Клер покачала головой и улыбнулась.
– Твои наблюдения, к сожалению, ничего не проясняют насчет того, что конкретно искал наш взломщик.
Хотвайер поморщился.
– Если бы ты могла отложить ликование на пару минут, я был бы весьма тебе обязан за ответ на мой вопрос: что он мог у тебя искать?
– Понятия не имею. – Клер в очередной раз обвела взглядом разгромленную спальню. – Мне все это кажется каким-то нереальным. У меня нет ничего такого, что могло бы кому-то так понадобиться.
– Ты уже говорила, что ни у кого нет повода на тебя нападать. Помнишь?
– И это так.
Бретт как-то странно на нее посмотрел.
– Я просил Джози рассказать о тебе, но она почти ничего не знает о твоем прошлом.
– Она никогда меня не спрашивала.
Клер мастерски научилась избегать любых тем, которые могли бы вывести на исповедь о прошлом. О себе она говорить не любила.
– А мне ты расскажешь?
– Что именно ты хочешь узнать?
– Кто из твоего прошлого может охотиться на тебя сейчас?
– Никто. Я тебе говорила.
– Я знаю, что ты мне говорила, и я знаю, что я вижу. Террористы, которых мы обезвредили, могли бы стремиться причинить зло Джозетте, но обыскивать ее дом им незачем. Особенно сейчас, когда у ФБР есть копии всех ее файлов.
– Но у меня тоже нет ничего, что могло бы кому-то понадобиться.
Хотвайер ничего не сказал, но Клер чувствовала, что дистанция между ними увеличивается, словно разверзается пропасть, словно он ставит барьер между собой и ею. Вдруг он перестал быть тем мужчиной, что подарил ей самое острое наслаждение в жизни. Он стал чужаком – отстраненным, враждебным. Он смотрел на нее с холодной неприязнью.
– Если у тебя все же что-то есть и они этого не нашли, то не потому, что они плохо старались, – сказал он, затем повернулся и вышел из комнаты.
Клер пошла следом. Во-первых, потому, что хотела оценить, насколько большой урон причинен имуществу, а во-вторых, потому, что хотела как-то навести между ними мосты. Она видела, что Хотвайер ей не верит.
Все эти три дня он неустанно и даже страстно ее поддерживал. Теперь, когда этот поток тепла внезапно иссяк, она поняла, как привыкла к нему, в какую сильную зависимость попала. И это испугало Клер сильнее, чем тот давешний душитель.
Комната Джозетты была в относительном порядке по сравнению с тем, во что превратилась спальня Клер. Но это потому, что Джозетта уже успела перевезти вещи в дом Нитро, Кровать была разрыта, и ящики выдвинуты, но на этом все и заканчивалось.
Клер нашла Хотвайера на кухне. Он явно искал какие-то намеки на намерения преступника. По крайней мере Клер решила, что для этого он с такой тщательностью исследует каждый дюйм помещения.
– Нашел что-нибудь? – спросила она.
Он молча пожал плечами, и тишина подействовала на ее нервы, как скребок железом по стеклу.
Клер не пошла за Хотвайером в гараж, а осталась прибираться в гостиной. Ей совсем не нравилось выражение его лица, и встречаться глазами с этим отчужденным взглядом она тоже не хотела.
Хотвайер вошел, когда Клер начала приводить в порядок музыкальный центр.
– Что ты делаешь? – прокурорским тоном спросил Хотвайер.
– Убираю. – Если ее ответ прозвучал так, словно она разговаривала с умственно отсталым, то ее можно простить.
И так было ясно, что она делает.
– Я велел тебе ничего не трогать. Надо вызвать полицию и заявить о взломе.
Привлекать полицию снова? Клер постаралась подавить в себе неприязненное чувство, рожденное этой перспективой.
– Чтобы они понаехали и устроили еще больший беспорядок, рассыпав по всему дому этот свой порошок для снятия отпечатков пальцев? Нет, спасибо.
– Ты не хочешь, чтобы преступника поймали? – Подозрение явственно слышалось в его тоне. Нет, он даже готов был предъявить ей обвинение в пособничестве преступнику.
Клер бросила на Хотвайера злой взгляд:
– Послушай, ты ведь не страдаешь манией преследования? Конечно, я хочу, чтобы его поймали.
– Тогда почему ты не желаешь вызвать полицию? Клер совсем не хотелось озвучивать свои не имеющие рационального объяснения страхи перед полицией. Она и так слишком сильно открылась перед Хотвайером. Она знала, что поступает неразумно, но от старых привычек тяжело избавиться. Она решила применить тактику упреждающего наступления. Все лучше, чем когда тебя отчитывают, словно провинившуюся школьницу.
– Если ты хотел, чтобы сюда прибыла полиция, почему ты не вызвал копов сразу, как только мы увидели, что в доме был посторонний?
– Я хотел сначала все осмотреть сам. – Вот она, эта его легендарная самонадеянность.
– Если у тебя все так хорошо получается, зачем нам вообще их вызывать?
– Потому что чем больше людских ресурсов будет задействовано для поиска злоумышленника, тем больше шансов его поймать. Кроме того, полиция имеет доступ к тем данным, к которым я не имею доступа.
– Какие это данные, например?
– Например, данные об отпечатках пальцев.
– Надо быть настоящим идиотом, чтобы вот так перерыть дом, не надев перчаток.
– Что же, возможно, он и в самом деле идиот. – Взгляд, которым Хотвайер посмотрел на Клер, ясно говорил о том, что он подозревает ее в сокрытии чего-то важного, а то, что она с ним спорила, лишь подтверждало его подозрения. Клер открыла рот и тут же его закрыла. Еще немного – и она окончательно убедит его в своей виновности. Она лишь вздохнула. В любом случае правда была на его стороне. Как бы ни противилась она вызову полицейских, разум подсказывал, что это сделать придется. Клер сказала себе, что должна поступать как взрослая, а не как ребенок, каким когда-то была.
– Отлично. Зови копов. Я беру книги и сажусь учиться на заднем дворе.
Стопка книг, что она оставила на столе, так и осталась лежать на месте, но зато все тетради были разбросаны по полу. Клер опустилась на корточки, чтобы их подобрать, но Хотвайер не дал ей этого сделать, опустив руку ей на плечо.
– Ты понимаешь, что значит «ничего не трогать»?
Клер двинула плечом, освобождаясь от его ладони. Тепло, исходящее от его руки, казалось невыносимым на фоне столь холодного тона.
– А что я должна делать? Стоять по стойке «смирно» в ожидании полицейских? Взлом не такой уж серьезный повод, чтобы копы заторопились. Они могут приехать и через несколько часов, и даже завтра.
– Значит, мы будем ждать до завтра.
Клер раздраженно вздохнула и зло уставилась на Хотвайера.
– Что изменится от того, что я возьму свои книги и тетради?
И снова во взгляде его она увидела недоверие. Недоверие и подозрительность. Что она могла с этим сделать? Топать ногами?
– Я ничего не прячу, черт возьми! – процедила она сквозь зубы.
– Тогда почему ты не хочешь мне помогать?
– Я не пытаюсь помешать твоему расследованию. Я просто реально смотрю на вещи. Я просто знаю, как легко избежать правосудия. – Клер вздохнула. Она понимала, что спорить бессмысленно. Хуже того, она просто поддерживала в Хотвайере подозрения, что что-то скрывает.
Она снова замолчала.
– Что ты хочешь этим сказать? – спросил Хотвайер.
– Ничего. Я ничего не имела в виду. Звони в полицию.
– Нет. Ты сказала, что знаешь, как легко уйти от правосудия. Ты не хочешь мне пояснить это утверждение?
– Отлично! – выкрикнула Клер, уже доведенная до точки. – Давай предположим, что тот, кто вломился в дом Джозетты и все тут перерыл, был без перчаток. Как это ни неправдоподобно. Ты сам сказал, что он скорее всего новичок. А это значит, преступление у него первое и его отпечатков в базе полиции нет.
– Отпечатки дадут возможность убедиться, что он и тот, кто тебя душил, одно и то же лицо.
– Чтобы в этом убедиться, его нужно для начала поймать, а как это может произойти? Что такого найдут копы, чего ты не нашел?
– Я не знаю. Но ты не можешь исключить возможность того, что его отпечатки в базе данных все же есть и он мог оставить их где-то в доме.
– Даже если он и преступник со стажем, вероятность того, что его отпечатки окажутся в местной базе, ничтожно мала. И с учетом того, с какой скоростью чиновники от правосудия подают данные для объединения баз, то и в общей базе данных их тоже не будет.
– Малый шанс лучше, чем никакого.
– Верно, но давай посчитаем наши шансы. Во-первых, отпечатки должны быть в базе, во-вторых, он должен иметь легальный заработок, чтобы можно было вычислить его координаты. Видишь, насколько ничтожны наши шансы его выследить? Ты знаешь, сколько нераскрытых преступлений остается каждый год?
– Ты об этом тоже в Интернете прочла? – Хотвайер говорил с откровенным сарказмом.
– Нет, я в этом жила. Он мрачно усмехнулся.
– Ну вот, наконец кое-что.
Когда она поняла, что он воспринял ее слова как доказательство того, что в ее прошлом было нечто, что стоило скрывать, ей захотелось застонать от собственной тупости. Но она лишь скрестила руки на груди и вложила в свой взгляд все то раздражение, которое испытывала.
Но Хотвайер оказался безучастен к ее гневу. Он лишь сказал:
– Я сейчас вызову полицию, а пока они не приедут, ты объяснишь мне свои слова и расскажешь, почему у женщины с криминальным прошлым не может быть никаких врагов.
– Я не сказала, что у меня криминальное прошлое. Клер понимала, что отрицать что-либо бессмысленно.
Если Хотвайеру что-то втемяшилось в голову, он не успокоится, пока она не расскажет правду. А может, и правда его не разубедит.
Как и следовало ожидать, в ответ Хотвайер ничего не сказал, а пошел звонить со своего сотового.
Сделав звонок, он вернулся к Клер.
– Полиция будет здесь через час или около того.
– Надеюсь, что «около того» не затянется надолго.
– Давай прогуляемся по парку. Глядишь, свежий воздух поднимет тебе настроение.
– Я ведь должна быть рядом с тобой, верно? Он сжал зубы, и синие глаза его зло блеснули.
– Да.
– Тогда я сомневаюсь, что настроение у меня поднимется.
Он не сказал ни слова до тех пор, пока они не обошли парк по периметру.
– Объясни.
– Что? Теорию, лежащую в основе нано-технологий? Или квантовую физику в доступной терминологии?
– Ни то ни другое, красноречивая моя. – На какое-то мгновение холодное отчуждение сменилось отчаянием, но он вновь поспешил надеть маску прохладного безразличия. – Ты знаешь, что именно меня интересует.
– Ты хочешь знать, насколько близко я знакома с издержками правоохранительной системы?
– Да.
– Когда мы с мамой не жили на улице, а такое случалось только дважды и длилось не слишком долго, – поспешила добавить Клер. Она терпеть не могла, когда ее жалели, и она не хотела, чтобы Хотвайер обрушил на нее свое сочувствие. – Так вот, после смерти отца мы с мамой жили в кварталах с низкой арендной платой за жилье. Там часто бывали взломы. И у соседей, и у нас...
Они никогда не вызывали полицию. Мать бывала слишком пьяна, и Клер не хотела, чтобы чужие вмешивались в их жизнь. Кроме того, ничего действительно ценного у них не было. И она была на сто процентов уверена в том, что копы палец о палец не ударят, чтобы найти взломщиков. Этот первый визит по вызову скорее всего и поставил бы точку в предполагаемом расследовании.
Хотвайер молчал.
Клер вздохнула.
– Послушай, я понимаю, тебе, выходцу из среднего класса, трудно принять тот факт, что не все полицейские похожи на рыцарей в белых одеждах, да и те, настоящие герои, не могут справиться со всем общественным злом. Они помогают, но только по мере сил.
– Это не значит, что они вообще ничего не могут сделать.
– Я этого не говорила. По-моему, звонить 911 можно лишь в том случае, если что-то еще можно исправить к лучшему. Когда что-то осталось.
– Поясни, что ты имеешь в виду. Клер вздохнула:
– Мой отец совершил самоубийство, когда мне было одиннадцать лет. Он обанкротился; ты знаешь, как динамично развивается индустрия компьютеров. Ну, знаешь ли, его дело лихорадило давно, и они с мамой жили на грани финансовой катастрофы еще до моего рождения. Мы все были по уши в долгах, потому что отец с мамой хотели иметь все только самое лучшее. Новые машины каждые два года, громадный дом... я училась в престижной частной школе. Все более или менее ладилось, но когда он не смог получить высокооплачиваемую работу сразу после того, как лишился прежней, карточный домик рухнул.
– И он предпочел убить себя, вместо того чтобы решать вопросы с кредиторами? – в недоумении переспросил Хотвайер.
– Да. И это окончательно сломило мою мать. Она его обнаружила первой. Он застрелился. Все это звучит, как надуманная история в шестичасовых новостях, но я с этим жила. Мама бегала по дому и кричала: «Позвони 911!.. звони 911!» Только никто ничего не мог сделать. Папа умер, мы оказались банкротами, и даже портниха, что шила маме платья, из кожи вон лезла, чтобы получить все по счетам.
– Понимаю. У тебя зуб на полицию. Ты обижаешься за то, что они не смогли спасти твоего отца?
– Нет у меня никакого зуба на полицию.
Хотвайер хмыкнул, давая понять, что он-то знает: зуб у нее есть, да еще какой.
– Ладно. Есть у меня предубеждение. Но не против полиции. Просто у меня с полицией связаны неприятные воспоминания. После смерти папы мама начала пить, и она не была тихой пьяницей. Не из тех, что мирно посапывают на диване, высвистывая национальный гимн. Нет, она водила домой мужчин, у нее бывали припадки ярости, и она дралась со своими бой-френдами. И тогда приезжала полиция. Они приезжали и грозили отнять меня у нее. У мамы начиналась истерика, и мне приходилось ее успокаивать. Она говорила, что если и меня потеряет, то сделает то, что сделал отец.
– Убьет себя?
– Да.
– И ты ей верила.
– А почему я не должна была ей верить? Она была слабой. Как и мой отец. Никто из них не мог смотреть правде в глаза и жить настоящим. Мать пряталась от действительности, заливая горе алкоголем. Отец – вообще через смерть.
– И они оба оставили тебя собирать осколки?
– Да.
– Ты сказала, что твоя мама умерла.
– От скоротечного рака печени. Да. Я о ней заботилась.
– Поэтому тебе двадцать восемь, а ты только сейчас заканчиваешь учебу в университете?
– Я не могла оставить ее одну и уйти на занятия. Я и школу заканчивала на домашнем обучении.
– Дай-ка угадаю.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36