https://wodolei.ru/catalog/smesiteli/dushevye-systemy/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 


Разговор прервался, но всего на несколько минут. Потом Мария-Елена снова неосторожно взглянула на пилота, и он улыбнулся ей, отчего его лихие усы встопорщились.
– Не больно-то доброжелательный священник там, внизу, а? – спросил пилот.
Мария-Елена удивленно воззрилась на него.
– Вы заметили это, даже сидя возле самолета?
– Я бы заметил это и с воздуха, – ответил пилот и расхохотался.
– Он думает, что весь этот позор угоден Господу, – сказала Мария-Елена. – Но почему Господь должен этого желать?
– Кому выгодно? – молвил пилот, поднимая короткий, будто обрубленный бурый палец, словно передразнивал какого-нибудь занудливого школьного учителя. – Вот главный вопрос. Им-то и надо задаваться всякий раз, когда вы хотите понять, что происходит. Кому выгодна покорность народа? Неужели Богу?
– Владельцам фабрики, – ответила Мария-Елена.
– Но не Богу? – похоже, пилот подтрунивал над ней.
Джек в одиночестве сидел сзади, он не понимал по-португальски, а стало быть, не мог принять участия в разговоре.
Марии-Елене предстояло выкручиваться своими силами. Она на полном серьезе изрекла:
– Господь создал нас. Он нас любит. Он не хочет, чтобы мы страдали. Если люди не борются с фабрикой, которая убивает их детей, Бог от этого ничего не выгадывает. Выгадывают только владельцы фабрики.
– Владельцы, – повторил пилот, которого, кажется, терзали сомнения. – О ком именно вы говорите?
– Мы все их знаем, – презрительно произнесла Мария-Елена. – Они обретаются в Рио, в домах с видом на океан, и наезжают в Бразилиа со свитой законников, чтобы клятвенно заявить, будто нынче фабрики дают меньше отходов, чем в прошлом году. Меньше, меньше, меньше, все время меньше. Мы предъявляем правдивую статистику, законники кроют лживой.
– Но ведь эти люди – не истинные владельцы, – ответил пилот. – Разве вы не знаете? Эти люди – всего лишь совет директоров, они только управляют компанией. Настоящие владельцы – акционеры.
– Все они одним миром мазаны, – заявила Мария-Елена.
– Не скажите, – по-видимому, этот разговор по какой-то причине забавлял пилота. – Держатели акций никогда не наезжают в Бразилиа и не делают клятвенных заверений. Им ни разу не приходилось никому лгать. Они даже не появляются в Бразилии. Думаете, они дышат этим воздухом? Разве что раз в год, во время карнавала.
Мария-Елена нахмурилась.
– Но ведь компания-то бразильская, – возразила она.
– Здесь только бразильский филиал, о нем вам известно. Но правление компании далеко отсюда, и акционеры живут не в Бразилии.
– Где же они живут?
«Я поеду туда, – подумала Мария-Елена. – С фотографиями и цифрами. Почему они не смеют признать свое соучастие в содеянном? Почему им даже не приходится лгать?»
– Где живут? – пилот посмотрел вниз, на реку цвета меди, вдоль которой им предстояло лететь следующие полчаса. – Одни в Британии, другие – в Германии, Италии, Гватемале, Швейцарии, Кувейте, Японии. Но большинство – в Соединенных Штатах.
– В Соединенных Штатах?
– Многонациональная корпорация не несет ответственности ни перед какой страной, – объяснил летчик. – Но зачинщиками затеи были американцы.
– Они не могли устроить такое в Америке, вот и приехали сюда.
– Разумеется, – ответил летчик и засмеялся.
Какое-то время они летели в молчании. Мария-Елена предавалась раздумьям. Разбито столько жизней, в том числе и ее собственная, а она даже никогда не увидит людей, повинных в этом. Тех, кому выгодно. Злодеяния свои они творят здесь, но сами держатся поодаль, и до них не доберешься. Иногда ее обуревали мечты об исправлении несправедливостей, о спасении тех, кто еще не отравлен. Но она даже не предполагала, что мечты эти могут оказаться настолько праздными. Здесь, в Бразилии, ей ничего не добиться, потому что решения принимаются на севере, за несколько тысяч миль отсюда, и принимают их люди, которые никогда тут не бывали и, возможно, даже не осознают последствий своих решений, поскольку ни разу не видели воочию плодов собственных деяний.
Как же до них добраться? Ведь они в такой дали. Это лишь мечты, еще более сумасбродные, чем лелеемое когда-то желание ворваться в одну мансарду в Рио, из которой открывался роскошный вид на Сахарную Голову, нарушить привычный ход вечеринки и с криком и плачем показать гостям в смокингах и бальных платьях фотографии. Попробовать убедить, объяснить. Теперь даже эта мечта покинет ее, теперь и она не поможет Марии-Елене уснуть по ночам: ведь мужчины в смокингах и женщины в бальных платьях – всего лишь куклы, игрушки, управляемые откуда-то из-за горизонта. Без мечты, без ложной веры в возможность исцеления ей уже никогда не сомкнуть глаз. О чем же мечтать теперь?
– В США находится штаб-квартира ООН, – сказала она после долгого молчания.
– Что?
Мария-Елена повторила свое последнее высказывание, и пилот согласно кивнул.
– Правильно, в Нью-Йорке. Но что с того?
– До Нью-Йорка мне не добраться, – ответила она.
Теперь не добраться. Мария-Елена еще могла бы когда-нибудь попасть туда, но с Марией-Еленой покончено.
– Почему это? Любой желающий может отправиться в Нью-Йорк.
– На этом самолете?
– Нет, не на этом, – признал пилот. – Но ведь есть и другие.
– Это слишком дорого стоит, – сказала Мария-Елена. – У меня никогда не будет таких денег.
– Можете выиграть в лотерею.
Она засмеялась. Горло тотчас начало саднить.
– И впрямь могла бы. Но в Америке существует иммиграционная квота.
– Не для гостей с краткосрочными визами.
– А что там можно сделать, имея краткосрочную визу?
– Ну тогда спрячьтесь, – предложил пилот. – Станьте незаконным иммигрантом.
– А что полезного может сделать человек, который скрывается от властей.
– Ну тогда обратитесь за долговременной визой, – посоветовал летчик. – И копите деньги, а сами ждите, пока не попадете в квоту. Или это слишком долго?
– Да нет, – медленно проговорила Мария-Елена, не зная, разумно ли так раскрываться перед незнакомцем. Но почему-то ей показалось, что он вполне безвреден, и она добавила: – Наверное, мое имя внесено в какие-то списки.
– Списки?
– В списки общественных деятелей, – объяснила Мария-Елена. – Несколько лет назад, когда мой муж… Короче, тогда я вступила в целый ряд политических группировок. Они вели весьма бурную деятельность.
– Били стекла, – догадался летчик и в открытую засмеялся над ней. – Раздавали листовки. Пикетировали оперу во время премьер.
– Тогда это казалось чем-то значительным, – упавшим голосом проговорила Мария-Елена. – Но теперь мое имя занесено в списки.
– Есть один путь, – сказал пилот. – Тогда все это не будет иметь значения.
– Какой путь?
– Ну, если бы вы были замужем за американцем.
На заднем сиденье Джон Остон клевал носом над своими заполненными бланками. Вдруг вся кабина, казалось, наполнилась им, как будто надулся спасательный плот.
– Это невозможно, – сказала Мария-Елена.
Аннаниил
Так-так, интересно.
Я имею в виду свое постижение техники. «Людям суждено превратиться в ангелов», – утверждал Александр Поуп, правда, по совершенно другому поводу. В том контексте его высказывание совсем не грешило против истины.
Вы только посмотрите на все эти громоздкие, неуклюжие, нескладные машины, которыми окружил себя ныне человек. Что они такое, если не средство ценой огромных энергозатрат добиться того же, что мы, ангелы, делаем без труда и вполне естественным путем? Мой первый самолет оказался совсем неповоротливым и не шел ни в какое сравнение с привычным нам способом перемещения по воздуху. А эти автомобили! Взять хотя бы тот, на котором я увез Ли Квана от полицейских после того, как сам же и натравил их на него. Неужели люди видят в этих чудовищах средство передвижения, превосходящее их собственные ноги? Думают, что автомобили помогут им быстрее добраться куда надо? Но куда? И зачем? Какое значение имеет для них такая химера, как время?
Все вышеперечисленное – сложные и мудреные протезы, которые, по мнению людей, позволят им превратиться в ангелов. Телефоны! Лампы накаливания и плафоны для них! Громадные, пагубные для природы плотины гидроэлектростанций, благодаря которым горят эти лампы! Холодильники! Как же все это тоскливо. Бедные людишки, должно быть, они с радостью сбросили бы с плеч эту тяжкую ношу.
7
Напротив тюремных ворот была остановка, но Фрэнку Хилфену не хотелось дожидаться автобуса именно там. Все пассажиры и водители машин, все пассажиры и водитель грядущего автобуса сразу поймут, кто он и что он. На этой остановке в автобус садились исключительно зеки, пусть и бывшие, и их посетители, а одного взгляда на Фрэнка Хилфена и дураку достаточно, чтобы понять: он не из тех, кто навещает ближних.
«Косяк», – скажут они, увидев его поникшие плечи, мрачно напряженные скулы и руки, здоровенные, как у работяги, но мягкие и пухлые, как у малого дитяти. «Рецидивист», – скажут они, проезжая мимо (с поднятыми стеклами, дабы не выпускать наружу прохладный воздух). «Скоро опять на отсидку», – скажут они, а потом скользнут взглядом по зеркалу заднего обзора, порадуются, что они – не Фрэнк Хилфен, и покатят себе дальше.
Фрэнк перешел через дорогу и направился к остановке, лишь бы очутиться подальше от высокой бурой стены, залитой солнцем. Три часа пополудни, лето, солнечно, жара умеренная. Для пешей прогулки погода в самый раз.
Под сенью навеса на остановке примостилась какая-то мадонна с младенцем, и больше там никого не было. Мадонна была приземиста, грузна, хороша собой, черноволоса и черноглаза. Она держала ребенка на руках и мурлыкала ему в ухо на наречии, напоминавшем непохожую на себя латынь. Возможно, какая-то разновидность испанского. Она подняла глаза на Фрэнка, который приближался к ней, неся свои мирские пожитки в черной спортивной сумке, украшенной по торцам надписью: «Первый среди равных». Он тащил ее в левой руке, оставив правую свободной на случай всяких непредвиденных обстоятельств.
Мадонна следила за Фрэнком угрюмым и безнадежным взглядом человека, которому когда-то сделали больно, а обидчик так и не получил по заслугам. Глаза ее не смягчились, даже когда Фрэнк повернул налево, прочь от мадонны и облюбованной ею крытой автобусной остановки. Он шагал по обочине дороги, а мадонна недоверчиво пялилась на его спину, рассеянно нянча свое капризное дитя.
Фрэнк шел на юг, и высокое солнце грело его левый висок. Машин было совсем мало, поскольку власти Небраски возвели тюрьму на бросовом и не имевшем иного полезного применения участке земли. Слева еще долго тянулась глухая бурая стена, а справа простирались каменистые, поросшие редким кустарником земельные наделы того же цвета. От дороги их отделяли три нитки колючей проволоки, но, похоже, эти наделы вообще никак не использовались.
Когда Фрэнка освобождали, чиновник в конторе сообщил ему, что автобус ходит через каждые два часа или около того. Фрэнк понятия не имел, как далеко до следующей остановки. Если автобус будет проезжать мимо раньше, чем Фрэнк доберется до нее, и не остановится на взмах руки, значит, ему придется провести в ожидании еще два часа. Или около того. Ну и пусть, Фрэнк не торопится. Куда ему идти-то? Если он направится своим привычным путем, то в конце концов попадет обратно, в эту оставшуюся за спиной тюрьму. Или в другую, в точности на нее похожую. Сейчас он просто стартует на первом этапе этого длинного и мучительного кросса, а потом преодолеет сильно пересеченную местность, переживет множество приключений и финиширует нигде и ни с чем.
Если направится своим привычным путем. Но на этот раз – дудки. На этот раз он ринется вперед и обгонит все напасти. Обставит все напасти. Сядет на автобус и – через весь штат – в Омаху, где малость разживется наличностью. Если сумеет добраться туда, ни разу ни во что не вляпавшись, значит, забьется в самолет и тю-тю в Нью-Йорк, а уж там поглядим.
Фрэнк уже полчаса перебирал ногами, а никаких автобусных остановок на пути не попадалось. Он даже начал корить себя за мнительность. Какое ему, в сущности, дело до того, что подумают люди в проносящихся мимо машинах? Может, решат, что он в бегах, коль скоро пехает прочь от тюрьмы по пустой дороге, а до ближайшего жилья много миль.
В свои сорок два года он уже начал терять некогда густую каштановую шевелюру. Полоску нежной кожи на лбу палило жаркое солнце. «Наверное, обгорю, – сказал себе Фрэнк, поскольку в этом вопросе мог только полагаться на судьбу, и весело добавил: – Наверняка погорю. Раньше, чем обгорю».
Спортивная сумка мало-помалу набирала вес. Фрэнк перекинул ее в правую руку, потом опять перехватил левой. «На кой мне все это барахло? Куплю лучше обновки». Но Фрэнку все время казалось, что встречные и поперечные смотрят на него – пусть равнодушно, но все же с легким любопытством. Что они подумают, если он вдруг возьмет да и зашвырнет свою торбу подальше?
Время от времени Фрэнк бросал взгляд через плечо на волнистую ленту дороги и наконец увидел далеко позади автобус, который споро катил по двухрядному шоссе. Фрэнк повернулся к нему лицом и быстро вытянул перед грудью левую руку, державшую спортивную сумку: мол, странник я, видишь? Одновременно он поднял правую руку повыше и замахал ею над головой. Видит Бог, они его видят: он же самое высокое существо на этих наделах грешной земли. И единственное, что шевелится. Но автобус с ревом промчался мимо, даже не замедлив свой бег, оставив Фрэнка в шлейфе пыли и дизельных выхлопов.
Ну, членосос. Фрэнк представил себе, как взрывается шина автобуса, как он кренится, как водитель теряет управление и махина, слетев с дороги, врезается прямиком в дерево (тут их совсем мало, но хватит и одного). Водитель катапультируется сквозь широкое лобовое стекло, в клочья искромсанный осколками, а одна стекляшка торчит из его языка.
Фрэнк возобновил свой пеший поход. Местность впереди делалась чуть позеленее, там росли деревья (наконец-то он укроется от этого палящего светила), и дорога мало-помалу пошла в гору. «У меня целых два часа на поиски автобусной остановки, – сказал себе Фрэнк.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44


А-П

П-Я