https://wodolei.ru/catalog/unitazy/Roca/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Кван двинулся туда, по-прежнему спотыкаясь на безлюдной палубе. Луна теперь стояла высоко, она была впереди и чуть левее, и тень за спиной Квана под острым углом пересекала палубный настил.
Он уже добрался до прогулочной палубы, которую обнаружил, лишь когда после долгого путешествия попал на круглую корму. Внизу тускло поблескивала в лунном свете родная овальная площадка, к которой вели ступени трапа. Они лоснились и, казалось, шевелились в ярком, но неверном сиянии луны.
Надо было перелезть через поручень и как-то закрепиться на мокрых стальных прутьях. Сперва поставить на них ноги, а потом ухватиться руками. После чего предстояло осуществить спуск. Но трап покачивался вместе с кораблем, кроме того, лунный свет обманчив, голова Квана набита ватином, а силы в руках и ногах не больше, чем в мягких игрушках. Но лезть надо, выбора нет.
И Кван полез. Глаза то и дело затуманивались, пальцы казались деревянными; Кван согнулся, чтобы протиснуться под поручнем, и в этот миг услышал немного испуганный голос, который произнес на чистейшем наречии мандаринов:
– Погодите-ка! Что это вы задумали?
Кван так струхнул, что едва не сверзился за борт, но все же сумел свалиться на другую сторону ограждения, рухнул на палубу, больно ушибив подвздошную кость, и распластался на спине. Он лежал и смотрел на низкорослого тощего лысого китайца, облаченного в униформу коридорного. Тот указал за борт и сердито спросил:
– Вы что, хотели спуститься? Это невозможно.
Кван удивился, услышав родной язык в таком месте и в такой час, но он был изрядно пьян, а посему ответил коротко и ясно:
– Я должен.
– Вы откуда, с камбуза? Сюда тайком пробрались? – стюард ухмыльнулся, давая Квану понять, что на такого озорника он не может сердиться всерьез. – Ну вот, обратно вы уже не спуститесь. Не попадете ногой на прут, упадете за борт и утонете в море, а никто этого даже не заметит.
– Вы заметите, – возразил Кван, вооруженный пьяным трезвомыслием.
– Речь не обо мне, – голос стюарда снова зазвучал сердито. – Вы слишком значительный человек, чтобы взять да и кануть вот так запросто.
Кван был так потрясен, что вытаращил глаза и почти протрезвел.
– Вы меня знаете?
– Да, конечно. – Стюард нагнулся, ухватил Квана за предплечье и рывком поставил на ноги. При своем росте и сложении он был на удивление силен. – Вам предстоит исполнить свое предназначение, – сказал он. – Идемте со мной.
– Куда?
– Более безопасный путь, – ответил маленький человечек, потом ввел Квана в какое-то помещение, спустился на один пролет по устланному ковром трапу, прошагал по коридору и приблизился к двери. – Учтите, вы можете воспользоваться ею только один раз, – предупредил он Квана. – Обычно она заперта.
– Спасибо, – проговорил Кван. – Спасибо.
Даже сквозь туман до него дошло, что человечек спас ему жизнь.
– Ладно, ладно, – коротышка махнул рукой, призывая его поскорее переступить порог. – Впредь будьте осторожнее, только и всего, – добавил он так ворчливо, что можно было подумать, будто он несет личную ответственность за Квана.
Шатающийся, но невредимый, Кван кое-как спустился по крутому трапу на камбуз, потом преодолел желтый коридор и добрался до своей каюты и койки.
А наутро сполна расплатился над мойкой за все увеселения дня минувшего.
12
Когда Пэми поднялась на борт самолета, ее охватило столь сильное возбуждение, что девушка закачалась на каблучках своих новеньких туфель и, будто тупое деревенское дитятко, улыбнулась стюардессе. Та ответила ей более профессиональной улыбкой, взяла у Пэми посадочный талон, изучила его, вернула и сказала:
– Вот по этому проходу. Четвертый отсек.
– Спасибо, – сипло выдавила Пэми. В горле застрял комок, и от избытка чувств она не могла толком выговорить ни слова. Но это не имело значения, поскольку стюардесса уже переключилась на следующего пассажира.
Пэми понимала, что каждому из них было отведено определенное место, но не могла уразуметь, каким образом люди отыскивают свои кресла. Крепко держа новенькую объемистую пластиковую сумку, она побрела по проходу мимо снующих туда-сюда людей, которые укладывали багаж и снимали пальто. В конце концов Пэми подошла к другой облаченной в униформу стюардессе и молча протянула ей посадочный талон.
– Следующий отсек по правому борту, – сообщила стюардесса.
Оставалось лишь возобновить поступательное движение. Пэми миновала переборку и, вероятно, вошла в следующий отсек. Сердце колотилось, глаза испуганно бегали. Пэми все никак не могла отыскать свое место, но ее губы помимо воли продолжали улыбаться, обнажая уродливые зубы. Подойдя к нужному отсеку, Пэми стала, будто столб, и принялась ждать. В одной руке – сумка, в другой – посадочный талон. Мимо протискивались люди, уверенно направлявшиеся к своим креслам, и Пэми с надеждой подумала, что в конце концов по правому борту останется только одно свободное место и ее посадят на него.
«Я уезжаю, – мысленно повторяла она, улыбаясь до боли в щеках. – Я уезжаю. Улетаю».
Вновь появилась вторая стюардесса; она посмотрела на Пэми, оценила положение и произнесла успокаивающим тоном:
– Не можете найти свое место? Позвольте-ка взглянуть на ваш посадочный талон.
Пэми протянула талон, будто маленькая девочка, вручающая своей матушке цветок.
– Да, это здесь, – сказала стюардесса, возвращая талон и нежно беря Пэми под локоток, чтобы провести ее чуть дальше. – Среднее кресло, рядом вот с этим господином.
У Пэми екнуло сердце, когда она увидела блондина в кресле у прохода. Он был так похож на датчанина! Но, разумеется, это другой человек, иначе и быть не может. Мужчина поднял голову, и Пэми увидела, что он лет на двадцать моложе того датчанина и выглядит гораздо лучше. Ой, а может, он сын датчанина? Плохо дело, если так, очень плохо.
Блондин встал и улыбнулся.
– Это ваше место? – спросил он, и тут Пэми поняла, что ее сосед – чистокровный американец. И вовсе он не похож на убиенного датчанина: только и общего, что высокий рост, светлые волосы, гладкое бледное лицо и широкие плечи.
Пэми уселась на свое место, между блондином и маленьким смуглым человечком в тюрбане, устроившимся возле иллюминатора, и стюардесса удалилась с чувством исполненного долга. Пэми плотно сжала колени, вцепилась в свою пластиковую сумку и уставилась в пространство. Минуту спустя блондин сказал:
– Извините, сейчас они потребуют, чтобы вы пристегнулись к креслу.
– Что?
Он повторил свое высказывание и показал Пэми, как застегивать ремень. С этой целью он сначала расстегнул, а потом защелкнул свой собственный. Пэми смотрела на него во все глаза, потом отыскала концы своего ремня и со щелчком соединила их. Но, наверное, прежде в этом кресле сидел какой-то жирный здоровяк. Блондин рассмеялся и показал Пэми, как подогнать ремень по длине.
– Я впервые в самолете, – призналась девушка, сделав это.
– Не волнуйтесь, у вас тут несложная роль, – ободрил ее сосед. – Вся трудная работа досталась пилоту.
Он был так любезен и невозмутим, что Пэми и сама начала успокаиваться. Она не испугалась, даже когда снова появилась стюардесса и сообщила, что во время взлета сумку нельзя держать на коленях, а следует положить на пол под креслом сидящего впереди пассажира. Пэми исполнила требование, но продолжала цепко следить за сумкой глазами, да еще прижала ее ногой, поскольку в сумке лежали шестьдесят зеленых американских долларов и восемьсот долларов в туристских чеках – все, что осталось от денег датского покойника.
После того разговора на крыше минуло три недели; Пэми прожила их в страхе, смятении и возбуждении. Она не понимала, что делает. Все время боялась, что ее как-нибудь вычислят и схватят; что, если она употребит деньги датчанина на дело, а не сохранит их в качестве фетиша, волшебного сувенира, то полиция вдруг дознается и бросит ее в тюрьму за убийство. Она непрестанно тряслась от страха, но после того разговора на крыше поняла, что должна хотя бы попытаться, что не может больше жить по-старому.
«Я не хочу кончать самоубийством, – твердила она себе все это время. – Я знаю, мне осталось не так уж много лет, но я хочу их прожить, хочу прожить каждый их день. Я не хочу, чтобы мое существование стало совсем гнусным, таким, с которым так и подмывает покончить».
Значит, надо было попытать счастья. По меньшей мере. И получилось так, что повсюду, куда бы она ни отправилась, будь то магазин готового платья, или галантерея, или банк, или американское посольство на Вабера-стрит, или какое-то другое место, ей непременно встречался человек, готовый прийти на помощь, знавший, за какую ниточку дернуть, способный дать совет или удержать ее от глупых поступков, присущих дурочке из захолустья. Казалось, кто-то присматривает за ней, водит за руку. Она верила в духов воды, деревьев и воздуха и думала, что один из них, должно быть, сопровождает и оберегает ее. Уж не иначе. Может, датчанин был очень злым человеком, и, убив его, она умилостивила какого-нибудь духа, и теперь он воздает ей по заслугам. А может, в родной деревне скончался кто-то из родственников и превратился в духа, который смотрит на мир ее глазами. Наверняка кто-то или что-то сопровождает ее на жизненном пути. Что-то, появившееся совсем недавно. Она это чувствовала.
Когда самолет пришел в движение, Пэми занервничала и почувствовала внезапное неодолимое желание облегчиться. Но она была зажата между блондином и человечком в тюрбане, а пояс ее плотно охватывал ремень безопасности. К тому же сейчас пассажирам вставать не разрешалось, а Пэми по-прежнему боялась привлекать к себе внимание. Она напрягла все мышцы до единой, дабы удержать внутри продукты жизнедеятельности, а самолет тем временем то дергался, то замирал, то дергался, то замирал, опять дергался и, наконец, рванулся вперед. И взлетел! Пэми разинула рот и выглянула в иллюминатор через голову угрюмого человечка в тюрбане. Она увидела, как удаляется бурая земля, а потом уже не видела ничего, кроме неба.
– Оххххх… – выдохнула Пэми. И перестала нервничать. И облегчиться ей уже не хотелось.
Вскоре всем принесли дивную еду. Каждому – на отдельном подносе. Пэми никогда не сумела бы поглотить столько пищи. Она старалась изо всех сил, но все равно целлофановый пакет с куском пирога пришлось сунуть в сумку. Затем Пэми малость вздремнула, расслабившись после трех недель напряжения, а когда проснулась (немного помятая и онемевшая), передняя переборка отсека превратилась в экран, и там шел фильм. Он назывался «Гнев ангелов», и за дополнительную плату можно было получить наушники и послушать, что говорят актеры. Но Пэми не хотела ничего слушать; она смотрела на движущихся людей на стене, дремала и чувствовала, что Кения остается позади, все дальше и дальше. Самолет пройдет над всей Северной Африкой, потом – над Средиземным морем, промчится в вышине над Францией, а потом пойдет на снижение и приземлится в Англии, в лондонском аэропорту Хитроу. Там Пэми пересядет на другой самолет, и тот перенесет ее через Атлантический океан в Нью-Йорк. Длинный, мощный двойной прыжок через весь мир!
Кино кончилось, и Пэми поспала еще немножко, а пробудилась оттого, что почуяла неладное. Какая-то напряженность в воздухе, совсем рядом. Пэми огляделась, чувствуя противный привкус во рту, и увидела, что ее белокурый сосед хмурится и сжимает пальцами подлокотники кресла. На лице его появилась удивленно-сердитая мина.
– Ну вот, на тебе, – проговорил он.
Пэми взглянула на него, как мышка, которую застали в мешке с зерном.
– Что, мистер?
Сосед не ответил: он чего-то ждал. Пэми тоже застыла, и вдруг впереди послышались крики, мужские и женские. Выпучив глаза, Пэми съежилась в кресле. Крики резко оборвались, будто кто-то повернул выключатель, и раздался голос из громкоговорителя:
«Дамы и господа, к вам снова обращается капитан Кэткарт. Мне приказано уведомить вас, что сейчас наш самолет находится в руках представителей Международной лиги угнетенных. Мне приказано сообщить вам, что всем пассажирам надлежит сохранять спокойствие и оставаться на местах, тогда никто не причинит вам вреда».
Летчик говорил что-то еще; его голос звучал ровно: пилот давил в себе все чувства. Пэми увидела шагавшего по проходу человека. Его голова была закутана в шарф из маскировочной ткани, глаза скрывали черные солнечные очки. Человек был обут в сапоги, а одет в джинсы, черную рубаху и коричневую кожаную куртку. Он держал и руках автомат и выглядел точно так же, как террористы на журнальных обложках.
Пилот произнес еще две-три фразы, доводя до сведения пассажиров то, что ему было велено сказать. Подойдя к блондину, террорист остановился, но не обратил на него никакого внимания. Он поднял вверх ствол автомата, указал свободной рукой на Пэми и заявил:
– Вы пойдете со мной.
Пэми обмякла в кресле, сжалась в комочек и сделалась совсем крошечной. И в этот миг блондин решительно и твердо ответил:
– Вы ее не получите.
Террорист с едкой насмешкой посмотрел на него и спросил:
– А вам известно, кто я такой?
– Мне известно, что вы такое, – ответил блондин.
X
Мне нет нужды представляться.
Увидев ЭТО сидящим рядом с женщиной, я сразу понял, что оно такое. От существа так и разило боженькой – будто сушеными кореньями или яблоками в овощехранилище. И еще смеется! Раб, служитель.
Уж я-то не слуга. Среди нашего брата нет лакеев. Тот, Кому Мы Служим, не хозяин нам, а друг. Мы вольны в наших действиях, чужая указка нам не указ. Может ли эта… штуковина похвастаться тем же? Могут ли похвастаться тем же подобные ей штуковины, которые вечно на подхвате, вечно угодничают и вкалывают на побегушках?
Неужто хозяин этой твари думает, что сумеет вымести такую людскую навозную кучу тайком от Того, Кому Мы Служим? Мы любим эту планету! Как она бурлит, как она барахтается, как вопит от боли! Как живописны и красочны ее мучения! Род людской – самая дивная из всех наших игрушек. Мы не позволим смахнуть его с лица земли, будто фишки со стола, которые должны быть убраны только потому, что ему надоела игра.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44


А-П

П-Я