https://wodolei.ru/catalog/installation/compl/
Его будущее не там.
Жанна подумала, что Великий ковер поистине непредсказуем. Она посмотрела на стройного, как черный камыш, молодого человека, который столько знал. Больше, чем любой из его современников!
– Из-за всех этих ужасных событий ты проникся презрением к королевской власти.
Он улыбнулся:
– Не только к французской. Ко всем другим тоже. Лис более человечен, чем те, кто царствует. Власть – это яд. Пойдем спать.
На лестнице она сказала ему, что сама некогда предстала перед судом как колдунья: ее обвиняли в том, что она отдала приказ волкам растерзать ее брата Дени.
– Значит, вот что я видел, – прошептал он.
Той ночью утешения в объятиях Жанны искал он. Она начинала понимать, что их связывает: глубинное содружество двух человеческих существ перед лицом судьбы. Сверх физического влечения и родства двух сильных личностей, объединяющим началом служила некая субстанция, которая превращала их в духов, обретавших, тем не менее, плотскую оболочку. В непрерывном круговороте свинец становился золотом, а золото – свинцом.
Она не переставала удивляться странному чувству, соединившему ее с Францем Эккартом.
Интересно, духи тоже обнимали его?
14
Волки и звезды
Жанна обнаружила, что стала смотреть на мир глазами Франца Эккарта. И мир этот показался ей нелепым.
Европа изнемогала в кровавых столкновениях, а между тем на горизонте восходил совсем иной мир, который все чаще называли Новым Светом.
Совы продолжали биться с крысами, не замечая поднимающегося на востоке солнца.
– Новый Свет изменит Старый, – сказал ей однажды Франц Эккарт. – Но наш король считает это безделицей. Нет нужды изучать звезды, чтобы узнать его намерения. Начнет он с признания незаконным своего брака, а затем продолжит дело ненавистного предшественника – попытается завоевать Италию.
Так и произошло, ибо коварство Слепой распутницы иногда проявляется в том, что она позволяет предвидеть события: через двадцать три дня после восшествия на престол Людовик XII отправил посольство к Александру Борджиа с просьбой признать недействительным его брак, имевший место лишь формально. Подобные демарши в свое время предпринимали – безуспешно – Людовик VII, Филипп Август, Карл IV. Но Борджиа оказался более сговорчивым, вернее, более алчным, чем другие папы. Он потребовал плату – руку принцессы Тарентской, дочери Фредерика Неаполитанского, воспитанной при французском дворе, для своего сына Цезаря. А чтобы бедным детям было где преклонить голову – графство Ди или Баланс с повышением статуса до герцогства. Сверх того, Цезарь получит право набрать триста копейщиков для личной охраны и будет иметь годовое содержание в четыре тысячи экю. Если же король завоюет герцогство Миланское, о каковом намерении его всем известно, то охрана Цезаря увеличится еще на триста копейщиков.
Эпитет «продажный» был слишком мягок: этот папа заткнул бы за пояс любого торговца коврами.
– Да, да, – сказал король, предполагая, что оспа, яд или ночной кинжал скоро покончат с Цезарем. Он ошибся: Цезарю оставалось еще восемь лет жизни.
Судебный фарс состоялся в Туре; процедура признания брака недействительным оказалась еще более долгой и тяжкой, чем матримониальная: четыре месяца гнусных разоблачений, неприкрытых угроз и вынужденных уступок. В довершение всех бед судебные заседания пришлось прервать из-за угрозы чумы. Вся страна знала мельчайшие подробности процесса, включая отказ Жанны Французской подвергнуться врачебному осмотру по решению суда.
Лишившись титула королевы Франции, который достался ей всего на четыре месяца с небольшим, она вновь стала просто герцогиней Беррийской и ушла в монастырь.
Цезарь получил свои три сотни копейщиков, а также герцогский титул, ибо графство Баланс превратилось в герцогство Валантинуа; но в жены ему отдали Екатерину д'Альбре, сестру короля Наваррского.
Восьмого января 1499 года Людовик XII женился на вдове своего предшественника, Анне Бретонской, забыв по этому случаю главный аргумент на процессе о разводе с Жанной Французской, а именно родство четвертой степени с невестой, препятствующее браку согласно каноническому праву. Все прекрасно понимали, что главной, если не единственной причиной этого союза было желание короля сохранить Бретань для Французского королевства. Впрочем, предыдущий монарх все предусмотрел: если он умрет раньше своей супруги, на ней должен жениться его преемник. Кровь и плоть наследников престола принадлежали короне.
– У этих людей просто нет и не может быть сердца, – заметил Итье, который приехал передать Жанне причитающийся ей годовой доход. – Королева, да и все прочие принцессы, – они словно коровы, к которым приводят быка.
Что ж, сказала себе Жанна, мне повезло больше, чем королеве Франции. И подумала, что Франц Эккарт поступает очень мудро, обратив свое честолюбие на беседы с животными.
Франсуа продал еще тысячу экземпляров «Жана Парижанина». Бюргеры всегда живо интересовались делами принцев.
Через несколько месяцев после своего водворения на Санкт-Йоханн-гассе в 1497 году Франц Эккарт превратился в распорядителя игр и наставника не только для маленького Жозефа де л'Эстуаля, но еще и для Франсуазы и Жана де Бовуа. Дети стали неразлучны, Жозеф страстно полюбил Франца Эккарта, а через какое-то время уже и дочь Франсуа, и сын Жака Адальберта не могли больше без него обходиться.
Он часто водил детей в лес за земляникой или за грибами, показывая и называя растения, обучая распознавать их по форме листьев, по цветам и по запаху. Летом затевал с ними игры, развивающие ловкость, зимой – битвы снежками.
По утрам он отправлялся с маленьким Жозефом в парильню, купал его и растирал, учил обрезать ногти и даже стриг ему волосы. Мальчуган был в таком восторге, что без конца рассказывал об этом своим кузенам – так он называл их. Вскоре Франц Эккарт превратился в распорядителя парильни: отныне он давал уроки по уходу за собой всем троим, научив их тщательно промывать все отверстия тела.
Потом и дети стали давать уроки родителям. Быстро обнаружив существование парильни, Одиль спускалась туда чуть ли не каждое утро – вместе с Жанной, которую передергивало при мысли о волосяных и лобковых вшах. Мавританка постоянно вычесывала голову и руно внизу живота привезенным из своей страны гребнем, с которым никогда не расставалась: это была костяная пластинка с такими частыми зубьями, что сквозь них с трудом проходил один волос. Словом, в этом отношении ее сородичи были вполне цивилизованными людьми. С Симонеттой дело обстояло иначе: она считала, что вполне достаточно мыться раз в месяц. Но ей нельзя было отставать от собственного сына, и, в конце концов, она смирилась с ежедневными омовениями.
Франсуа, деливший парильню с Францем Эккартом и детьми – ибо один час отводился для женщин, а другой для мужчин, – пришел в крайнее изумление. Его сын Жак Адальберт в детстве совершенно не заботился о чистоте и был настоящим грязнулей, так что отцу приходилось употреблять власть и заставлять мальчика ходить в парильню – ту, что располагалась в парижском особняке Дюмослен. Дети по природе своей не любят мыться, это представляется им бесполезной тратой времени; но тут они намыливались, терли себя щеткой, ополаскивались и причесывались, словно это была интересная игра.
Когда же Франц Эккарт стал давать первые уроки чтения и письма Жозефу, двое других, лишившись товарища по играм, тоже захотели присутствовать на занятиях. И поскольку между ними возникло соревнование, они научились читать и писать гораздо быстрее, чем сделали бы это в школе.
Отец Штенгель, который внимательно следил за их успехами, как-то раз посетил один из уроков.
– Этот юноша создан для того, чтобы быть школьным учителем, – объявил затем священник Жанне. – Он приобрел поразительную власть над детьми. Словно околдовал их.
И он добился, чтобы четвертый ребенок – сирота по имени Жослен, бывший на его попечении, – тоже ходил на уроки Франца Эккарта, которые превратились, таким образом, в классные занятия.
Но родителям запрещалось присутствовать: они смущали учеников, что было вполне естественно, ведь родительская власть в данном случае вступала в противоречие с авторитетом Франца Эккарта.
– Боже мой, – со смехом воскликнула как-то вечером Симонетта, – похоже, что мы только и сделали, что выносили и произвели этих детей на свет. Франц Эккарт для них отец, мать и наставник. Мой сын рад был бы и ночевать на Санкт-Йоханн-гассе!
Итак, астролог из Гольхейма оказался прирожденным воспитателем.
Однажды вечером, за ужином, ибо Жозеф ужинал теперь вместе с Жанной и Францем Эккартом, молодой человек стал отчитывать мальчика. Жанна впервые слышала такой суровый тон: как выяснилось, во время прогулки в лесу Жозеф постоянно кричал, что хочет говорить с волками.
– Послушай, – сказал Франц Эккарт, – волки – это наша и только наша тайна. Другим детям ее раскрывать нельзя. Ты понял?
Мальчуган кивнул.
– Почему? – спросил он, подняв брови над своими черными глазами.
– Потому что другие этого не умеют. Они могут напугать волков. А те могут их покусать или съесть.
Жозеф повернулся к Жанне с вопросительным выражением на лице: бабушка одобряет? Жанна мгновенно все поняла и согласилась с доводами Франца Эккарта; Одиль уже и так была встревожена странными рассказами детей о волках; нельзя было предавать огласке то, что Франц Эккарт обладает властью над животными. Собственный процесс по обвинению в колдовстве показал Жанне, какую страшную силу имеют сплетни и слухи.
– Нет, Жозеф, – властно заявила она. – Никогда больше не говори о волках, если ты нас любишь.
Мальчик бросился к ней в объятия и обещал: нет, он не будет говорить о волках.
Жанна поняла также, что Франц Эккарт передал своему сыну способность разговаривать с волками.
Мечта, за которую упорно цепляешься, похожа на болезнь: она делает повседневную жизнь совершенно непривлекательной.
Летом 1499 года Феррандо вернулся с новостями, которые привели в невероятное волнение Жака Адальберта и Деодата. В присутствии всей семьи, собравшейся по этому случаю на ужин в доме на Санкт-Йоханн-гассе, он сообщил, что Католические короли наконец-то уверились в существовании настоящего континента за островами, в которых увяз Колумб; они намерены поручить двум братьям, уроженцам Азорских островов, Гаспару и Мигелю Кортереалям, отыскать земли в северных широтах и установить там власть испанской короны. Друзья Феррандо, генуэзские банкиры, могли бы уговорить братьев Кортереаль взять на борт еще двух-трех человек – при условии, что те примут участие в расходах на экспедицию. Раздались восторженные крики.
– Сколько? – спросил Жак Адальберт.
– Полагаю, триста экю с каждого – вот цифра, которую они, скорее всего, имеют в виду, – ответил Феррандо. – Тысяча экю сверх суммы, выделенной Католическими королями, их вполне устроит. Мне эта цена не кажется чрезмерной.
– Я еду! – вскричал Жак Адальберт.
– Как устоять? – спросил не столь восторженный Деодат.
– Ты встречался с этими Кортереалями? – осведомился Жак Адальберт.
– Да. Мне показалось, что они здравомыслящие ребята. Они изучили массу карт и со многими людьми переговорили. О Бехайме слышали. И разделяют его убеждение, что открытые Колумбом острова вовсе не принадлежат Индии, а прилегают к какому-то неизвестному континенту.
– Что ими движет, по-твоему? – спросил Франц Эккарт.
Феррандо усмехнулся и пожал плечами:
– Точно сказать не могу. Это не жажда золота, не честолюбивое стремление открыть более короткий путь к пряностям. Они уверены, что отыщут нечто новое, хотя сами не знают что.
– О, наконец-то появились разумные люди! – воскликнул Франц Эккарт.
Все засмеялись, кроме Жанны: она перехватила удивленный взгляд мавританки Одиль, задержавшийся на Жаке Адальберте и Франце Эккарте, сидящих рядом. У первого были мягкие черты лица, румянец на щеках, голубые глаза, тонкие русые волосы, прямой нос с изящно вырезанными ноздрями; у второго – черная грива, резкие черты, черные глаза и кожа алебастровой белизны. Ничего общего: нормандская кровь, с одной стороны, валашская – с другой. Сердце у Жанны забилось: она угадала мысли своей снохи. Потом Одиль посмотрела на Жозефа, который становился поразительно похож на отца, затем на Жана, светлого, как колосок, и, наконец, на свою дочь Франсуазу, смуглую от природы, с золотистыми глазами. Глаза обеих женщин встретились. Старшей показалось, что во взгляде младшей мелькнула усмешка. Все это продолжалось не более трех секунд, но их хватило, чтобы привести в смятение Жанну де л'Эстуаль, и без того встревоженную темой разговора. Но она сказала себе, что заставит Одиль держать язык за зубами.
– Когда они отплывают? – спросил Франсуа.
– Будущей весной.
Наступило молчание; даже трое детей, которые следили за беседой, не понимая ни слова, почувствовали важность момента.
– Ты знаешь, какой картой они собираются воспользоваться? – спросил Франц Эккарт.
– Да, очень похожей на карту Жака Адальберта. Но ей уже почти век.
– Век!
– Ее составили двое братьев-венецианцев по имени Дзено, и на ней показаны некоторые земли, открытые Каботом, в том числе северный континент, упомянутый Бехаймом и обозначенный на его карте. Братья Кортереаль знают, что существует много других карт. Как люди практичные, они считают их ненадежными. И откровенно заявили об этом моим генуэзским друзьям. Для них эти карты не более чем ориентиры.
Франц Эккарт несколько раз кивнул.
– Это похоже на суждения Бехайма, – заметил Франсуа. – Помните, как он рассказывал об ошибках, сделанных Колумбом при чтении его карты?
– Если руководствоваться словами Бехайма, то наши португальцы и впрямь люди здравомыслящие.
– Отрадно это сознавать, когда пускаешься в рискованное предприятие, – сказал Деодат. – Но все же они должны выбрать какое-то направление на своей столетней карте.
– Конечно, – ответил Феррандо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42
Жанна подумала, что Великий ковер поистине непредсказуем. Она посмотрела на стройного, как черный камыш, молодого человека, который столько знал. Больше, чем любой из его современников!
– Из-за всех этих ужасных событий ты проникся презрением к королевской власти.
Он улыбнулся:
– Не только к французской. Ко всем другим тоже. Лис более человечен, чем те, кто царствует. Власть – это яд. Пойдем спать.
На лестнице она сказала ему, что сама некогда предстала перед судом как колдунья: ее обвиняли в том, что она отдала приказ волкам растерзать ее брата Дени.
– Значит, вот что я видел, – прошептал он.
Той ночью утешения в объятиях Жанны искал он. Она начинала понимать, что их связывает: глубинное содружество двух человеческих существ перед лицом судьбы. Сверх физического влечения и родства двух сильных личностей, объединяющим началом служила некая субстанция, которая превращала их в духов, обретавших, тем не менее, плотскую оболочку. В непрерывном круговороте свинец становился золотом, а золото – свинцом.
Она не переставала удивляться странному чувству, соединившему ее с Францем Эккартом.
Интересно, духи тоже обнимали его?
14
Волки и звезды
Жанна обнаружила, что стала смотреть на мир глазами Франца Эккарта. И мир этот показался ей нелепым.
Европа изнемогала в кровавых столкновениях, а между тем на горизонте восходил совсем иной мир, который все чаще называли Новым Светом.
Совы продолжали биться с крысами, не замечая поднимающегося на востоке солнца.
– Новый Свет изменит Старый, – сказал ей однажды Франц Эккарт. – Но наш король считает это безделицей. Нет нужды изучать звезды, чтобы узнать его намерения. Начнет он с признания незаконным своего брака, а затем продолжит дело ненавистного предшественника – попытается завоевать Италию.
Так и произошло, ибо коварство Слепой распутницы иногда проявляется в том, что она позволяет предвидеть события: через двадцать три дня после восшествия на престол Людовик XII отправил посольство к Александру Борджиа с просьбой признать недействительным его брак, имевший место лишь формально. Подобные демарши в свое время предпринимали – безуспешно – Людовик VII, Филипп Август, Карл IV. Но Борджиа оказался более сговорчивым, вернее, более алчным, чем другие папы. Он потребовал плату – руку принцессы Тарентской, дочери Фредерика Неаполитанского, воспитанной при французском дворе, для своего сына Цезаря. А чтобы бедным детям было где преклонить голову – графство Ди или Баланс с повышением статуса до герцогства. Сверх того, Цезарь получит право набрать триста копейщиков для личной охраны и будет иметь годовое содержание в четыре тысячи экю. Если же король завоюет герцогство Миланское, о каковом намерении его всем известно, то охрана Цезаря увеличится еще на триста копейщиков.
Эпитет «продажный» был слишком мягок: этот папа заткнул бы за пояс любого торговца коврами.
– Да, да, – сказал король, предполагая, что оспа, яд или ночной кинжал скоро покончат с Цезарем. Он ошибся: Цезарю оставалось еще восемь лет жизни.
Судебный фарс состоялся в Туре; процедура признания брака недействительным оказалась еще более долгой и тяжкой, чем матримониальная: четыре месяца гнусных разоблачений, неприкрытых угроз и вынужденных уступок. В довершение всех бед судебные заседания пришлось прервать из-за угрозы чумы. Вся страна знала мельчайшие подробности процесса, включая отказ Жанны Французской подвергнуться врачебному осмотру по решению суда.
Лишившись титула королевы Франции, который достался ей всего на четыре месяца с небольшим, она вновь стала просто герцогиней Беррийской и ушла в монастырь.
Цезарь получил свои три сотни копейщиков, а также герцогский титул, ибо графство Баланс превратилось в герцогство Валантинуа; но в жены ему отдали Екатерину д'Альбре, сестру короля Наваррского.
Восьмого января 1499 года Людовик XII женился на вдове своего предшественника, Анне Бретонской, забыв по этому случаю главный аргумент на процессе о разводе с Жанной Французской, а именно родство четвертой степени с невестой, препятствующее браку согласно каноническому праву. Все прекрасно понимали, что главной, если не единственной причиной этого союза было желание короля сохранить Бретань для Французского королевства. Впрочем, предыдущий монарх все предусмотрел: если он умрет раньше своей супруги, на ней должен жениться его преемник. Кровь и плоть наследников престола принадлежали короне.
– У этих людей просто нет и не может быть сердца, – заметил Итье, который приехал передать Жанне причитающийся ей годовой доход. – Королева, да и все прочие принцессы, – они словно коровы, к которым приводят быка.
Что ж, сказала себе Жанна, мне повезло больше, чем королеве Франции. И подумала, что Франц Эккарт поступает очень мудро, обратив свое честолюбие на беседы с животными.
Франсуа продал еще тысячу экземпляров «Жана Парижанина». Бюргеры всегда живо интересовались делами принцев.
Через несколько месяцев после своего водворения на Санкт-Йоханн-гассе в 1497 году Франц Эккарт превратился в распорядителя игр и наставника не только для маленького Жозефа де л'Эстуаля, но еще и для Франсуазы и Жана де Бовуа. Дети стали неразлучны, Жозеф страстно полюбил Франца Эккарта, а через какое-то время уже и дочь Франсуа, и сын Жака Адальберта не могли больше без него обходиться.
Он часто водил детей в лес за земляникой или за грибами, показывая и называя растения, обучая распознавать их по форме листьев, по цветам и по запаху. Летом затевал с ними игры, развивающие ловкость, зимой – битвы снежками.
По утрам он отправлялся с маленьким Жозефом в парильню, купал его и растирал, учил обрезать ногти и даже стриг ему волосы. Мальчуган был в таком восторге, что без конца рассказывал об этом своим кузенам – так он называл их. Вскоре Франц Эккарт превратился в распорядителя парильни: отныне он давал уроки по уходу за собой всем троим, научив их тщательно промывать все отверстия тела.
Потом и дети стали давать уроки родителям. Быстро обнаружив существование парильни, Одиль спускалась туда чуть ли не каждое утро – вместе с Жанной, которую передергивало при мысли о волосяных и лобковых вшах. Мавританка постоянно вычесывала голову и руно внизу живота привезенным из своей страны гребнем, с которым никогда не расставалась: это была костяная пластинка с такими частыми зубьями, что сквозь них с трудом проходил один волос. Словом, в этом отношении ее сородичи были вполне цивилизованными людьми. С Симонеттой дело обстояло иначе: она считала, что вполне достаточно мыться раз в месяц. Но ей нельзя было отставать от собственного сына, и, в конце концов, она смирилась с ежедневными омовениями.
Франсуа, деливший парильню с Францем Эккартом и детьми – ибо один час отводился для женщин, а другой для мужчин, – пришел в крайнее изумление. Его сын Жак Адальберт в детстве совершенно не заботился о чистоте и был настоящим грязнулей, так что отцу приходилось употреблять власть и заставлять мальчика ходить в парильню – ту, что располагалась в парижском особняке Дюмослен. Дети по природе своей не любят мыться, это представляется им бесполезной тратой времени; но тут они намыливались, терли себя щеткой, ополаскивались и причесывались, словно это была интересная игра.
Когда же Франц Эккарт стал давать первые уроки чтения и письма Жозефу, двое других, лишившись товарища по играм, тоже захотели присутствовать на занятиях. И поскольку между ними возникло соревнование, они научились читать и писать гораздо быстрее, чем сделали бы это в школе.
Отец Штенгель, который внимательно следил за их успехами, как-то раз посетил один из уроков.
– Этот юноша создан для того, чтобы быть школьным учителем, – объявил затем священник Жанне. – Он приобрел поразительную власть над детьми. Словно околдовал их.
И он добился, чтобы четвертый ребенок – сирота по имени Жослен, бывший на его попечении, – тоже ходил на уроки Франца Эккарта, которые превратились, таким образом, в классные занятия.
Но родителям запрещалось присутствовать: они смущали учеников, что было вполне естественно, ведь родительская власть в данном случае вступала в противоречие с авторитетом Франца Эккарта.
– Боже мой, – со смехом воскликнула как-то вечером Симонетта, – похоже, что мы только и сделали, что выносили и произвели этих детей на свет. Франц Эккарт для них отец, мать и наставник. Мой сын рад был бы и ночевать на Санкт-Йоханн-гассе!
Итак, астролог из Гольхейма оказался прирожденным воспитателем.
Однажды вечером, за ужином, ибо Жозеф ужинал теперь вместе с Жанной и Францем Эккартом, молодой человек стал отчитывать мальчика. Жанна впервые слышала такой суровый тон: как выяснилось, во время прогулки в лесу Жозеф постоянно кричал, что хочет говорить с волками.
– Послушай, – сказал Франц Эккарт, – волки – это наша и только наша тайна. Другим детям ее раскрывать нельзя. Ты понял?
Мальчуган кивнул.
– Почему? – спросил он, подняв брови над своими черными глазами.
– Потому что другие этого не умеют. Они могут напугать волков. А те могут их покусать или съесть.
Жозеф повернулся к Жанне с вопросительным выражением на лице: бабушка одобряет? Жанна мгновенно все поняла и согласилась с доводами Франца Эккарта; Одиль уже и так была встревожена странными рассказами детей о волках; нельзя было предавать огласке то, что Франц Эккарт обладает властью над животными. Собственный процесс по обвинению в колдовстве показал Жанне, какую страшную силу имеют сплетни и слухи.
– Нет, Жозеф, – властно заявила она. – Никогда больше не говори о волках, если ты нас любишь.
Мальчик бросился к ней в объятия и обещал: нет, он не будет говорить о волках.
Жанна поняла также, что Франц Эккарт передал своему сыну способность разговаривать с волками.
Мечта, за которую упорно цепляешься, похожа на болезнь: она делает повседневную жизнь совершенно непривлекательной.
Летом 1499 года Феррандо вернулся с новостями, которые привели в невероятное волнение Жака Адальберта и Деодата. В присутствии всей семьи, собравшейся по этому случаю на ужин в доме на Санкт-Йоханн-гассе, он сообщил, что Католические короли наконец-то уверились в существовании настоящего континента за островами, в которых увяз Колумб; они намерены поручить двум братьям, уроженцам Азорских островов, Гаспару и Мигелю Кортереалям, отыскать земли в северных широтах и установить там власть испанской короны. Друзья Феррандо, генуэзские банкиры, могли бы уговорить братьев Кортереаль взять на борт еще двух-трех человек – при условии, что те примут участие в расходах на экспедицию. Раздались восторженные крики.
– Сколько? – спросил Жак Адальберт.
– Полагаю, триста экю с каждого – вот цифра, которую они, скорее всего, имеют в виду, – ответил Феррандо. – Тысяча экю сверх суммы, выделенной Католическими королями, их вполне устроит. Мне эта цена не кажется чрезмерной.
– Я еду! – вскричал Жак Адальберт.
– Как устоять? – спросил не столь восторженный Деодат.
– Ты встречался с этими Кортереалями? – осведомился Жак Адальберт.
– Да. Мне показалось, что они здравомыслящие ребята. Они изучили массу карт и со многими людьми переговорили. О Бехайме слышали. И разделяют его убеждение, что открытые Колумбом острова вовсе не принадлежат Индии, а прилегают к какому-то неизвестному континенту.
– Что ими движет, по-твоему? – спросил Франц Эккарт.
Феррандо усмехнулся и пожал плечами:
– Точно сказать не могу. Это не жажда золота, не честолюбивое стремление открыть более короткий путь к пряностям. Они уверены, что отыщут нечто новое, хотя сами не знают что.
– О, наконец-то появились разумные люди! – воскликнул Франц Эккарт.
Все засмеялись, кроме Жанны: она перехватила удивленный взгляд мавританки Одиль, задержавшийся на Жаке Адальберте и Франце Эккарте, сидящих рядом. У первого были мягкие черты лица, румянец на щеках, голубые глаза, тонкие русые волосы, прямой нос с изящно вырезанными ноздрями; у второго – черная грива, резкие черты, черные глаза и кожа алебастровой белизны. Ничего общего: нормандская кровь, с одной стороны, валашская – с другой. Сердце у Жанны забилось: она угадала мысли своей снохи. Потом Одиль посмотрела на Жозефа, который становился поразительно похож на отца, затем на Жана, светлого, как колосок, и, наконец, на свою дочь Франсуазу, смуглую от природы, с золотистыми глазами. Глаза обеих женщин встретились. Старшей показалось, что во взгляде младшей мелькнула усмешка. Все это продолжалось не более трех секунд, но их хватило, чтобы привести в смятение Жанну де л'Эстуаль, и без того встревоженную темой разговора. Но она сказала себе, что заставит Одиль держать язык за зубами.
– Когда они отплывают? – спросил Франсуа.
– Будущей весной.
Наступило молчание; даже трое детей, которые следили за беседой, не понимая ни слова, почувствовали важность момента.
– Ты знаешь, какой картой они собираются воспользоваться? – спросил Франц Эккарт.
– Да, очень похожей на карту Жака Адальберта. Но ей уже почти век.
– Век!
– Ее составили двое братьев-венецианцев по имени Дзено, и на ней показаны некоторые земли, открытые Каботом, в том числе северный континент, упомянутый Бехаймом и обозначенный на его карте. Братья Кортереаль знают, что существует много других карт. Как люди практичные, они считают их ненадежными. И откровенно заявили об этом моим генуэзским друзьям. Для них эти карты не более чем ориентиры.
Франц Эккарт несколько раз кивнул.
– Это похоже на суждения Бехайма, – заметил Франсуа. – Помните, как он рассказывал об ошибках, сделанных Колумбом при чтении его карты?
– Если руководствоваться словами Бехайма, то наши португальцы и впрямь люди здравомыслящие.
– Отрадно это сознавать, когда пускаешься в рискованное предприятие, – сказал Деодат. – Но все же они должны выбрать какое-то направление на своей столетней карте.
– Конечно, – ответил Феррандо.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42