Торговцы мясом нуждались в помощи собак, и ротвейлеров становилось все больше (их называли Rottweiler Metzgerhund, т. е. «собаками мясника»). Они помогали перегонять скот на рынок и обратно, а также перевозили мясные продукты на небольшие расстояния. Мясной бизнес процветал до середины девятнадцатого века, а вместе с ним и порода собак-помощников. Затем перегонять скот в Германии запретили, а с появлением железных дорог отпала нужда в этих собаках и как в тягловой силе.
Исторически сложилось, что собак с определенными рабочими качествами разводят в достаточном количестве, если в них есть потребность. А потому численность ротвейлеров резко сократилась. Порода почти исчезла и начала возрождаться лишь в начале двадцатого века благодаря нескольким заводчикам-энтузиастам из Штутгарта. В результате их деятельности появился современный ротвейлер, сочетающий в себе (в улучшенном виде) силу и мужество пастушьих собак, высоко ценимых в Древнем Риме, а также специфику средневековых «собак мясников». Ротвейлеры работают в полиции, несут охранную службу и являются хорошими собаками-компаньонами.
Ротвейлер – собака средней величины, крепкого сложения; ее компактное мускулистое тело покрыто черной шерстью с четкими рыжеватыми отметинами на морде, туловище и лапах. Короткая жесткая шерсть линяет, и ее время от времени надо расчесывать щеткой. Взрослый кобель ротвейлера достигает в холке 60–70 сантиметров, его вес колеблется от 43 до 58 килограммов. Суки имеют от 55 до 63 сантиметров в холке, а весят 36–45 килограммов. (Это еще одна порода, где кобели и суки существенно различаются по внешнему виду: суки мельче и не такие мускулистые, как кобели). Если верить описанию, приведенному в каталоге рабочих собак, ротвейлер обладает спокойным, уравновешенным характером, отличается необыкновенным умом и мужеством, а врожденный инстинкт велит ему защищать дом и членов семьи.
Именно это описание плюс отмеченные во всех книгах о ротвейлерах их мужество, способность к дрессировке, уравновешенность и сыграли решающую роль в моем решении обзавестись собакой этой породы. К тому же про ротвейлеров везде писали, что это «прирожденные охранники». В конце 80-х – начале 90-х годов в стране резко возрос уровень преступности, особенно в городах. Хотя Парк-Слоуп и являл собой оазис покоя и стабильности, слухи о совершенных то там, то тут преступлениях доходили и до нас, мы тоже не чувствовали себя в безопасности. Ко мне в магазин в любой момент мог нагрянуть кто угодно. Мне хотелось иметь собаку, которая сумела бы защитить меня и на работе, и дома. Привлекало и то, что у «ротвейлера высокий уровень интеллекта». У Стенли Корена он стоит на девятом месте: настоящий «собачий гений».
В наши дни владельца ротвейлера так же легко встретить, как и владельца автомобиля. Одиннадцать лет назад я получила в Американском клубе собаководства (American Kennel Club) информацию всего лишь о шести заводчиках, причем пятеро из них жили в штате Огайо.
Я работала шесть дней в неделю и никак не могла отправиться на Средний Запад. Оставалось только просматривать объявления в воскресных выпусках «Нью-Йорк таймс»: так я в свое время нашла Деллу. Мне попалось объявление о продаже щенков ротвейлера в Лонг-Айленде, всего в часе езды от нас. Конечно, продажа щенков с помощью объявления в газете свидетельствует, что заводчик не очень известен, но я подумала: «Кто знает, там могут быть вполне приличные щенки». У меня тут же созрел план мы могли бы все вместе поехать за город, пообедать и заодно посмотреть на щенков. И как-то утром мы всей семьей отправились в первый раз в жизни посмотреть на щенков ротвейлера. Они – все девять – были очаровательны. Очень милой была хозяйка и ее двое детей, увлеченно возившихся со щенками во дворе; те, в свою очередь, были дружелюбны, общительны и своим поведением как будто говорили «Робких среди нас нет!» Они легко шли на контакт и были прекрасно социализированы. Однако их экстерьер оставлял желать лучшего. При всем своем очаровании все девять щенков, даже на мой непросвещенный взгляд, не соответствовали стандартам: слишком хрупкий для ротвейлера костяк, слишком маленькие головы; своим сложением они больше напоминали щенков далматина. Короче говоря, это были «нетипичные ротвейлеры», результат явно дилетантского разведения. Зато хозяйка была очень жизнерадостная и открытая, она даже показала нам фотоснимок, сделанный в момент вязки ее суки с кобелем (экстерьер которого, увы, оставлял желать лучшего), чтобы познакомить нас с отцом всей этой жизнерадостной компании, копошившейся под ногами и теребившей шнурки наших ботинок. Я поблагодарила хозяйку за гостеприимство, сказала, что мы подумаем, попрощалась с ее детьми, погладила щенков, и мы уехали.
В следующий раз, позвонив по объявлению, вместо дружелюбной хозяйки загородного питомника я попала на весьма агрессивно настроенного обитателя городской квартиры. Наш разговор проходил под аккомпанемент непрекращающегося собачьего лая, а человек даже не скрывал, насколько его раздражают мои многочисленные вопросы (что было плохим признаком). Но суть он уловил мгновенно: да, у него есть ротвейлеры. «Скажите, что вам надо, и я достану». Так мог говорить только перекупщик щенков. И не с печально известного собачьего рынка в Мидвесте, где между искореженными ржавыми останками автомобилей рядами стоят клетки с несчастными животными. Туда хотя бы добирается солнце. Это городской перекупщик! Такие держат щенков нелегально в неподходящих условиях, малыши не имеют возможности даже побегать как следует! Именно эти «предприимчивые парни» через одиннадцать лет, пользуясь тем, что спрос на ротвейлеров начал расти, окажутся основными поставщиками щенков этой породы.
Когда стало понятно, как нелегко найти нормальных, заслуживающих доверия заводчиков, и Огайо показался мне не таким уж отдаленным, я уже готова была ехать туда. Но тут Дэвид, просматривавший в библиотеке свежую периодику, принес мне ксерокопию страницы какого-то совсем нового журнала для владельцев собак. Я прочитала объявление о состоявшейся вязке кандидатки в чемпионы (далее следовал длинный перечень титулов и имен) и о предполагаемой дате появления на свет щенков ротвейлера. Это было то, что нужно. Тем более что заводчица жила всего лишь в двух с половиной часах езды от Нью-Йорка.
Через секунду я уже звонила по указанному телефону. Заводчица (она оказалась немкой) уже около двадцати лет серьезно занималась разведением ротвейлеров. Мне было сказано, что щенков «на продажу» пока нет, но есть только что родившиеся. Не то чтобы очень подружески, а, скорее, деловым тоном хозяйка предложила нам подъехать и посмотреть помет. Я ответила, что мы приедем в воскресенье днем.
В следующее воскресенье, только мы свернули с живописной загородной дороги на подъездную аллею, как пришлось резко тормозить – машина едва не сбила внезапно появившегося мужчину (оказавшегося мужем заводчицы). Он возник на дороге в сопровождении жизнерадостной своры длинных коротконогих такс – видимо, хозяйских «собак для души». Аллея привела нас к дому и питомнику. Зрелище было впечатляющим, большой загородный дом в окружении аккуратных клумб и более двадцати собачьих вольеров, каждый из которых имел выход в просторный выгул. Не успели мы выйти из машины, как появилась женщина (с ней я говорила по телефону, и с ней же мне предстояло общаться в течение шести следующих лет) – заводчица самых великолепных ротвейлеров, когда-либо виденных мною вне выставочного ринга.
Лаура (так звали женщину) была чем-то похожа на своих ротвейлеров: такая же бесстрашная, крупная и ширококостная, не склонная к шуткам и любящая командовать. Показывая питомник и разговаривая с нами, она продолжала заниматься своими делами: то накладывала большим половником кашу в чью-то миску, то с помощью шланга споласкивала цементный пол в одном из вольеров. Мы переходили от вольера к вольеру, и Лаура подробно рассказывала о собаках, давая каждой исчерпывающую характеристику. Правда, очень скоро она отказалась от специальной терминологии профессионального заводчика, все ее питомцы превратились в «мальчиков» и «девочек»: именно так она к ним относилась, так ей было привычнее о них говорить. Я рассматривала собак, а они действительно были великолепны, и внимательно слушала хозяйку, не очень-то много понимая в ее рассказах, но одно было несомненным: Лаура знала свое дело.
Наконец хозяйка позволила нам взглянуть на только что родившийся помет, дав при этом массу наставлений. «Нельзя трогать их руками, – говорила она, словно мы все трое были детьми. – У вас на руках могут быть микробы. Встаньте здесь!» И указала нам место в полутора метрах от вольера.
Мы отошли, и Лаура начала по одному вынимать и показывать нам новорожденных ротвейлеров: они лежали в ее широких ладонях сонные и беспомощные, их мягкие коричневые тельца были не длиннее хот-дога. «Мы сможем взять одного из этих щенков?» – спросила я. Лаура наклонилась, чтобы вернуть на место последнего щенка, выпрямилась и сказала: «Да».
Я напомнила, что мы хотели бы мальчика. Лаура ответила, что кобель будет «определенный», то есть мы не имели права выбора: она сама решала, кого нам продать. Я согласилась без возражений (ткнув при этом Дэвида в бок, так как представляла, какое выражение лица было у него в тот момент). Мы выписали чек на сто долларов в качестве залога и договорились, что заберем щенка через восемь недель.
Ровно через восемь недель мы снова приехали в питомник.
Лаура ждала нас. Документы были готовы, включая список всех прививок, которые щенку уже сделали, и тех, которые необходимо было сделать в течение следующих четырех месяцев. Нам вручили родословную, еще одну бумагу с рекомендациями по кормлению, а также пакетик привычного для щенка корма.
И вот Лаура принесла нам Бу, круглого, как мячик, толстенького щенка с мягкой черной шкуркой и маленькими блестящими глазками – нашего крошечного ротвейлера.
Так началась моя жизнь с Бу, жизнь, в которой (как было и с другими моими собаками) скорее Бу являлся моим наставником, чем я – его; правда, до появления Бу ни одна из собак не преподносила мне таких жестоких уроков. Но тогда я меньше всего думала, каким он вырастет, как сложатся наши отношения. Тем жарким августовским днем по дороге домой меня переполняло чувство тихой радости: у меня был щенок. Нет, он лежал на коленях у Лекси, а не у меня. Моя дочь задолго до поездки оговорила для себя это право. И я ничуть об этом не жалела, видя, как восторженно она смотрит на первого в своей жизни щенка, как осторожно гладит его своими маленькими ручками, как трогательно пытается рассказать ему о себе и о нас, уговаривает его не бояться, потому что ездить на машине совершенно безопасно.
Чтобы понять характер этого малютки, нам потребовалось совсем немного времени. Через десять минут он уже с рычанием вырывался из рук Лекси. Нельзя сказать, что она слишком сильно сжимала его, девочка прекрасно знала, как надо держать щенка. Дело не в том, что его неудобно держали, он в принципе не хотел, чтобы его кто-то держал.
«Он не хочет сидеть у меня. Ему не нравится, – сказала Лекси, – может быть, лучше ты его возьмешь?»
Я протянула руки между двумя передними сиденьями, и Лекси передала мне щенка. Наконец-то настала моя очередь подержать его. Но не тут-то было! Бу, оказавшись в более сильных и умелых руках, начал сопротивляться еще ожесточеннее.
Не прошло и получаса нашей совместной поездки, а мы с Бу уже вступили в конфликт: он вырывался, словно пойманный в сеть детеныш тюленя, с каждой минутой сопротивляясь все отчаяннее. Дэвид предположил, что на сиденье щенку будет комфортнее. Я осторожно посадила его рядом с собой, но он продолжал неистовствовать – разделявшее нас расстояние в 30 сантиметров казалось Бу недостаточным. Через минуту он свесил голову вниз и, несмотря на все мои попытки удержать его, скатился на пол машины. Но и там ему не было покоя: я случайно дотронулась до него рукой, когда убирала из-под его носа пакет с бумажными пеленками. Недовольный таким обращением, он залез глубоко под сиденье, где до него нельзя было дотянуться, да так и проехал оставшиеся сто километров пути.
Но какое это имело значение, если уже через полтора часа я вносила Бу в наш дом. Собаки, кошки, птицы или люди – если они обладают интеллектом – рано или поздно проявляют характер. Для высокоорганизованных животных толчком часто служит стресс, который ставит их перед выбором: уступить или остаться верным себе. Уже в тот день по реакции Бу на стресс, испытанный им в машине, можно было безошибочно определить, что за характер таится под этой мягкой щенячьей шерсткой. Бу был травмирован расставанием с родным домом, новой обстановкой и испытывал дискомфорт, находясь в чужих, хотя и любящих руках. Наши ласки казались ему слишком навязчивыми и бесцеремонными.
Тем не менее я была счастлива, когда поставила Бу на ковер в гостиной – такого крошечного, растерянного и сонного после долгой дороги. Однако он быстренько пришел в себя и начал, подобно компьютеру, собирать и обрабатывать информацию: новое окружение, незнакомые предметы и запахи – все было совершенно не таким, как в питомнике. Но, прежде всего, щенок сделал то, что не терпело отлагательства: не успела я и глазом моргнуть, как на ковре появилась крошечная лужица. Что бы ни воображал о себе наш «независимый» ротвейлер, пока он был всего лишь крошечным щенком, после долгих странствий оказавшимся дома.
В отличие от Моппет и Деллы, имя нашему щенку придумала не я, а Шон, моя компаньонка по Грин Виллидж и близкая подруга. Шон была родом из Северной Каролины, а Бу – очень распространенное на юге уменьшительное имя, и оно словно приклеилось к маленькому ротвейлеру. Так щенок, прожив три дня безымянным, стал Бу.
Все последующие недели оказались заполненными заботами. Я уже успела забыть, сколько это требует сил и времени:
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33