– Ты лжешь.
Аль-Вакиль, пораженный и возмущенный, уже потянулся было к рукояти меча, но тут вспомнил о слове, данном покойному халифу, и, проглотив оскорбление, низко склонился перед аль-Хакимом.
– О повелитель правоверных, скажи, какого врага верный раб еще не поверг к твоим стопам?
Халиф слегка улыбнулся.
– Скажи мне, не разорил ли ты недавно город Ирам?
– Да, владыка, Ирам Многоколонный, лежащий далеко за пределами широких пустынь.
– И оттуда ты прислал мне множество пленных и рабов?
– Ради твоей славы и чести, о повелитель.
Халиф, едва заметно кивнув, хлопнул в ладоши.
– Вот один из них.
И тут же из теней выступил черный мавр, могучий чреслами, безобразный с виду и более походивший на ужасного демона, чем на смертного, ибо белые зубы его сверкали подобно клыкам хищника, а в глазах полыхал адский огонь.
– Масуд, – повелел халиф, – повтори ему то, о чем недавно говорил мне.
Черный мавр шагнул вперед и, возвышаясь над Гаруном, как башня, прорычал:
– Узнай, о водитель воинств, что далее Ирама расположен другой город, именуемый Лилат-ах, изобильный сокровищами и чудесными творениями, ибо никому еще не удавалось пробить брешь в его высокобашенных стенах. Трепет внушает он недругам, поелику прославлен как Город Проклятых.
– Но почему этот город нарекли именно так? – спросил Гарун, охваченный одновременно и страхом, и любопытством. – Отчего пошла о нем столь дурная слава?
– Утверждают, – ответил мавр с мерзкой ухмылкой, – что жители прокляты за то, что отдали свои души.
– Но кому? Кому?
Мавр сложил огромные ладони.
– В своих храмах, – промолвил он, – они поклоняются не Аллаху, но Лилат, каковую объявляют Великой Богиней, приписывая ей сотворение всего сущего. Они утверждают, – да помилует меня Аллах, – что даже человек был сотворен этой богиней, вылеплен ею из праха земного и оживлен ее кровью.
Мавр помолчал и, взглянув на халифа, добавил:
– Повелитель правоверных, все это я подтверждаю клятвенно, перед твоим троном и ликом Всевышнего.
– Итак... – Голос халифа неожиданно сделался высоким и резким. Он крепче обнял сестру, прижал ее к себе, и лицо его расплылось от удовольствия. – Мне очень хотелось бы знать, за какую цену жители Города Проклятых уступили этой богине свои души.
Он медленно наклонил голову.
– Уж, надо думать, они получили взамен нечто чудесное. Не иначе как некий удивительный дар.
Неожиданно по его телу пробежала дрожь. Он взглянул на сестру с таким видом, словно увидел ее впервые, скривился в гримасе и вскочил на ноги, так что сброшенная с его коленей принцесса упала на пол.
– Разве я не повелитель правоверных?! – визгливо вскричал аль-Хаким. – Разве не должны все сокровища этого города стать моими? Разве не должны его стены быть сровненными с песками, а его идолы низвергнутыми и разбитыми в пыль? – Халиф уставил палец на полководца. – Как можешь ты, о Гарун аль-Вакиль, наслаждаться отдохновением в тенистых садах Каира, в то время как город воистину проклятых нечестивцев, утверждающих, будто человек был создан шлюхой и оживлен ее нечистой, сочащейся из срамного места кровью, стоит и жители его кощунственно потешаются над именем Аллаха? Этого терпеть нельзя!
Глаза халифа выкатились и стали дико вращаться, на губах выступила пена.
– Ступай! – выкрикнул он, указав на ворота. – Ступай! Этого терпеть нельзя!
Низко поклонившись, Гарун покинул дворец и, памятуя о слове, данном им прежнему повелителю, без промедления покинул Каир, дабы двинуть войска на Город Проклятых. Но, седлая коня и подвешивая к поясу сияющий меч, он вспоминал руку халифа, ласкающую грудь сестры, и не переставал дивиться тому, что человек, твердо приверженный величию и славе Аллаха, может в то же время быть столь порочным и развращенным.
«Увы, многое в мире непостижимо для смертного. Лишь Аллаху ведомы все тайны сущего», – сказал он себе под конец и, дабы не смущать свое сердце подобными размышлениями, сосредоточился на Городе Проклятых.
Сорок дней и сорок ночей вел аль-Вакиль свое войско через пустыню, пока не достиг Ирама. Город сей выглядел теперь совсем не так, как в тот день, когда Га-рун увидел его впервые: стены его смешались с песком, дома лежали в развалинах, а жители превратились в скопище жалких, голодных оборванцев. Узрев сие бедствие из бедствий, Гарун сокрушился сердцем и, памятуя, что именно он довел людей до столь плачевного состояния, повелел, чтобы их накормили и оделили милостыней.
Но когда он предложил щедрую плату каждому, кто проводит его в Лилат-ах, все, кто услышал его, побледнели и попятились.
– Поворачивай назад! – воскликнули они. – Возвращайся, воитель, ибо даже твой несравненный меч не осилит проклятия, лежащего на этом городе.
Гарун потребовал объяснить, в чем заключается это столь устрашающее всех проклятие, но люди, побледнев и задрожав еще сильнее, сказали, что сие неведомо, ибо оттуда никто не возвращался. Но, увидев, что все сказанное ничуть не устрашило Гаруна и он, как прежде, исполнен решимости, они согласились раскрыть ему некий секретный способ, позволяющий найти путь к этому вместилищу зла.
– Пролей кровь на песок, – молвили сведущие, – и отметь направление, в котором потечет она, ибо идол Лилат всегда притягивает кровь. И таким образом – да хранит Аллах твою голову! – ты, возможно, узнаешь, что за проклятие тяготеет над тем городом и чем оно столь ужасно.
Гарун продолжил путь по пустыне и спустя еще сорок дней и сорок ночей на закате узрел впереди полированную колонну из черного камня. Приблизившись, полководец увидел, что на колонне высечены арабские письмена, а к основанию оной прикован сияющими цепями закопанный по грудь в песок иссохший и изможденный демон, подобный гулу или ифриту.
Однако при виде воинства повелителя правоверных нечистое чудовище вдруг выкрикнуло священное имя Аллаха, и по щеке его покатилась одна-единственная слеза. Скованный узник не в состоянии был вымолвить еще хоть слово, ибо язык его ссохся, и лишь беспомощно махал руками, словно пытаясь избавиться от оков. Наконец, когда слеза упала на его язык и увлажнила его, демону удалось произнести слово «вода».
Сжалившись, Гарун приказал напоить его.
– Именем того, кто властвует над видимым и невидимым, ответствуй, какова твоя природа, – потребовал полководец.
– Я не отвечу тебе, пока ты не поклянешься, что, узнав истину, пронзишь мое сердце мечом, – заявил демон.
– Воистину это странная просьба.
– Поклянись!
– Не могу, – промолвил Гарун, – ибо никогда не лишал я жизни живое существо без веского на то основания.
Демон издал столь жалобный стон, что сердце полководца исполнилось сострадания к этому пусть ужасному с виду, но глубоко несчастному существу.
– Поверь, совершив то, о чем я прошу, ты не поступишь вопреки своему обычаю. Выслушай меня и выполни мою мольбу.
– Говори. Если я сочту твои доводы убедительными, просьба твоя будет исполнена.
– Слушай же. Некогда я был человеком – и не только человеком, но, как и ты, правоверным мусульманином и предводителем войска сияющих клинков. Целью моей было вступить в город Лилат-ах, дабы возгласить в его храмах ту истину, что нет бога, кроме Аллаха, и Мохаммед пророк его. Но, увы, сила лежащего на нечестивом граде проклятия столь велика, что я был разбит, пленен, зарыт в песок и прикован к этому столбу, на коем в насмешку над Аллахом и пророком его начертан сей кощунственный стих.
Гарун воззрился на столб и прочел следующие слова:
– "О Лилат помыслил ли ты? Помыслил ли об иной, великой? Воистину надобно трепетать пред ликом ее, ибо велика Лилат среди богов".
– Нет бога, кроме Аллаха! – воскликнул Гарун, покачав головой. – Но все же эта Лилат, видимо, и вправду обладает немалым могуществом. – Он опустился на колени возле поверженного. – Поведай мне, в чем секрет ее силы? И какое проклятие могло довести тебя до подобного состояния?
– Ну что ж, – ответил несчастный, – секрет прост. Сила ее коренится в обладании тем, что именуют философским камнем. Алчущие обрести этот камень обшаривали все уголки земли.
Узник рассмеялся, столь горестно и ужасно, что у всех внимавших ему мороз пробежал по коже.
– Ибо ведай, – продолжил он, – хотя я был рожден смертным, как ты, мое пребывание здесь, у этой колонны, длится уже три сотни лет.
Гарун воззрился на него в изумлении.
– Неужто в городе Лилат-ах все живут так долго, как и ты?
– Воистину так, – бедняга поморщился, – ибо будь даже их головы снесены с плеч, животы вспороты, а внутренности выброшены в пыль, на другой день они все равно восстанут из праха и продолжат сражаться.
– И в чем же заключается секрет этого чуда?
Несчастный, прежде чем ответить, вновь содрогнулся и застонал.
– В эликсире – в жгучем и горьком на вкус снадобье, каковое влили в горло мне и моим бойцам, дабы наши мучения и страдания никогда не кончались.
– Воистину это дивный рассказ. Но как приготовляется эликсир бессмертия?
– Сие мне не ведомо, о поборник праведности, ибо это есть тайна, известная лишь жрецам Лилат. Говорят, в незапамятные времена они прибыли в этот город из Египта, где правил фараон-язычник.
– Из Египта? – Гарун обвел задумчивым взглядом бескрайние пески. – Но зачем жрецам, обладавшим таким могуществом, потребовалось покидать столь богатую и счастливую землю?
– Зачем? – Закованное существо горько усмехнулась. – А как ты сам думаешь, о воитель? Да затем, чтобы такие, как ты и я, их не тревожили!
Выкрикнув эти слова, несчастный стал как безумный извиваться и биться в своих цепях, на губах его выступила пена.
– Поворачивай! – прохрипел он. – Поворачивай назад! Возвращайся! Неужели ты не постиг, что я оставлен здесь, дабы служить предостережением, наглядным и ужасным предостережением для всякого, кто дерзнет двинуться дальше? Поворачивай немедленно!
Гарун долго молчал, размышляя об обетах, данных халифу аль-Азизу, а потом твердо сказал:
– Нет, повернуть назад я не могу.
Скованный демон обмяк и обвис на цепях.
– О несчастный, – проговорил он, – возможно, через некоторое время, когда сила твоя будет сломлена и мощь сокрушена, ты сменишь меня здесь, у этого столба, и будешь страдать до скончания времен.
Гарун покачал головой и, медленно извлекши из ножен меч, приставил острие к иссохшей груди страдальца.
– Ты сам знаешь, – улыбнулся он, – что даже проклятые Лилат могу вернуть милость Аллаха. Нет Бога, кроме Аллаха, и Мохаммед пророк его!
С этими словами аль-Вакиль вонзил меч в грудь несчастного, и тот конвульсивно забился в своих оковах, пальцами хватаясь за отточенную сталь.
– Ты умираешь? – вопросил его Гарун. – Чувствуешь, что жизнь покидает тебя?
– Да, – ответил прикованный и собственными руками еще глубже погрузил клинок в свою изможденную плоть...
Из раны сочилась черная кровь.
– Но как может мой клинок, обычная, созданная человеком сталь, отнять жизнь у того, кого напоили магическим эликсиром? – осведомился аль-Вакиль.
– Помню... – едва слышно пробормотал демон, – тогда тоже... на стенах... тот человек... Я пронзил его мечом, и мне казалось, что он умирает на моих глазах...
Бывший воин закашлялся и выплюнул на песок черную жидкость.
– Все эти годы... – Неожиданно на его лице появилось некое подобие улыбки. – Все эти долгие столетия я размышлял, гадал, надеялся. Дерзал уповать на то, что тогда враг действительно был мною убит. И вот теперь... кажется... кажется, я знаю истину.
Он еще продолжал говорить, а глаза его начали вращаться. Свет в них потускнел. Едва несчастный произнес последнее слово, глазные яблоки сморщились и раскрошились. Следом за ними рассыпалось в прах и иссохшее тело. Всего несколько мгновений потребовалось для того, чтобы оно превратилось в облачко невесомой пыли и было развеяно ветром. На столбе остались лишь пустые цепи.
Гарун, преклонив колени, произнес молитву, после чего поднял оковы и повернулся к своим солдатам.
– Воистину велик Аллах! – возгласил он. – Зрите, о правоверные, разве не был дарован нам знак, указующий, что даже проклятые в городе Лилат-ах уязвимы для праведной стали? Хвала Аллаху, ибо нет для него ничего невозможного.

* * *

Ничто не могло поколебать веру Гаруна и отвратить его от намеченной цели, хотя когда на следующий вечер впереди показались пламенеющие в лучах кровавого заката башни и стены, войско повелителя правоверных охватил столь великий ужас, что даже такому прославленному и могучему полководцу, каким был аль-Вакиль, с трудом удавалось удерживать людей от бегства. Чудовищен был облик Города Проклятых, ибо зазубренные башни его возносились к небу, полированные стены заслоняли окоем, и закатный багрянец заставлял эти укрепления казаться не сложенными из камня, но сотворенными из живого огня.
Когда же пала ночь, зарево угасло и город вырисовывался на фоне звездного неба выраставшей из голой пустыни грозной, черной громадой.
Гарун аль-Вакиль извлек из ножен свой сияющий меч и повелел воинам быть наготове. Повеление сие поспело вовремя, ибо проклятые жители Лилат-ах под покровом ночи совершили яростную вылазку. Ужасные видом, ибо очи их походили на горящее серебро, а кожа тускло мерцала даже во тьме, они, суля неминуемую погибель, словно духи смерти обрушились на правоверных с леденящими кровь воплями. Однако по благоволению Аллаха строй мусульман стоял крепко. Яростные атаки продолжались всю ночь, но с приближением рассвета стали ослабевать, а когда первые солнечные лучи вызолотили восточный небосвод, враг отступил за городские стены. Множество поверженных недругов осталось на поле боя, но, к ужасу и изумлению правоверных, все они, даже получившие самые ужасные раны, были живы. Весть о том, что врагов нельзя убить, едва не повергла мусульман в отчаяние. И тогда Гарун прошел по полю боя, острием своего меча поражая раненых в сердце, и каждый, кого касалось его оружие, издав пронзительный вопль, рассыпался в пыль.
Видя это, воины халифа воспрянули духом, и аль-Вакиль, не теряя времени, повел их на штурм Оказавшись в тени величественных стен, он поднял глаза, изумляясь виду вздымавшихся над стенами богато изукрашенных, вызолоченных башен и осыпанных драгоценностями куполов, но более, чем шпили, арки и пирамиды, более, чем все дивные чудеса и красоты, внимание его привлекли несчастные пленники.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55