У нее побежали по спине мурашки. Какая странная семья!
– Я поселил его у одного моего друга, недалеко отсюда. Она не знала, что у него есть друзья.
– Одинокий монах, – объяснил он, словно угадав не заданный ею вслух вопрос. – Дитер Либратор. Сегодня вечером он навестит меня.
Он оперся обеими руками о спинку ее стула. Она повернулась, взяла его ладонь и прижала к своей щеке.
– Ты меня сотворил, – сказала она.
– Мы творим себя беспрестанно, – произнес он.
– Это любовь.
– Не называй чувства словами, – отозвался он, – ты подрезаешь им крылья.
Эти слова озадачили и огорчили ее.
– Назвать любовь любовью, значит подрезать ей крылья?
– Да, потому что тогда она не больше чем обыкновенное влечение двух существ друг к другу.
– А что же она для тебя?
– Нечто гораздо большее, – ответил он с мгновенной улыбкой.
Она поразилась перламутровой белизне его зубов.
– Франц Эккарт! – вскричала она. – Скажи мне!
– Я не живу среди людей, Об. По крайней мере, не только среди них.
– Где же?
Он сделал неопределенный жест. Она вглядывалась в его карие глаза: прозрачная вода под черным небом.
Но в эту ночь он зажег в ней звезды. Она вознеслась на небо и породила Млечный Путь. В руках он держал планеты. Они оба вращались над облаками.
Они ничего не говорили, но мир был пронизан бесконечными звуками. Она ушла безмолвно, без единого слова, и трава ласкала ее босые ноги.
Франц Эккарт был первым мужчиной ее жизни. Она могла существовать только вместе с ним. Как теперь выйти замуж за Карла фон Дитрихштайна?
В конце августа она ждала месячные. Напрасно. Она никому ни слова не сказала. А мать была в Страсбурге! Она изнывала от страха.
Однажды утром он сказал ей:
– Сегодня ночью мы с тобой не увидимся.
– Почему?
– Я буду работать с Дитером и моим отцом. Что за работа? Ночью?
Она не стала задавать вопросов, но любопытство разбирало ее все сильнее по мере того, как день клонился к вечеру. Он был для нее как дурман. Она не представляла себе ночи без рук Франца Эккарта, скользящих по ее телу, словно покрывало, без своих рук на теле Франца Эккарта, срывающих все покровы, чтобы добраться до сердца.
Когда настала ночь, она вышла из дома под черное небо. Вгляделась в павильон издали и увидела слабый проблеск света в окне. Какая же тайна рождалась при этой свече?
Она двинулась вперед по тропинке, которую протоптали ее ноги за столько ночей. Сердце ее билось так, что могло разорваться. Она совершала ошибку, поддаваясь любопытству.
Но красноватый свет за промасленной бумагой притягивал ее с неудержимой силой. А вдруг Франц Эккарт принимает другую женщину?
В двадцати шагах от павильона она замерла. Ночь была теплая, но от дыхания ее будто шел пар, застывая в воздухе и образуя какие-то неясные формы. Внезапно пар словно сгустился. Об огляделась вокруг. Нет, это не дыхание ее сгустилось, это был туман – очень легкий и поразительно белый.
Это был не туман, ибо она увидела лицо.
Об подавила крик. Несколько лиц возникло вокруг первого. Текучие фигуры мягко подрагивали в воздухе. Многие из них двигались к павильону.
Она словно приросла к месту, потеряв способность рассуждать. В мозгу ее вновь зазвучали слова Франца Эккарта: Я не живу среди людей, Об .
Неужели она совершила плотский грех с демоном?
Одна из фигур, вместо того чтобы направиться к павильону, остановилась перед ней. Ужасное лицо смотрело на нее. Как показалось Об, с выражением немого упрека.
Ей был понятен смысл этого упрека. Она забеременела, хотя обручилась с другим. Она погибла, обрекла себя на проклятие.
Об ринулась к деревьям. Будет ли призрак преследовать ее? Обезумев от страха, она побежала не разбирая дороги и оказалась перед каким-то прудом. Содрогаясь от ужаса, она смотрела на него. Откуда он взялся? Неужели его создал тот, кто восстает из мрака? И ей приказывают положить здесь конец своему существованию?
Она бросилась в ледяную воду, голова ее раскалывалась от криков. На эти крики отзывались другие, идущие из леса и скользящие по поверхности пруда, такого же темного, как глаза Франца Эккарта.
Она потеряла сознание.
Какой-то человек хлестал ее по щекам. Она открыла глаза и увидела склонившееся над ней бородатое лицо. Кто-то нес ее на руках. Человек с тем же лицом. Небо было по-прежнему черным. Она вновь сомкнула веки. Лучше бы ей умереть!
Потом она много дней бредила. Порой перед ней возникало лицо призрака, вызывавшее у нее пронзительный вопль.
Но узнавала она и лица живых людей. Сначала графини Гольхейм. Графа. Слуг. Но при виде их она начинала моргать, словно в испуге.
Затем появилось лицо Франца Эккарта. Франц Эккарт? Он? Об застонала.
Графиня посоветовала плачущему юноше не подходить к изголовью девушки.
Наконец приехала Жанна. Она заговорила с дочерью, но та смотрела нее, словно не понимая.
Мир казался белым, призрачным. Об уже не бредила, и горький отвар, вызвавший сильное потоотделение, сбил жар, но ее окутало тяжкое безмолвие. Время от времени она поднимала голову, словно прислушиваясь к чему-то. К песни духов над водами.
Жанна молча смотрела на дочь. Она решила увезти ее в Страсбург.
Все подтверждало опасения, что Об лишилась рассудка.
6
Дитя тайны
Очевидно, было одно: Об беременна.
Поразительным образом ребенок выжил в чреве матери, несмотря на пережитое ею тяжкое испытание. С каждой неделей живот Об становился все больше. Оставалось гадать, не прервется ли беременность и родится ли ребенок нормальным.
Будущая мать проводила целые дни в безмолвии, лежа в кресле перед камином, поднимаясь только по нужде и для умывания под бдительным присмотром Фредерики. Пищу она поглощала с отсутствующим видом, словно не различая вкуса блюд. Порой ужинала вместе со всеми – Жозефом, Франсуа, Жаком Адальбертом, Деодатом, когда тот был дома. Если к ней обращались, она поворачивала голову, но не более того. Никакого сомнения: она потеряла речь и разум. Все были в отчаянии, не понимая, что произошло и чем помочь. Графиня Гольхейм рассказала Жанне немногое: перед рассветом какой-то человек на руках принес Об к дверям замка. Он был немой, так что расспросить его оказалось невозможно. Франц Эккарт сказал, что это путешественник, друг монаха Дитера, посетивший Гольхейм проездом. Никто не знал, почему Об вышла ночью к пруду в одной ночной рубашке и каким образом очутился там этот самый путешественник, но в любом случае именно он спас ее, вытащив из воды. Об дрожала и бредила, а когда у нее начался жар, графиня перепугалась и срочно вызвала Жанну из Страсбурга.
Жанна – и только она – сумела восстановить некоторые детали. Немой, без всякого сомнения, был Жоашен, отец Франца Эккарта.
Об влюбилась, и были все основания полагать, что влюбилась она во Франца Эккарта. Такая девушка, как она, могла отдаться мужчине лишь по страстной любви. Но Жанна была слишком занята спасением дочери, чтобы расспрашивать юношу. Однако она согласилась взять загадочный отвар, переданный им через графиню Гольхейм и оказавшийся очень действенным средством против жара.
Одеяние Об никоим образом не подходило для ночной прогулки. Девушка встала с постели, скорее всего, с целью пойти на свидание. Но почему она забрела к пруду?
И что делал у пруда Жоашен? Какой провидческий инстинкт привел его туда?
Поскольку Об так и не вышла из своего оцепенения, она не могла ответить на эти главные вопросы. Тогда Жанна решила написать Францу Эккарту. Она умоляла его во имя небесного милосердия объяснить, что произошло и по какой причине Об лишилась речи и рассудка. Она поклялась, что никому не раскроет тайну.
Вскоре она получила ответ:
Дорогая Жанна,
Об влюбилась в меня и пришла ко мне как-то ночью, а потом много раз делила со мной постель. Я тоже сильно полюбил ее. Ребенок будет моим.
Однажды, когда я попросил ее ночью не приходить, она все же пришла. Быть может, заподозрила меня в неверности. Мы с Жоашеном, моим отцом, и Дитером Либратором собрались, чтобы вопросить духов. Они явились из леса. Подозреваю, что Об могла увидеть их возле павильона. Наверное, она испугалась, и рассудок ее пошатнулся. Ибо только закаленная душа способна вынести подобную встречу.
Не ведаю, почему она бросилась в пруд. Но знаю, что той ночью Жоашен вдруг написал на листке бумаги: «Чья-то душа страждет». И поспешно выбежал из павильона. Подобного рода предвидения у него часто бывают. Точно так же он оставил Анжер, чтобы повидаться со мной, когда во сне ему явился призрак Софи-Маргерит. Поэтому он успел спасти Об.
Увы, я не обладаю познаниями, чтобы вывести Об из ее состояния. Не знаю снадобья, которое могло бы помочь. Боюсь, она испытает слишком сильное потрясение, если увидит меня. Когда я подходил к ее изголовью, она начинала стонать. Если Жоашен знает средство исцеления, то сам сообщит тебе об этом. Он добрый человек.
Это письмо лучше сжечь.
Твой верный Франц Эккарт.
Жанна бросила письмо в огонь и стала смотреть, как оно горит, спрашивая себя, не вылетит ли из дыма какой-нибудь призрак. Юноша говорил об общении с духами как о вещи совершенно естественной. В любом случае и он, и его отец сыграли роковую роль в судьбе женщин, с которыми вступили в связь. Нет, она не хотела, чтобы Франц Эккарт или Жоашен снова увидели Об.
Тем не менее, день за днем, час за часом она ждала, что Жоашен принесет ей лекарство, которое поможет Об прийти в себя. Но он так и не появился.
Помолвка с Карлом фон Дитрихштайном была разорвана под предлогом необыкновенной слабости, поразившей невесту. Одно было ясно: Об никогда не вернется в Гольхейм. Жанна и сама испытывала теперь отвращение к замку в Пфальце. Она бы охотно покинула Страсбург и увезла Об в Анжер, если бы не Франсуа. Болезнь сестры привела его в мрачное состояние духа, и говорить с ним сейчас о его холостяцкой жизни было бы сущим безумием.
Ровно за месяц до конца 1493 года, утром 1 марта, Об испустила пронзительный крик. Прибежали Жанна и Фредерика. Об корчилась в кресле. Жанна послала за повитухой и с помощью Фредерики перенесла будущую роженицу в спальню.
Роды продолжались пять часов. Поначалу Об кричала непрерывно, затем постепенно затихла.
В четвертом часу пополудни повитуха извлекла из чрева ребенка, мальчика.
В пятом часу Об умерла.
Никто не известил Франца Эккарта, но он явился на отпевание в Сен-Пьер-ле-Вьё, потом на кладбище. Только Жозеф знал правду от Жанны. Все остальные – Франсуа, Жак Адальберт, Деодат, Феррандо – сочли поведение молодого человека трогательным.
Потрясенные горем Жанна и Жозеф не знали, что думать о Франце Эккарте. Казалось, он сам пережил страшное горе. Конечно, его нельзя было винить в безумии, а затем и смерти Об. Истина заключалась скорее в другом: подобно земным владыкам, он принадлежал к слишком могущественному и полному опасностей миру – нельзя безнаказанно входить в него. Но ему не следовало, думала Жанна, подпускать к себе Об.
Она попыталась представить себе сцену обольщения: да, Об не смогла устоять перед тайной юноши, как некогда Софи-Маргерит – перед тайной его отца.
Потом она заметила в глубине бокового нефа незнакомца, который стоял словно окаменев. Лица почти нельзя было разглядеть. Что он там делал? Озарение наступило, когда она увидела, как незнакомец и Франц Эккарт обменялись взглядами: это был Жоашен, тот самый человек, который вытащил Об из пруда. Бледный подросток былых времен превратился во всклокоченное дерево.
У выхода она шепнула Францу Эккарту:
– Приведи своего отца на ужин. Но не говори никому, кто он такой.
Юноша кивнул.
Одно из мучительных испытаний долгой жизни – это провожать дорогих людей на кладбище и кидать в могилу первый ком земли. Жестокое, невыносимое испытание. Но куда горше пережить собственное дитя, особенно если это юная мать в блеске свежести и красоты. Жанна встревожилась при виде страдальческого лица Жозефа: ее испугала мысль, что вскоре и он окажется на том же кладбище. Она должна поддержать его, это сейчас самое главное.
Поминки вышли необычными.
Отец Штенгель, отслуживший погребальную мессу, был вдохновлен свыше. Благословив трапезу, этот человек с узловатыми руками сумел найти простые слова: ангелы в раю, сказал он, радуются, принимая душу, которая познала только любовь и была создана скорее для небесных празднеств, чем для земных утех. Она теперь у Отца своего и, чтобы утешить тех, кого покинула, оставила им ребенка. Можно ли надеяться на большую милость?
Фредерика, которая, по эльзасскому обычаю, присутствовала на поминках вместе с другими слугами, расплакалась.
Отец Штенгель поднял бокал:
– Выпьем за любовь, дети мои. Ибо нет другой любви, кроме небесной. Все остальное – ничто.
Глаза Жоашена, сидевшего в конце стола, увлажнились. Все стали есть и пить, смеясь, плача и вознося молитвы.
Перед тем как уйти, Жоашен вложил в руку Жанны гладкий камешек зеленого цвета. Глаза его улыбались, хотя сказать он ничего не мог.
– Это малахит, – объяснил Франц Эккарт, – камень долгой жизни.
Кормилица дала грудь безымянному младенцу.
Жанна с трудом держалась на ногах от изнеможения. Долгая жизнь? Она уже прожила три. Сейчас все казалось ей нереальным. Нет, Об не умерла, это просто кошмарный сон.
Когда завершаются подобные дни, люди ложатся в постель с мыслью, что смерть и в самом деле то, что о ней говорят: покой. Раздвинув полог, Жозеф лег рядом с Жанной. Она услышала его тихий плач. Потом он прильнул к ней, как ребенок.
Крестьянин, который смотрит на свое опустошенное бурей поле, участвует в истории мира. Он видит перед собой последствия непонятного Божьего гнева. Медленно обучается обрядам заклинания его. Любой человек, который не хочет стать игрушкой страстей безумного старика, существующего миллионы лет, поневоле превращается в колдуна. Или в колдунью.
Проснувшись на следующий день после похорон своей единственной дочери, Жанна составила список всех пережитых бедствий и утрат. С той безжалостной утренней холодностью, которую не успели смягчить, сгладить, обмануть утешения других людей.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42