Она впервые видела Джошуа в таком настроении. Казалось, он весь исполнен предвкушения чего-то хорошего.
– В чем дело, Джошуа? – не вытерпев, спросила однажды Женевьева.
– Пойдем со мной, – загадочно проговорил он, и повел ее в поля, которые они первыми засеяли весной.
По дороге Женевьева беззаботно размышляла над тем, какую же новую порцию табачной премудрости собираются на этот раз ей преподнести.
Джошуа остановился на вершине холма и склонился над табачным кустиком.
– Посмотри, – сказал он, прикоснувшись пальцами к одному из широких листьев растения, который был весь в пятнах и покрыт каким-то серым налетом.
Сначала Женевьева решила, что табак поражен болезнью, но веселый блеск в глазах ее компаньона говорил совсем о другом.
– Созрел, – просто объяснил Джошуа. – Слава Богу, он созрел, я то я уже начал бояться, что холода подведут нас. Теперь они не страшны нам: табак можно убирать.
Женевьева и сама догадывалась, что скоро нужно будет убирать урожай, и все-таки не смогла сдержать радости. Испустив восторженный вопль, она подпрыгнула и обняла Джошуа, который со смехом закружил ее на холме.
– Мы победили, компаньонка! – провозгласил он, опуская Женевьеву на землю.
Никогда еще она не чувствовала такого удовлетворения. Джошуа отправился домой, чтобы привести мальчиков и принести косы, а Женевьева в сладком упоении подняла лицо и руки к осеннему солнцу. Его тепло опустилось на нее, словно золотой занавес, полный надежд и обещаний.
Амбары уже наполовину заполнились сохнущим табаком. Повсюду висели связанные за стебли пучки, задевая во время работы Женевьеву за плечи. Джошуа с мальчиками продолжали убирать в поле урожай. Куртис неутомимо выводил песню за песней, и от этого у всех было праздничное настроение.
Неожиданно в амбар с мрачным видом вошел Джошуа. Куртис держался позади отца, но уже не пел.
– Ночью ожидается сильный мороз, – спокойно сказал Джошуа.
Женевьева отложила в сторону связку табака и вытерла руки о фартук.
– Урожай выдержит? – озабоченно спросила она. Джошуа покачал головой:
– Холода стояли слишком долго. Мы потеряем все, что не успеем убрать к утру.
– Но ведь мы убрали только половину, – тихо произнесла девушка, чувствуя, как у нее все холодеет внутри от страха.
Джошуа мрачно кивнул:
– Мы не могли раньше начать убирать урожай, потому что он еще не созрел. А того количества, что мы сейчас имеем, не хватит даже на то, чтобы возместить затраты.
Женевьева сильно зажмурила глаза, и все равно слезы потекли по ее щекам. Она старалась не чувствовать себя побежденной, но на нее обрушилось столько испытаний, да еще в первый же сезон!
– Мне все понятно, – медленно сказала Женевьева, открывая глаза. – Я обманывала себя, думая, что мы успеем убрать урожай. Прости, Джошуа, я вовсе не хотела хитростью заставлять тебя работать на моей земле.
– Ну что ты, компаньонка, не принимай это так близко к сердцу, – невозмутимо ответил Джошуа. – Давай уберем столько, сколько успеем. Пойдем, Куртис.
Но мальчишка словно провалился сквозь землю, куда-то улизнув, не замеченный ни отцом, ни Женевьевой. Бормоча что-то насчет хворостины для негодника, Джошуа отправился на поле.
Весь остаток дня они работали с бешеной скоростью, швыряя табак на сани из деревянных брусьев, а затем просто так сваливая листья в сарай, не имея времени связать их. Даже Мимси с девочками вышли на поле, орудуя кухонными ножами. Однако людей было слишком мало, а растений – слишком много, чтобы успеть убрать все до наступления ночи.
Между тем, с вершин гор уже задул ветер, который пригнал мрачную толпу быстро скользящих облаков, а вслед за ними прилетели ветры, принесшие леденящий холод.
Женевьева из последних сил работала косой, стараясь побороть чувство безнадежного отчаяния. Но когда совсем стемнело, и небо стало лиловым, снова пришли слезы. Да, она сделала ставку на успех и проиграла. Теперь Пиггот, безусловно, продаст ферму. Никогда еще поражение не казалось ей таким ужасным.
Женевьева так сосредоточилась на борьбе с растениями и на собственных переживаниях, что не слышала криков Куртиса Гринлифа. Только когда ее внимание привлекло мерцание факелов, она заметила мальчика. Куртис, танцуя, шел по дороге; он что-то пел и кричал. И что самое невероятное – за ним двигалась целая вереница людей: и пешком, и в повозках, и даже верхом. Женевьева сразу узнала Рурка, ехавшего на своем чалом жеребце.
– Боже милостивый, – выдохнула она.
На дороге мерцало около дюжины факелов, освещая путь этой небольшой армии. Мужчины несли косы и грабли, женщины – накрытые полотном корзинки с едой и бочонки с сидром и лимонадом. Подобрав юбки, Женевьева бросилась вниз по склону холма.
– Рурк?! – она неожиданно застеснялась при виде почти половины населения Дэнсез Медоу. – Что…
– Они пришли, чтобы убрать наш табак! – закричал Куртис. – Они говорят, что готовы – если потребуется – работать всю ночь.
Женевьева бросила на Рурка вопросительный взгляд. Эдер широко улыбнулся, блеснув в темноте белыми зубами.
– Нужно было сказать, что тебе приходится трудно, Дженни. Без помощи соседей вам не справиться.
– Но я не смогу заплатить, Рурк. Я просто…
Он схватил девушку за плечо:
– Дженни, когда ты, наконец, вобьешь себе в голову, что существует такая вещь, как соседские отношения? Поверь, эти люди всего лишь хотят воочию убедиться, что проиграли пари, которое они заключили против тебя.
– Да, здесь есть о чем поговорить, – усмехнулся преподобный Карстерс.
Женевьева украдкой вздохнула, ожидая, что он снова станет приглашать ее в церковь: поблагодарить Бога за удачу.
Но Карстерс, угадав мысли девушки, громко рассмеялся:
– Нет-нет, Женевьева Калпепер, я не об этом. Но я не сомневаюсь, что со временем вы станете примерной прихожанкой. А сейчас мне хочется пригласить вас на праздник урожая, разумеется, после окончания уборки, – он снова рассмеялся, заметив, что девушка вздохнула, но на этот раз с облегчением.
То, что жители Дэнсез Медоу готовы принять ее в свой круг, оказалось для Женевьевы приятной неожиданностью. От волнения у нее даже на миг перехватило дыхание.
– Обещаю, преподобный отец, я приду на праздник и буду танцевать, – с готовностью согласилась Женевьева. – Мне это будет в радость.
Между тем, мужчины уже рассыпались по полю и, повернувшись спинами к ветру, яростно заработали косами. Женщины, весело переговариваясь, нарезали пироги и делили на порции птицу.
Женевьева снова с головой окунулась в работу, не замечая, как болят стертые руки. На глаза ее навернулись непрошеные слезы: с такой помощью работа будет закончена через несколько часов.
Когда последний лист табака убрали в амбар, Женевьева подошла к преподобному Карстерсу и срывающимся голосом произнесла:
– Спасибо, – затем посмотрела на усталые улыбающиеся лица соседей. – Всем спасибо.
Преподобный Карстерс покачал головой и достал Библию.
– Лучше поблагодарим того, кто помог нам сделать это, – он встал ближе к свету факела и начал читать: – «Воспойте хвалу Господу, кто покрывает небо облаками, кто посылает дождь на землю, кто заставляет расти траву в горах».
Женевьева почувствовала на своем плече руку Рурка и впервые не отодвинулась от него.
Несмотря на безмерную усталость, Женевьева уже на следующий день твердой рукой написала Дигби Ферту, что урожай убран и сушится, а всего через несколько месяцев вниз по реке, в Йорктаун, будет отправлена тысяча бочек лучшего вирджинского табака.
– Не могу же я в таком виде идти на праздник, – с огорчением произнесла Женевьева, осмотрев свое изрядно поношенное платье.
Мимси открыла было рот, чтобы возразить, но сказать, увы, оказалось нечего. Действительно, как все штопанные-перештопанные платья, доставшиеся Женевьеве от Пруденс, оно висело мешком на худенькой фигурке девушки.
Мимси решительно сжала губы и, бросив на ходу:
– Подожди здесь, – легко выбежала из кухни.
А Женевьева погрузилась в свои невеселые размышления. Несмотря на то, что преподобный Карстерс настаивал на ее присутствии на празднике, она не ожидала ничего хорошего от этой попытки влиться в тесно спаянное общество Дэнсез Медоу. Девушка знала, что многие в деревне относились к ней, как к не вполне нормальной и осуждали совместную работу, да к тому же на равных, с негром.
Однако Мимси тоже настаивала, чтобы Женевьева отправилась на праздник, и девушка уступила. Кухня гудела, словно улей. Куртис несколько раз приносил ведра с водой и выливал их в круглую лохань, а Мимси добавила туда горшок горячей воды, нагретой на очаге, и щепоть розмарина из жестяной банки. После этого она приказала Женевьеве залезть в лохань, намылила голову девушки грубым самодельным мылом и принялась немилосердно скрести и тереть ее волосы. Затем, когда Женевьева, дрожа, в одной рубашке стояла перед огнем, негритянка, наконец, достала платье, которое принесла с собой.
Расправляя его перед Женевьевой, Мимси мечтательно улыбнулась:
– Я надевала его в день обручения с Джошуа в Гринлифе.
Платье выглядело прелестно. На голубом хлопке красиво смотрелся узор из лилий. Рукава, пышные у плеч, сужались книзу и заканчивались манжетами; воротник украшали кружева.
– О, Мимси, – воскликнула Женевьева. – Как же я могу…
– Глупости, – оборвала ее негритянка. – Это платье целый век не видело танцев. Сочту за честь, если ты наденешь его, – с этими словами она достала шкатулку для рукоделия, вдела нитку в иголку и начала ловко сметывать ткань. – Длина хороша, – прошамкала Мимси, держа во рту булавки. – Но я полнее, чем ты. Дай-ка я уберу в этом шве и в этом.
Руки женщины, словно молнии, летали над тканью, зауживая платье с обеих сторон. Женевьева попыталась протестовать, но Мимси и слышать ни о чем не хотела. Закончив перешивать платье, она помогла Женевьеве надеть его, застегнула на спине длинный ряд пуговиц и аккуратно завязала на талии широкий сиреневый пояс. После этого Мимси принялась расчесывать упрямые локоны девушки и делала это до тех пор, пока они не заблестели на солнце. Украсив волосы вьюнком, негритянка отступила в сторону, любуясь своей работой.
– Ты выглядишь, как принцесса, – заключила она, весело поблескивая карими глазами.
– Нет, Мимси, – засмеялась Женевьева. – Это все платье.
В это время в кухню ворвалась Роза и застыла на месте, с изумлением глядя на девушку.
– Миссис Калпепер, – прошептала она. – Вы прекрасны!
Женевьева снова рассмеялась, понимая, что девочка никогда не видела ее иначе, чем в поношенном платье, грязных ботинках и со спутанными волосами.
– Миссис Калпепер отправляется в деревню на праздник, – объяснила Мимси и решительно вытолкнула Женевьеву за дверь, накинув ей на плечи шаль и дав одеяло, чтобы завернуться в него в повозке.
Оказавшись на улице, девушка вздрогнула, но не от холода, хотя яркое дневное солнце уже не могло как следует прогреть осенний воздух, а от нервного возбуждения. Что ее ожидает в Дэнсез Медоу? Как отнесутся к ней жители деревни? Ведь она не ходила в церковь и ни разу не участвовала в веселых церемониях чистки кукурузы?
Неожиданно Женевьева подумала о том, что сегодня впервые увидит Рурка в обществе, на празднике, свободным от работы и, глубоко вздохнув, решительно тронула с места повозку.
Топот и крики танцующих практически заглушали игру скрипача. Их улыбающиеся лица блестели от пота в косых лучах уже катившегося к западу солнца. Рурк радовался вместе со всеми и весело кружил в танце свою партнершу. В этом году жители Дэнсез Медоу собрали хороший урожай. Плодородная земля, напоенная потоками с Голубых гор, множеством рек и ручейков, оказалась на редкость щедрой.
Когда затихли последние звуки веселой мелодии, танцующие направились к столам, сделанным из длинных досок, лежащих на козлах, которые чуть не прогибались под тяжестью больших бочонков с сидром и элем, а также приготовленных женщинами разнообразных кушаний.
Рурк подошел к одному из столов, чтобы выпить кружку пива. Неожиданно сквозь шум голосов он услышал скрип повозки и с бьющимся от волнения сердцем посмотрел на дорогу: Женевьева все-таки решилась приехать на праздник. Поставив кружку, Рурк поспешил ей навстречу. Господи, никогда, даже в частых ночных мечтаниях, он не мог представить ее такой красивой.
Женевьева сбросила старенькую шаль, развязала ленты на шляпе и только после этого подняла в знак приветствия руку. Святой Боже, до чего же она хороша! Свободно спадающие на плечи волосы придавали маленькому личику мягкое обаятельное выражение, а красивое голубое платье замечательно обрисовывало соблазнительные линии ее фигуры.
Не успела Женевьева соскочить с повозки, как Рурк уже оказался рядом, крепко обнял ее за талию и поставил на землю. Теперь он, улыбаясь, внимательно смотрел на девушку потеплевшим взглядом.
– Здравствуй, Рурк.
Даже ее голос был сегодня прелестен, в нем не осталось ничего от резкой манеры разговора, так характерной для лондонских трущоб.
– Боже мой, ты сегодня замечательно выглядишь, девочка, – заметил Рурк.
Его улыбка стала еще шире, когда он увидел, что на щеках Женевьевы появился легкий румянец. В это время снова заиграл скрипач.
– Пойдем потанцуем, Дженни, – мягко позвал Рурк, беря ее за руку.
– Рурк, – девушка покраснела еще больше. – Я совсем не умею танцевать.
В ответ он раскатисто засмеялся и показал на толпу, которая образовала две шеренги: дамы напротив кавалеров.
– Неужели ты думаешь, что эта деревенщина танцует лучше?
Женевьева решительно тряхнула головой и продолжила женскую линию; вытянув руки вперед, Рурк встал напротив, и они закружились в танце. Музыка, смех, хлопки в ладоши задавали ритм, устоять перед которым было просто невозможно, и девушка без усилий подчинилась ему. Никогда еще она так не веселилась. От счастья у Женевьевы кругом шла голова. Поддавшись общему настроению, она радовалась, как ребенок, возможности побыть в хорошей компании.
Рурк позаботился о том, чтобы Женевьева познакомилась со всеми, кто пришел на праздник.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52