.
- Взрослые часто бывают забывчивыми, - возразила Большая Наташа, легко расстаются с памятью. Но память не умирает. Она передается детям, и те бережно хранят ее.
- Вы очень умная, - решила Саманта и задумалась. А потом спросила: Значит, память может передаться мне?
- А какую ты ищешь память?
- Память о войне, - не сразу ответила Саманта.
- Зачем тебе это, девочка?
- Мне кажется... мне кажется, что только память о старой войне может помешать новой.
В купе стало тихо.
Девочка долго смотрела на плывущие за окном огни. Потом она с ногами забралась на диван и не заметила, как взрослые туфли на высоких каблуках остались на полу.
Огни города растворились в ночи. А может быть, их вообще не стало, потому что город кончился.
Саманта прилегла на бочок. Вагон качало, под подушкой звучала однотонная железная песенка колес...
Саманта подумала, что завтра она снова увидит свою подругу Маленькую Наташу, и теплая радость предчувствия встречи разлилась по ее груди.
Фантазии Саманты... Откуда я мог знать о них, если даже родители не догадываются о том, что происходит в сознании их детей, и не представляют себе, каким видят мир их дети?
Такой вопрос может возникнуть у читателя.
Что я могу сказать в ответ? Я знаю о фантазиях моей героини, потому что они у нас общие.
"Общие?! - Недоверчивый читатель покачает головой. - Что может быть общего у американской девочки и у взрослого человека, живущего в другой стране, где все другое? Общая фантазия? Но как это проверить?"
Но разве обязательно проверять, отвечу я читателю, разве нельзя просто поверить?
На слово?
Нет - слову! Слово - самое дорогое, что у меня есть. Слово - мой труд, моя любовь, моя жизнь, моя совесть. Иногда мне кажется, что я сочиняю слова, впервые даю им жизнь. Иногда я как бы очищаю старые слова от налета времени, как очищаются творения великих живописцев от кощунственной мазни, нанесенной на старые полотна идущими следом бездарями.
Слово помогло мне проникнуть в тайники Самантиных мыслей и переживаний.
"Но она говорила на другом языке. Другими словами. Ваши слова разные!" - воскликнет читатель.
Разные, отвечу я читателю, но разве они не выражают общие чувства, мысли, радость, горе, сомнения? У нас разные слова, но одинаковые чувства. А когда общее чувство наполняет слово русское и слово английское - слова становятся побратимами. Как люди. А мысль? Разве мысль изменится от того, произнесут ли ее на английском языке или на русском?
Может быть, пожилому человеку трудно понять ребенка. Но я не просто пожилой человек. Я детский писатель, родился таким. Знаю петушиное слово, которое открывает мне двери в детство. Саманта была необыкновенной девочкой, но она была девочкой, и если она написала письмо президенту, то это не мешало ей прыгать через резинку.
Фантазия и быль слились в моем сердце. Память о Саманте стала моей совестью.
В летний день в пору белых ночей Саманта очутилась в Ленинграде.
"При артобстреле эта сторона улицы наиболее опасна"
Когда Саманта ехала по Ленинграду, ей казалось, что этот прекрасный город создан для праздников, что, едва наступит вечер, во дворцах загорятся огни и из открытых окон на улицу вырвется музыка, весь город заполнится весельем. На площадях соберутся нарядные люди, они будут веселиться и танцевать. Площади, сады, набережные, мосты, проспекты и улицы станут ареной праздника.
В первый день по приезде в Ленинград Саманта ждала вечера с нетерпением, как ждут праздника. Но вечер не наступал. Часы пробили девять, десять, одиннадцать раз, а на улице было светло. Саманта уже лежала в постели, а окно было светлым, словно стекла залили молоком.
Саманта жмурилась, пробовала уснуть, но сон не приходил к девочке. Перед глазами, как на экране телевизора, снова и снова возникали дворцы, арки, чугунные ограды, дремлющие каменные львы и удивительный памятник всаднику с лавровым венком на голове.
Саманта согнула руку в локте и поднесла ее к глазам, чтобы хоть как-то защититься от света. Но стоило отнять руку - день возвращался.
Саманта не помнит, когда она заснула.
А когда проснулась и бесшумно соскользнула с постели, за окном продолжался этот бесконечный день. И было непонятно, то ли еще ранний час, то ли она проспала все на свете. Девочка заглянула в комнату родителей: Артур и Джейн мирно спали, словно были не в Ленинграде, а у себя дома в Манчестере.
Некоторое время девочка раздумывала, чем бы заняться.
И тут ее озарила счастливая мысль: надо позвонить Наташе! Она взяла телефон, чтобы не разбудить родителей, забралась с ним под одеяло и набрала выученный наизусть номер.
Через некоторое время сонный голос отозвался в трубке:
- Алло!
- Это ты, Наташа?
- Я... Сэми? Ты приехала? Ты в Ленинграде? Как хорошо, что ты позвонила.
- Твои туфли так жмут, - сказала Саманта. - Может быть, поменяемся обратно?
- Согласна. У меня нога плавает в твоих туфлях.
И две подружки на разных концах провода тихо рассмеялись.
- Я в гостинице "Европейская". Можешь приехать ко мне сейчас? спросила Саманта. - Ты далеко живешь?
- На Васильевском острове.
- Васильевский остров? Это в каком океане? Далеко от меня? Сколько миль?
- Пять троллейбусных остановок. Но главное, незаметно ускользнуть из дома.
- Мои тоже спят. Оденусь и буду ждать тебя у входа.
Так они поговорили.
Саманта повесила трубку, а телефон оставила под одеялом.
За окном на башне бывшей Думы часы пробили семь раз.
Потом, возвращаясь в памяти к белым ночам, Саманта скажет:
- Ленинград находится неподалеку от Северного полюса, поэтому летом в нем белые ночи.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17