https://wodolei.ru/catalog/sistemy_sliva/sifon-dlya-rakoviny/ 
А  Б  В  Г  Д  Е  Ж  З  И  Й  К  Л  М  Н  О  П  Р  С  Т  У  Ф  Х  Ц  Ч  Ш  Щ  Э  Ю  Я  AZ

 

Вокруг нее хлопочет создание в белоснежных одеждах, Энди Харбинджер (нечего сказать, хорошенькое у него чувство юмора), и я пока не в силах открыто выступить против нее.
Что он задумал? Какая роль отведена этой женщине в его планах? Я с трудом сдерживаю раздражение и гнев. Что ж, тем слаще будет возмездие, когда я наконец отыщу его уязвимое место.
Между прочим, крошка Пэми тоже исчезла, но это беспокоит меня гораздо меньше.
Я не имею права на ошибку. Не смею потребовать дополнительной помощи. Не решаюсь. Что со мной будет, если…
Нет. Мы не отважимся даже подумать о том, что со мной будет.
28
Пока Пэми одевалась, врач отвел Фрэнка в сторону.
– У вас были близкие отношения с этой девушкой?
– У меня – нет, – ответил Фрэнк. – Я бы ее даже не коснулся. Можете считать меня ее приятелем.
По лицу доктора, вежливого худощавого мужчины лет сорока, уже начинавшего лысеть, было трудно сказать, вызвано ли его беспокойство состоянием здоровья Пэми, или оно заложено в его натуре. Да оно и неудивительно, если учесть его специальность – СПИД.
– У меня создалось впечатление, что эта девушка – незаконный иммигрант, – сказал он.
Фрэнк бросил на доктора настороженный взгляд.
– Ваш сотрудник…
– Мерфи. Тот, что принял вас.
– Да. Он сказал, что вас интересует только медицинская сторона дела. Мы ведь не хотим, чтобы девушка разносила заразу?
Врач тонко улыбнулся, но его лицо по-прежнему выражало тревогу.
– Не волнуйтесь, мистер Смит, – заверил он Фрэнка. – Я не собираюсь звонить в иммиграционную службу. Дело в том, что Пэми очень скоро потребуется госпитализация, и я боюсь, что ее присутствие здесь пойдет вразрез с планами нашей клиники.
– Так что же, ее вышвырнут на улицу?
Доктор неловко пожал плечами.
– Может быть.
– Какое милосердие, – сказал Фрэнк. – Сколько она протянет?
– Через месяц-другой ее надо будет госпитализировать. А потом… не больше года. А может быть, меньше недели.
– Нельзя ли помочь ей хотя бы на это время?
– Я дам рецепты, – ответил врач. – Мазь снимет зуд от язв, прочие препараты облегчат симптомы и на некоторое время сделают жизнь Пэми относительно сносной. А потом останется только госпитализация.
В кабинете появилась Пэми, облаченная в одежду, купленную для нее Фрэнком. Она не знала толком, как все это надевать, и платье висело на ней, словно тряпка, хотя и было подобрано точно по размеру. Она улыбнулась доктору своей уродливой улыбкой и сказала:
– Спасибо.
– Не за что, – ответил врач, улыбаясь в ответ.
«Девчонка явно понравилась доктору», – подумал Фрэнк. В хорошем настроении Пэми выглядела славной молоденькой девушкой. Ласковой говорящей зверюшкой. Фрэнк держал ее при себе, потому что ему казалось, будто Пэми возрождает в нем вкус к жизни, особенно теперь, когда он забросил дела и существовал на деньги, добытые в Восточном Сент-Луисе. В конце концов это так приятно – заботиться о человеке, которому еще хуже, чем тебе.
Врач махнул рукой в сторону приемной и сказал:
– Расплатитесь с миссис Рубинштейн.
– Хорошо.
– Как вы намерены расплачиваться сегодня, мистер Смит? – спросила миссис Рубинштейн.
– Наличными, – ответил Фрэнк, доставая из кармана брюк пачку купюр.
Врач, который уже собирался уходить, обернулся и одарил Фрэнка кривой ухмылкой, напоминавшей улыбку Пэми.
– Вы одна из тех загадок, что не дают мне уснуть по ночам, мистер Смит, – сказал он. – Не согласитесь ли вы хотя бы частично удовлетворить мое любопытство?
– Нет, – ответил Фрэнк.

Они пешком отправились к стоянке на задах медицинского центра Нью-Йоркского университета, где Фрэнк оставил свою последнюю машину, голубую «тойоту», которую он угнал в Нью-Джерси и снабдил нью-йоркскими номерами. У заднего колеса машины, стоявшего рядом с бордюром, валялся какой-то оборванец. Спереди «тойоту» поджал другой автомобиль, и Фрэнк не смог бы выехать, не сдав назад, но для этого пришлось бы переехать оборванца задним колесом.
– Вставай, приятель, – сказал Фрэнк, ткнув носком башмака лежавшего на асфальте человека. – Поцелуйся с какой-нибудь другой шиной, а?
Оборванец шевельнулся, но по-прежнему загораживал проезд. «Нажрался дешевого портвейна», – подумал Фрэнк и, наклонившись, взял пьяницу за рукав поношенного халата. Потянул, и оборванец перекатился на бок. Полы халата распахнулись, являя взору Фрэнка полосатую пижаму.
– Тьфу ты, – в сердцах произнес Фрэнк. – На этом индюке даже одежды нет.
– Ты только посмотри на его шею, – сказала Пэми.
На шее оборванца зияла рана, покрытая запекшейся кровью. Вокруг его носа тоже растекалась кровь. Он смахивал на азиата, не то японца, не то китайца, и был в полубессознательном состоянии.
– Кусок дерьма, – проворчал Фрэнк. – Мне противно даже прикасаться к нему.
«И к нему тоже», – подумал он.
Пэми склонилась над раненым пьяным японцем, посмотрела ему в глаза и сказала:
– Он убежал из клиники.
– Ты так думаешь? Ну что ж, давай вызовем санитаров. Пусть тащат его назад.
Казалось, эти слова вернули японца к жизни. Он приподнял голову, ошалело мотая ею из стороны в сторону, словно к его носу прицепился здоровенный омар.
Фрэнк бросил на него хмурый взгляд.
– Вы лежали в больнице? Почему не хотите возвращаться обратно?
Теперь японец лежал на спине. Он вытянул вперед руки и в отчаянии соединил запястья, умоляюще глядя поверх них на Фрэнка.
– Наручники, – сообразил Фрэнк. – Вас что, собираются арестовать?
Японец закивал, так же отчаянно и неистово.
Фрэнк посмотрел на него с неприязнью.
– Заразный небось?
Японец покачал головой.
На лице Фрэнка появилась кислая ухмылка.
– Это меняет дело. Давай положим его на заднее сиденье и смотаемся отсюда, – сказал он, обращаясь к Пэми.

Укладывая вещи, Фрэнк не переставал брюзжать.
– На кой хрен мы его подобрали, – ворчал он, упаковывая новые рубашки из чистого хлопка в сумку из натуральной кожи. – На кой черт нам тупой япошка, который даже не может говорить? А если он псих?
Пэми не обращала на Фрэнка внимания. У нее было совсем немного одежды, но она потратила целую прорву времени, укладывая, перекладывая, разглаживая и рассматривая каждую тряпку.
– Теперь придется съехать, и все из-за него, – пробурчал Фрэнк.
Дело в том, что в Нью-Йорке не сыскать гостиничного номера, в который можно было бы попасть, не пройдя мимо портье, и Фрэнк никак не мог протащить с собой еле живого японца, набравшего в рот воды. Пришлось отправиться на поиски мотеля, где Фрэнк мог бы зайти к управляющему, расплатиться авансом и подъехать вплотную к дверям комнаты, чтобы никто не увидел японца.
– Я не уверен, что мы сможем долго таскать его с собой, – сказал Фрэнк.
– Может, ему станет лучше, – предположила Пэми и пожала плечами. На ее лице появилось такое грустное выражение, какого не было уже много дней. – Может, хотя бы он поправится, – добавила она.

Японца уложили на заднее сиденье, словно сумку с бельем, которую везут в прачечную, и, когда Фрэнк и Пэми вышли из-за угла мотеля на Десятой авеню и вернулись к машине, он все еще лежал в прежней позе, то ли живой, то ли мертвый. Когда они влезали в салон, японец очнулся и слабо пошевелился. Значит, еще жив.
На углу Фрэнк включил поворотный огонек, свернул направо, и они покатили по Десятой авеню на север. Вспомнив о приключениях, которые ему довелось пережить, когда он въезжал в город, Фрэнк предпочел держаться подальше от шоссе и решил сначала ехать по улицам, а потом – по проселкам. Он просто держал путь на север, не имея определенной цели и собираясь остановиться где-нибудь в захолустном мотеле.
Глаза, которые неотрывно наблюдали за Фрэнком и оценивали его поступки, отметили, что он не бросил своих попутчиков. Это заслуживало одобрения.
29
Пэми никак не могла понять, что за человек этот Фрэнк. Он не лез к ней в постель, не норовил подсунуть ее другим мужчинам и, судя по всему, вообще не собирался ее использовать. Он водил ее по врачам, кормил и одевал, возил на машине, но ничего не требовал взамен.
«Может быть, я уже умерла, – порой думала Пэми. – Может, я погибла в огне вместе с полицейским, а то, что происходит со мной сейчас, и есть жизнь после смерти, сладкий сон, в котором можно позабыть обо всем дурном, что случалось прежде». Впрочем, Пэми не верила этому. В сладких снах не бывает мерзких японцев. Но если Пэми не могла догадаться, зачем она понадобилась Фрэнку, то, возможно, он найдет какое-нибудь применение японцу?
Как бы то ни было, жить с Фрэнком много лучше, чем с Рашем, и это главное. К чему искать смысл в тех или иных событиях? Разве что-нибудь когда-нибудь имело смысл?
Они ехали по центру Манхэттена, надолго застревая перед красными светофорами. Во время одной из таких остановок японец внезапно очнулся и принял сидячее положение. Немытый, нечесаный, с коркой запекшейся крови и пробивающейся реденькой азиатской бороденкой он выглядел ужасно. Он кивал и улыбался, благодаря за спасение. Фрэнк посмотрел на него в зеркальце и сказал, что все в порядке, что они рады его обществу, что они направляются за город. Судя по всему, эта затея пришлась японцу по душе.
Сзади кто-то бибикнул, напоминая Фрэнку о том, что зажегся зеленый свет. Фрэнк резко взял с места и сказал Пэми:
– Поговори с ним, ради всего святого. Спроси, не голоден ли он.
Какое ей дело, голоден японец или нет? И все же Пэми повернулась назад, посмотрела на попутчика и спросила:
– Есть хотите?
Японец горестно кивнул.
Пэми посмотрела вперед и сказала Фрэнку:
– Говорит, да. Он хочет есть.
– Купим где-нибудь пиццу и съедим по дороге.
Японец всполошился и принялся размахивать руками, тыча себя в горло, тряся головой и всем своим видом демонстрируя, что ему отвратительна сама мысль о еде. Пэми внимательно рассмотрела его шею и спросила:
– У вас что, горло ранено?
Утвердительный кивок.
– Не можете есть?
Печальный кивок.
Пэми вновь повернулась вперед.
– Говорит, что не может есть, – сказала она, рассматривая людей на тротуаре и по привычке вылавливая взглядом проституток.
– Придется кормить его чем-нибудь жидким, – решил Фрэнк.
Они уже достигли севера Манхэттена и оказались в районе, где жили пуэрториканцы и центральноамериканцы. Фрэнк остановил машину у боттеги и вышел на улицу, оставив попутчиков в автомобиле. У дверей заведения толклись гуляки с мокрыми от пива бандитскими усами. Они глазели на Пэми, но приблизиться не решались.
– Заразить бы вас всех, – пробормотала она.
Из боттеги вышел Фрэнк с пластиковой сумкой, набитой банками с яблочным соком, булочками, сыром и пивом для себя и Пэми.
– Напои его соком, – сказал он Пэми, усевшись в машину, – а нам сделай по бутерброду.
Пэми исполнила поручение, и во время следующей остановки на красном светофоре японец опасливо поднес банку к губам. Его лицо скривилось от боли, но он все же сумел проглотить немного сока – остальное вытекло у него изо рта, – и, судя по всему, остался доволен.
Время от времени Пэми оглядывалась, чтобы посмотреть, как у него идут дела. Пока «тойота» ехала через Бронкс и округ Уэстчестер, японец выпил две банки, делая по одному болезненному глотку за раз. Покончив с соком, он откинулся на спину и принялся вертеть головой, хрипло дыша разинутым ртом.
Фрэнк ехал за грузовиком, выжидая, чтобы обогнать тяжелую медлительную машину.
– Как там наш приятель? – спросил он.
Пэми посмотрела назад и сказала:
– Уже лучше. По крайней мере выглядит лучше.
Потом она вновь повернулась вперед. Вокруг расстилалась зелень, стояли большие дома, словно на северных холмах Найроби, где проживали состоятельные люди, только зелень здесь была гуще.
Фрэнк обогнал грузовик и посмотрел на японца в зеркальце.
– Лучше, говоришь? – спросил он. – Этот парень похож на собаку, упавшую с самолета. – Фрэнк покачал головой и добавил, обращаясь к лобовому стеклу: – Стоило мне впервые в жизни урвать мало-мальски приличную добычу, и я тут же превратился в отдел соцобеспечения.
Пэми рассматривала толстяков, разъезжавших по собственным лужайкам на маленьких тракторах.
30
В первый раз за все время пребывания в Америке врач отпустил Григория из клиники на ночь. Подобное решение объяснялось тем, что отныне уже ничто не имело значения, и об этом знали все, включая Марию-Елену и самого Григория. И тем не менее, хотя надежда и была потеряна, отъезд Григория вызвал уйму хлопот. Его снабдили лекарствами, погрузили в кузов пикапа кресло на колесах, а Марии-Елене пришлось записать кучу инструкций.
Григорий, жизнь которого стремительно близилась к концу, с нетерпением ожидал путешествия, намереваясь по возможности продлить знакомство с окружающим миром. Мария-Елена пригласила Григория, потому что ее терзало безотчетное желание показать ему свою жизнь, пока он сам еще жив. Может быть, Григорий сумеет помочь ей разобраться в ее ошибках.
Им предстояла поездка в Стокбридж, в дом, который Джек оставил Марии-Елене, пожурив ее напоследок за черствость по отношению к несчастной Кейт Монро, – он не пожелал поселиться с ней в своем старом жилище; по приезде Мария-Елена приготовит обед, тщательно соблюдая запреты, изложенные в предписаниях по уходу за больным. Поскольку лестницы стали для Григория непреодолимым препятствием, он проведет ночь на диване в гостиной, а назавтра Мария-Елена отвезет его обратно в клинику. Путешествие обещало быть весьма утомительным и скорее печальным, чем радостным, но по крайней мере никаких затруднений оно не сулило.
До тех пор, пока у них не лопнула шина.

– Что там еще? – проворчал Фрэнк, завидев женщину, которая махала ему руками. За ее спиной на обочине стояла машина. В салоне виднелась чья-то фигура. Правая шина автомобиля спустила, обод колеса просел и касался поросшей травой земли. В нескольких милях отсюда «тойоту» остановила толпа демонстрантов, и пришлось закрывать лица, чтобы не дать суетившимся вокруг охранникам разглядеть себя. И вот вам, пожалуйста, очередная задержка.
– Дураки, – заметила Пэми.
– Опять придется менять шину, – сказал Фрэнк, останавливая «тойоту» возле автомобиля женщины.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44


А-П

П-Я