Устрашающие челюсти Пам-Пель и ее ядовитая слюна легко крошили камень. Она строила громадный саркофаг из глубинной породы Артро-Пан-долорона. Эта мысль осенила меня, когда я увидел составленные вместе днище и две стенки. Ее предки испокон века рыли могилы для моих, и, хотя она нашла для своей жертвы куда более глубокую готовую усыпальницу, инстинкт камнетеса все равно брал свое.
Пока наша планета стонала и дрожала, скрипела и содрогалась, точно старый корабль, в последний раз борющийся с бушующей стихией, я, беспомощно наблюдая за трудами своего врага, понял: гроб предназначен для меня. Вместо того чтобы опустить в мою утробу свое семя, – одного смертоносного мгновения хватило бы ей на это, – она отчаянно торопилась соорудить корабль, на котором я с ее детенышем внутри выплыву, быть может, из вихря надвигающейся катастрофы.
Что-то оглушительно затрещало в недрах планеты, она судорожно вздрогнула и стала разваливаться на куски, но ужас, который охватил меня при этом, происходил вовсе не от страха быть погребенным заживо.
Нет! Ужас заключался в том, что самые основания нашего мира норовили выскользнуть из-под нас. Мы чувствовали, что взрыв неминуем, что потолок, стены и пол пещеры силятся покинуть нас, разлететься в разные стороны и оставить нас беззащитными в Пустоте.
Моя врагиня, как безумная, трудилась над гробом. Ярость, с которой она пыталась выиграть эту партию у Смерти, воистину внушала трепет. Громадный ящик был уже готов; она выгрызала крышку. Только облачив меня в эти каменные доспехи, она с быстротой молнии похоронит во мне свое яйцо, не раньше, ибо драгоценное семя можно опустить лишь в хорошо защищенную со всех сторон плоть.
В этой ее безумной попытке обмануть судьбу и крылось мое спасение, вор! Лишь на несколько секунд опоздала Пам-Пель! Всего несколько секунд отделяли меня от верной смерти!
Она положила меня в каменный ящик, приставила к нему крышку. Все это время волны Бессолнечного моря громоздились мерцающими пиками, а планета содрогалась в конвульсиях. Потом она сама взобралась на край ящика, несколько раз оступившись, так сотрясалось и раскачивалось все вокруг, и высунула свой ужасный яйцеклад, готовясь вонзить его в мое нутро.
В тот же миг с воем, который скоро оборвался и замер в полной тишине, море и скалы рванулись прочь друг от друга, камни рассыпались в песок, вода рассеялась мерцающим туманом, и оба вещества, закручиваясь длинными спиралями, полетели в разные стороны, а мы начали проваливаться во тьму, безмолвие и холод.
Сколько времени продолжалось это падение? Долго, очень долго я падал и ничего не видел.
Тысячи лет прошли, я все падал, но вдруг повсюду вокруг меня вспыхнули звезды.
Вид их был мне непривычен да и разбросаны они куда реже, чем в небе Артро-Пан-долорона, но все же то были звезды, и их свет стал желанной переменой после бесконечного ничто! Лежа в своем гробу с откинутой крышкой и медленно скользя в их свете, я начал оглядываться по сторонам, и тут меня пронзил ужас, равного которому я еще не испытывал.
С высунутым яйцекладом и широко раскрытыми громадными глазами меня преследовала Пам-Пель.
Правда, я скоро понял, что это не настоящая погоня. Просто мы оба были частью большого облака обломков, и потому она неотступно летела за мной, ни на шаг не приближаясь, но и не отставая, а от ее крыльев в этой пустоте было столько же пользы, как и от моих сведенных судорогой конечностей. Она была мертва или казалась мертвой – ни искры сознания не видел я в ее черных ледяных глазах…
Время безмолвно текло. Звездные поля хотя и медленно, но менялись. И так же медленно одна звезда, к которой, кажется, лежал наш путь, становилась все ярче и ярче.
О том, как мы попали в ваш мир, рассказывать не стану. Помню, меня поразил желтый пятачок вашего солнца – маленький, как монетка из кошелька скряги (кстати, я часто размышлял с тех пор, уж не потому ли род человеческий испытывает такое пристрастие к чеканному золоту, что светило над вашей планетой напоминает о нем?), но все же мое собственное состояние занимало меня гораздо больше, чем крохотный глазок в небесной лазури, ибо я не сомневался в том, что сумею благополучно устроиться и добиться процветания в этом мире, только бы мои конечности снова стали двигаться.
И тут – о чудо из чудес! – я понял, что мое тело вновь слушается меня! Никогда еще паралитический яд демона не подвергался столь длительному испытанию временем! Но и его действию пришел конец.
Мое спасение вообще было чудом от начала до конца. События, которые привели меня на вашу планету, следовали друг за другом с такой безукоризненной точностью, словно чья-то рука направляла их. Сначала оттаяли мои клыки, затем передние ноги, и от каждого покалывания в онемевших конечностях душа моя звенела надеждой! Мы уже не скользили в пустоте, а камнем падали на землю вашего мира, когда мои задние конечности оттаяли и задвигались, покорные моей воле!
Пока рой каменных обломков несся вместе со мной навстречу текучим континентам облаков, что скрывают поверхность этой планеты, а сама она росла прямо на глазах, заслоняя собой все остальное, я устроился поудобнее в своем гробу и захлопнул каменную крышку, получив наконец возможность хотя бы отчасти управлять этим примитивным летательным аппаратом, в котором я долго лежал, как труп.
Убийственная жара навалилась и прошла, и тут же все мое тело вновь онемело от мощного, как удар грома, толчка – это мой гроб прошил поверхность воды и с шипением погружался в океан, поднимая столб пузырьков воздуха. Холодный донный ил вскипел и снова медленно осел над местом нашего приземления, и только тогда я, едва придя в себя от удара, медленно /выполз из своей гробницы и стал оглядываться по сторонам.
Пам-Пель лежала на груде межзвездного мусора – кучка жалких камней, вот и все, что сохранилось от нашей погибшей галактики! Я бросился на труп той, которая едва не стала моей убийцей. Я оторвал ей крылья, ноги, разорвал на части ее тело. Когда наконец я оставил ее, она была мертва, – я это точно знаю! – ни искорки жизни не теплилось больше в ней.
Какая странная блажь нашла вдруг на меня, воришка, что я поведал тебе о моем прошлом! Но о том, как протекала моя жизнь здесь, рассказывать не стоит – легенды обо мне и так ходят среди твоих соплеменников в разных странах!
Думаю, что все дело в жалости! В сожалении об исчезнувшем мире! Мне и самому и странно, и горько, до смешного горько, воришка! Подумать только, поведать о гибели моего несчастного мира, торопливо вышептать всю горестную повесть об ужасной трагедии, постигшей мой космос, и кому, – тебе. Доверить столь громадное событие жалкой памяти такого бессильного ничтожества, как ты.
И все же мысль о том, что я нашептал свой рассказ на ухо крохотной полевой мышке, наполняет меня неожиданным удовлетворением. Меня веселит игрушечная мера предосторожности, которую я принял против насмешницы-судьбы, доверив сокровищницу воспоминаний о славном исчезнувшем мире мелкому, ненадежному хранилищу твоего разума..
И пусть недостаточность этой меры служит доказательством моей уверенности в своих силах. Каким бы чудом ни уцелел демон, ему со мной не справиться, ибо здесь, на Хагии, спокойная жизнь и сытная еда превратили меня в А-Рака невиданной величины, какие и не снились предкам Пам-Пель.
И все же, если худшему суждено сбыться, память о моем мире не исчезнет вместе со мной. Ты, вор, расскажешь мою повесть остальным. Может статься, она и проживет еще денек-другой среди таких же бабочек-однодневок, как ты!
Теперь ступай. Дашь священнику вина, и сознание вернется к нему. Он тебе заплатит, а ты, с присущей тебе профессиональной любезностью, быть может, не откажешься помочь ему в важном деле, которое предстоит сегодня: распределении золотого дара. Прощай, вор!
Примечание редактора.
О существе, которое названо здесь Пожирателем Звезд,– если его, конечно, можно считать существом,– я отыскал лишь разрозненные упоминания в отдельных документах. Однако бессмертный Парпл включил в свой «Пандект» отрывок под названием «Император Вселенной», вольный перевод с верхнеархаического, в котором внимательный читатель разглядит указание на существо или явление, во многом напоминающее то, что открылось взору паучьего бога в день гибели его мира. Для удобства читателя привожу здесь указанный фрагмент.– Шаг Марголд.

ИМПЕРАТОР ГАЛАКТИКИ
Император Галактики
Сотни звезд разорвал в клочки.
Обитатели многих миров
В одночасье утратили кров.
Хоть и разного рода-племени,
Все одних мощных чресл семени –
Все явились на солнечный зов
Из предвечного мрака миров.
Звездный пламень их к жизни призвал,
Тем – красу, тем – могущество дал.
Много их, и каждому ясно –
Жизнь дана им была не напрасно.
Вихрь межзвездный налетел,
Души оторвал от тел,
Плоть любая пошла в дело,
Жизнь ничья не уцелела.
(Да и то, коль правду молвить,
Не живут они ведь долго!
Только вспыхнуть успевают,
Как опять во Тьму ныряют!)
Крылья, лапы, плавники –
Всё в один котел лети!
Хари, морды, пасти, рыла –
Все сюда, как тут и было.
Глаза, пальцы, языки,
Бивни, когти и клыки,
Черным жерновам Ничто
Все годится, все одно.
(Жизни все должны срастаться
И, бурля, в одну сливаться!)
В черный прах все превратится,
Будет век во тьме клубиться
Вихрь из жертв и кровопийц,
Из святых и их убийц!
В прах – невинных, в прах – казненных,
В прах – в темницы заключенных,
Беспощадно смерть возьмет
Все, что дышит и живет.
Жернова Ничто и Тьмы
Перемелют все, увы!
Звезды в небе вновь зажгут
И опять во прах сотрут…
Стаи птиц на небо вышлют,
Трелями пространство вышьют,
Новый блеск глазам дадут.
Речи вновь звучать начнут,
И сердца опять забьются,
Счастьем до краев нальются…
Мир из Ничего родится
И в него же возвратится…
(Где вы, те, что прежде жили,
В звездном вареве кружили?
Не отыщешь и следа –
Всех пожрала пустота.
Как бы ни тянулся путь,
Всем там быть когда-нибудь…)
Жернова, о, пощадите!
Пустоту вновь, заселите!
Пусть разверзнутся пучины,
Встанут горные вершины,
Вновь обеты прозвучат,
И герой осилит ад,
Честолюбья лук согнется,
И стрела мечты взовьется,
Из горнил жестоких пыток
Новые святые выйдут…


НИФФТ 9

Подарок бога-паука, воздаяние за непосильно тяжкий налог, которым он обложил свою паству в минувший Жребий, разместили на площади Корабельных Верфей, самой просторной в этом городе величавых башен, массивных арок и куполов, где банки и ломбарды оспаривали друг у друга право именоваться самыми красивыми зданиями Большой Гавани.
Я помог Паандже Пандагону вернуться в свои покои, дал ему вина и уложил спать, пообещав вернуться и разбудить его через час после восхода солнца. Потом я вышел на предрассветные улицы. Они были пусты, но в каждом окне за шторами горели лампы, а слух о даровом золоте, которое будут раздавать через считанные часы, лихорадочным шепотом обсуждали у каждого очага.
У Вескитта и Фобба я заказал горячий поссет и вино на завтрак, и официант обслужил меня отменно вежливо, хотя и с отсутствующим видом, точно застыл в мечтательной нерешительности между жадностью и дурными предчувствиями – состояние, которое, на мой взгляд, разделяли в то утро многие его сограждане.
После завтрака я надумал было принять ванну, в которой давно нуждался, но, поразмыслив с минуту, решил отказаться от этой идеи. Вместо этого я вернулся на улицу, ибо, даже разбитый и измученный, уснуть все равно бы не смог.
Когда солнце поднималось над горизонтом, я направился к площади Корабельных Верфей и вступил на нее с первым лучом света. Там уже собиралась толпа. Бейлифы, церковные старосты и часть Пандагоновых наемников спокойно стояли и болтали с людьми, которых им было приказано не пропускать на середину площади. А там, за их спинами, вплотную стояли не менее трех десятков подвод, и от одного вида того, что на них лежало, меня охватил ужас.
Я, разумеется, говорю о неприкрытых грудах золота, среди которых мешки и бочонки извергали свое ослепительное содержимое, струйками вливавшееся в сверкающий поток огромного богатства. Миниатюрный горный хребет из чистого золота возвышался на тех повозках. Уверен, Шаг, ты понял, какого рода ужас объял меня, едва я их увидел. Когда такой громадный кусок сыра лежит в мышеловке, берегись – она вот-вот захлопнется!
Собравшиеся на площади люди испытывали, по-моему, те же опасения. Правда, они не столь отчетливо осознавали грозящую им опасность – в глубине души они уже готовы были продаться за эту бесстыдную подачку, но погребенное в сердцах сомнение давало себя знать в странном спокойствии, никто не напирал на оцепление бейлифов и их подручных. Толпа постепенно прибывала, не подавая и признаков нетерпения. Все словно настороженно ждали чего-то, тревожно прислушивались, приближаясь к приманке. Еще бы, столько золота! Кому, как не вору, и знать, дружище: если оно так нахально лежит у всех на виду, можешь об заклад биться, что каждая его кроха будет стоить головы.
Больше всего в ту минуту мне хотелось, чтобы Мав с сотней – другой дюжих горцев уже стояла на утесе над Стадионом, но я отлично знал, что так скоро им не добраться. Можно, конечно, сколько угодно надеяться, что Фурстен Младший, который отправился на юг за титаноплодами и копейщиками, вернется к концу дня, однако рассчитывать на их помощь раньше этого срока не приходилось. Небо было немыслимо голубым и совершенно безоблачным – никогда в жизни не доводилось мне видеть такого изумительно ясного неба, набухшего в то же время такой чудовищной угрозой.
Я отправился в святилище и разбудил, как обещал, Пандагона, потом вместе с ним и отрядом служителей Храма вернулся на площадь. Там все уже были в сборе, и я, замешавшись в толпу, слушал, как Первосвященник звонко выкрикивает распорядок ритуала. Представление удалось на славу: сам паучий бог не смог бы к нему придраться или усомниться в верности своего жреца.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37