1 января 1942 г. Под декларацией поставили свои подписи представители четырех держав – СССР, Великобритании, США и Китая, а также 22 других государств. В декларации провозглашалось, что полная победа над фашистскими агрессорами необходима для защиты жизни, свободы и независимости народов. В ней содержалось обязательство употребить все ресурсы, военные и экономические, против тех членов берлинского пакта, с которыми данный участник декларации находится в войне. Каждый участник декларации обязывался сотрудничать с другими подписавшими ее правительствами и не заключать сепаратного перемирия или мира с врагами.
Хотя время было трудное, хотелось все же как-то проводить 1941 год и встретить год 1942-й, Работать тогда всем приходилось очень много. Никто из остававшихся в тылу, естественно, не имел тогда ни выходных, ни отпусков, ни даже праздничных свободных дней. Работники Наркоминдела находились на особо строгом режиме. По существу, весь день, кроме сна и времени на дорогу домой и обратно, люди были заняты на работе. Во всех случаях отлучки из дома в редкое свободное время надо было оставлять дежурному точные координаты, вплоть до ряда и номера места в театре. И нередко, когда удавалось пойти на спектакль, голос по радио объявлял, что такого-то срочно требуют на работу.
Однако новый, 1942 год нам все же удалось встретить небольшой компанией. Оперативная группа работников Наркоминдела, остававшихся в Москве после эвакуации основного аппарата в Куйбышев, получила рабочие места в одном из пустовавших кабинетов в здании Совнаркома в Кремле. Мы были связаны прямой телефонной линией с Куйбышевом и регулярно поддерживали связь с различными отделами наркомата, находившегося на берегах Волги. Здание же Наркоминдела на Кузнецком мосту практически пустовало – там была лишь небольшая ячейка хозяйственного отдела, самый необходимый справочный архив и служебная столовая. В подвале было устроено общежитие, являвшееся одновременно и бомбоубежищем. Там мы ночевали, никуда не уходя и во время бомбежек, которые бывали довольно часто в ноябре и декабре 1941 года. Впрочем, разгром немцев под Москвой в начале декабря оказался таким шоком для гитлеровского командования, что «люфтваффе» стала гораздо реже появляться над советской столицей. К концу месяца можно было уже перебраться из подвала.
Нам с И. С. Чернышевым, также входившим в оперативную группу, предоставили на третьем этаже комнату в пустовавшем служебном помещении, где мы поставили раскладушки, стол и несколько стульев. Здание Наркоминдела, как и почти вся Москва, не отапливалось. Нас спасал камин, который был в этом кабинете. Где-то раздобыли дров, и тот из нас, кто приходил раньше с работы, спешил развести огонь.
В этой комнате мы встретили Новый год, располагая в ту ночь двумя-тремя свободными часами. Наша компания помимо нас с Чернышевым состояла из Киселева, с которым мы подружились еще до войны, когда он работал вице-консулом в Кенигсберге и часто приезжал к нам в Берлин, а также Коптелова, бывшего третьего секретаря нашего посольства в Германии.
Коптелов работал в консульском отделе – он по своим делам приехал из Куйбышева на несколько дней. Киселев же появился совсем неожиданно. После возвращения из Германии он вместе со многими другими сотрудниками Наркоминдела пошел в ополчение, был ранен, лежал в госпитале и должен был снова возвращаться в действующую армию. Но к тому времени работа Наркоминдела стала вновь разворачиваться. Были также установлены консульские и дипломатические отношения со странами, с которыми раньше Советский Союз таких связей не имел. Понадобились опытные работники. Отдел кадров разыскивал бывших сотрудников и снова зачислял в Наркоминдел. Отыскался в госпитале и Киселев. Сначала он находился в Куйбышеве, а потом был вызван в Москву, где ждал назначения на новый пост – генконсулом в Нью-Йорк.
Собрались мы в начале двенадцатого. Камин уже пылал, излучая приятное тепло, – его растопил Чернышев, который пришел несколько раньше. Настроение было приподнятое. Только что по радио Левитан объявил об освобождении советскими войсками города Калуги – новогодний подарок Родине от героической Красной Армии. Год 1941-й кончался под знаком еще одной победы советских воинов. Уходящий год вся собравшаяся тут четверка встречала в столице Германии, еще не предполагая, что предстоит пережить нашей стране: горечь первых утрат и поражений, вынужденную сдачу врагу городов и сел, эвакуацию государственных учреждений из Москвы, бомбежки столицы, разрушения. Теперь 1941 год подошел к концу. Советский Союз выстоял, выдержал первый отчаянный натиск врага – это было самое главное. Красная Армия нанесла гитлеровцам немало сокрушительных ударов – под Тихвином, под Москвой, а только что освободила город Калугу.
И Михаил Иванович Калинин своим спокойным, несколько приглушенным голосом поздравлял по радио советских людей с Новым годом, с уже достигнутыми успехами и с грядущими победами…
В этот час мы вспоминали товарищей, которых уже не было с нами. Замечательный, душевный человек генерал Тупиков – наш военный атташе в Берлине – был убит на переправе под Киевом; заместитель торгпреда в Германии Кормилицын стал жертвой авиационной катастрофы в Иране, где он ведал транспортировкой союзнических поставок. Вспоминали мы и многих других наших товарищей, оказавшихся в числе первых жертв войны. Мы слушали рассказ Киселева о судьбе того отряда московского ополчения, где он служил. Эта часть, слабо вооруженная, противостояла мощному натиску гитлеровских танков и была почти вся истреблена…
Мы понимали, что впереди еще много трудностей, много жертв, но все же наступающий год встречали, как и все советские люди, с оптимизмом: было ясно, что гитлеровский «блицкриг» дал осечку и что, какие бы трудности ни предстояли, конечная победа Советского Союза несомненна…
Разошлись мы вскоре после 2 часов ночи. Чернышев, который должен был в 9 утра заступать на дежурство, остался немного отдохнуть, Киселев и Коптелов спустились в хозяйственную часть, где была устроена импровизированная гостиница для приезжих сотрудников Наркоминдела. Я сразу же вернулся на работу. Шел в Кремль по заваленным сугробами улицам: снег не убирали, и вместо тротуаров темнели протоптанные тропинки. В небе стояла полная луна, и, хотя улицы не освещались, от нее и от снега было очень светло. На Красной площади расчищали только проезжую часть вдоль ГУМа, а вокруг высились снежные горы, среди которых в разных направлениях вились тропинки. Я пошел по той, что шла наискосок от Исторического музея к Спасским воротам. На башне куранты пробили половину третьего. Наступал первый день 1942 года…


ГЛАВНЫЕ ПАРТНЕРЫ

Некоторые аспекты отношении с США

До того как оформилась антигитлеровская коалиция, советско-американские отношения прошли через несколько этапов. Несомненно, в развитии этих отношений решающее значение имела позиция, которую правительство Рузвельта заняло после нападения гитлеровской Германии на Советский Союз.
Как только в Вашингтоне стало известно, что 22 июня 1941 г. Гитлер вторгся в пределы Советской страны, государственный секретарь Корделл Хэлл (он рассказывает об этом в своих мемуарах) позвонил по телефону президенту Рузвельту, а затем своему заместителю Сэмнеру Уэллесу. Каждому из них он сказал:
– Мы должны оказать России всю возможную помощь. Мы неоднократно заявляли, что предоставим такую помощь, которую мы сможем оказать любому государству, сопротивляющемуся державам «оси». Нет никакого сомнения, что в настоящее время Россия подпадает под эту категорию…
На протяжении последующих недель эта концепция пробивала себе дорогу, однако не без труда. Как уже было сказано выше, многие вашингтонские военные эксперты заблуждались относительно истинной силы Красной Армии. Более реалистически мыслящие политики считали, что Соединенные Штаты, направляя в Советский Союз оружие и другое необходимое снаряжение, ничем не рискуют. Этой точки зрения придерживался и президент Рузвельт, который еще до нападения нацистов на СССР считал, что если Гитлер вторгнется в Советскую страну, то в конечном счете сломает себе шею.
Еще с начала 1941 года правительство Соединенных Штатов получило ряд сообщений о том, что Гитлер собирается напасть на Советский Союз. В январе 1941 года государственный секретарь Хэлл располагал конфиденциальным докладом С. Вудса, американского экономического атташе в Берлине. У Вудса был друг в Германии, который ненавидел нацистов, но был связан с гитлеровскими правительственными органами, а также с видными деятелями нацистской партии. В начале августа 1940 года этот друг информировал Вудса о том, что у Гитлера происходят совещания, посвященные подготовке войны против Советского Союза.
Вудс обычно встречал своего знакомого в одном из кинотеатров Берлина. Покупая заранее два билета, он посылал один из них другу, и таким образом тот сидел рядом с ним и в полутьме опускал в карман Вудса записку. Информация, поступавшая от Вудса, находилась в противоречии с публичными заявлениями гитлеровцев о том, что они планируют вторжение в Великобританию. Однако люди, связанные с другом Вудса, утверждали, что воздушные налеты на Англию служат лишь маскировкой подлинного намерения Гитлера, заключающегося в том, чтобы выступить против Советского Союза. Позднее друг Вудса информировал его также о том, что для подлежащих оккупации советских территорий подобран экономический штат и напечатаны банкноты фальшивых рублей.
На основании информации, полученной от лиц, работавших в генеральном штабе вермахта, Вудс передал в Вашингтон сведения о главных направлениях готовившегося гитлеровского наступления на севере, на юге и в центре, нацеленного непосредственно на Москву. Все приготовления, согласно этой информации, должны были закончиться к весне 1941 года.
Когда впервые эти данные попали в госдепартамент, Хэлл, как он сам впоследствии признал, счел их гитлеровской дезинформацией. Однако после перепроверки по другим источникам сведения, полученные от Вудса, подтвердились и были переданы президенту Рузвельту. Возможно, они сыграли свою роль, побудив Рузвельта предпринять шаги, облегчившие впоследствии сотрудничество Соединенных Штатов с Советским Союзом.
Так или иначе, еще до нападения гитлеровской Германии на СССР Вашингтон осуществил ряд акций в этом направлении. 21 января 1941 г. было отменено эмбарго в отношении торговли с Советским Союзом, установленное после начала советско-финской войны в декабре 1939 года. По существу, это ничего не меняло, поскольку товары, ранее подпадавшие под эмбарго, теперь были включены в систему лицензий на основании закона от 2 июля 1940 г. и их экспорт строго контролировался. Таким образом, принятая Соединенными Штатами в январе 1941 года мера была скорее рассчитана на психологический эффект. Но она сыграла роль в будущем.
Руководящие деятели США не сомневались, что Советский Союз в случае нападения на него будет обороняться и сделает все возможное для того, чтобы победить агрессора. Поэтому, хотя и в небольшом объеме, поставки некоторых американских товаров в Советский Союз не прекращались. Знаменательно, что это вызывало недовольство Лондона. Прибывший в то время в Вашингтон новый посол Великобритании лорд Галифакс предложил при первой же встрече с государственным секретарем ограничить американские поставки в Советский Союз. 5 февраля 1941 г. Галифакс заявил Хэллу, что Англия опасается, как бы значительное количество снабжения, поступающего из Соединенных Штатов, не попало в конечном счете в германские руки.
По этому поводу Галифакс даже вручил Хэллу специальный меморандум, в котором указывалось на значительно возросшие советские закупки в Соединенных Штатах. Хэлл ответил, что правительство США внимательно следит за американскими поставками в Советский Союз, и добавил:
– Независимо от того, что Советский Союз пока активно не участвует в войне, он все же остается чрезвычайно важным фактором, а также оказывает влияние на мир в целом как в Европе, так и в Азии…
Информация о состоявшейся беседе появилась в английской прессе. Это вызвало недовольство в Вашингтоне. Хэлл пригласил к себе Галифакса и заявил ему, что не следовало публиковать сообщение об английском требовании сократить американские поставки в СССР.
– Я полагаю, – сказал Хэлл, – что Англия слишком уж нажимает на одну чашу весов, когда позволяет, чтобы предложения о сокращении поставок в Советский Союз стали достоянием гласности.
Далее в своих мемуарах Хэлл указывает, что «в целом политика Соединенных Штатов по отношению к России была твердой, но дружественной». В действительности, однако, в отношениях между Соединенными Штатами и Советским Союзом имелись тогда значительные трудности. Положение особенно осложнялось систематической задержкой поставок различных важных материалов, о чем советский посол в США К. А. Уманский неоднократно делал представления американскому правительству. Так, 14 мая 1941 г. в ходе беседы с государственным секретарем советский посол вручил Хэллу памятную записку, в которой приводились конкретные случаи задержки грузов, следовавших в Советский Союз, а также указывалось на проявления враждебного отношения в Соединенных Штатах к Советскому правительству, что, конечно, ухудшало атмосферу взаимоотношений между обоими государствами.
Хэлл пытался возражать, уверяя, что правительство Соединенных Штатов не имеет ни малейшего чувства неприязни ни к Советскому Союзу, ни к его правительству; однако факты говорили о другом. Да и сам Хэлл косвенно признал это при изложении позиции США в отношении СССР. Он не мог также не согласиться с тем, что поставки в ряде случаев задерживаются, повторив при этом, по сути дела, те же аргументы, которые приводил в беседе с ним и Галифакс.
Здесь, как видим, проявилась определенная непоследовательность Хэлла.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98 99 100 101 102 103 104 105 106 107 108