Сколько бы он ни обжирался, не станет же он уничтожать пастухов вместе со стадом!
– Не жадность, а угроза смертельной опасности движет богом на этот раз, смертный. – С этими словами Паанджа извлек из ножен меч и так бесцеремонно приставил его острие к горлу Фурстена Старшего, что брызнула кровь, и старый боров взвизгнул от боли. – Буду снисходителен, – продолжал Первосвященник, – и попытаюсь убедить тебя еще раз, достопочтенный и многоуважаемый мешок гноя и заразы, но если вновь не преуспею, то располосую тебе глотку до самого хребта и сам возьму в твоем золоченом свинарнике все, что мне надо. Но сначала выслушай вот что: ровно через день бог распределит между жителями города дар на сумму более ста миллионов золотых ликторов – в качестве воздаяния за сегодняшний Жребий, как ему угодно было выразиться. Об истинном значении этого жеста предоставляю тебе догадываться согласно твоему собственному циничному разумению… Ага. Так получим мы все-таки деньги?
Совсем другой огонек зажегся теперь в глазах старого Фурстена. Некоторое время он сидел молча, потрясено созерцая представшую его внутреннему взору новую реальность, нисколько не похожую на ту, к которой он привык. Но он всегда умел смотреть правде в глаза, и способность быстро приспосабливаться к обстоятельствам не оставила его и теперь.
– Да. Позвони вон в тот колокольчик: придет мой клерк, и вы получите деньги, а вместе с ними и мое проклятие. Что до меня, то пришло, как видно, время перебираться на островную виллу.
– Тогда поспеши, ибо к восходу солнца мы должны наложить запрет на вывод любых судов из гавани.
На этом они и расстались. Друзья унесли четыре мешка золотых монет, которые даже им, притом что они были люди сильные и тренированные, показались слишком тяжелыми.
Последние часы той эпохальной ночи выдались очень напряженными, нужно было переговорить с начальником порта и другими муниципальными чиновниками. Придя на восходе солнца на аудиенцию к А-Раку в его святилище, Первосвященник доложил богу, что движение судов из гавани закрыто. После этого он робко попросил разрешения отправить своего коллегу-прелата, Фурстена Младшего, в ту часть острова, где в лагерях, учрежденных специально для того, чтобы снабжать живой силой армии, задействованные в Шамнеанских войнах, можно было нанять дополнительное количество солдат для защиты бога. Так и получилось, что Фурстен Младший отплыл из Большой Гавани с благословения бога, но исключительно по своей и Пандагона надобности.
Фурстен вышел в море на быстроходной военной галере с отрядом вооруженных абордажными саблями солдат и готовыми к бою баллистами на борту, чтобы придать судну устрашающий вид: он знал, что прибрежные воды Хагии уже кишат дожидающимися своего часа пиратскими судами. Я и сам был в курсе того, что еще до моего прибытия на остров немало морских хищников легли в дрейф на некотором расстоянии от побережья и, навострив уши, стали ждать, а в последующие дни их число все прибывало. Стоит человеку услышать какую-нибудь сплетню, и он думает, что он первый, кому стало об этом известно, тогда как на самом деле в ту же самую минуту об этом шепчется полмира. Я, дорогой мой Шаг, был даже немного знаком с некоторыми из тех водоплавающих негодяев (краска стыда заливает мои щеки, когда я пишу об этом), именно потому мне и стало известно кое-что еще о передвижениях старого Фурстена уже после того, как его сын и Паанджа ушли из особняка, прихватив с собой золото.
Старый развратник, похоже, не терял времени: как только за сыном закрылась дверь, он поднял весь дом на ноги, собрал все свое движимое имущество, погрузил его на четыре объемистых подводы и кинулся в гавань, где за два часа до рассвета и, следовательно, прекращения морского сообщения перенес все их содержимое на яхту, которая стояла у пристани. Негодяй сразу сообразил, что подачка в сто миллионов золотых ликторов – это всего лишь подслащенная приманка, предназначенная для того, чтобы удержать стадо на месте и продолжить бойню.
К восходу солнца хагианский берег остался далеко за кормой яхты, которая несла Фурстена к крохотному островку в нескольких часах пути от Хагии, где находилась его вилла. Нежась среди подушек на кушетке, стоявшей на полуюте, он без приключений добрался до берега, а оттуда его со всем добром доставили на виллу. Однако первое, что сделали пыхтящие от натуги носильщики, когда высоченная каменная лестница резиденции магната осталась позади, это уронили его паланкин на пол и кинулись бежать. Правда, далеко уйти им не удалось, так как на веранде было полным-полно бездельничающих морских разбойников, которые отдыхали после утренней порции аквавиты.
Вообще-то это были каннибалы с островов Донда, что среди Ледяных Водоворотов. Их предводитель, некий Шалагастра (с которым мне довелось потом беседовать, – жизнерадостный парень, голос его звучал нисколько не тише оттого, что в то самое мгновение, когда мы с ним разговаривали, он истекал кровью), перекинулся со старым Фурстеном парой слов, после чего он и его команда зажарили старого негодяя живьем и съели.
Шалагастра подвел старого развратника к балюстраде и попросил со всем вниманием вглядеться в открытое море.
– Пойми, даже – если бы ты держал курс прямо в открытое море, конец все равно был бы один, – утешил он Фурстена Старшего. – Видишь вон те каравеллы на юго-юго-востоке? Гулагские флибустьеры. И вон там, дальше на восток, мелкие крапинки? Флотилия люлюмийских каперов. Остальные стоят на якоре еще дальше. Слух разошелся повсюду. Вашему богу-пауку грозит опасность… по крайней мере, мы на это надеемся. Говорят, скоро можно будет попасть в подвалы ваших монастий, и мои коллеги-предприниматели, как ты понимаешь, в высшей степени заинтересованы.
О, гляди-ка, твоя постелька из угольков уже готова! Ну, ну! Нечего распускать сопли, фу, как некрасиво, брось скулить! Мужественная сдержанность, вот что подойдет лучше всего! Помогите-ка, ребята, он наверняка тяжелый! Надо его как следует прожарить, а то мясо у него с гнильцой!
Примечание редактора:
Этот фрагмент повествования Ниффта требует скорее дополнения, нежели сокращения. Мой друг лишь вскользь упоминает обстоятельства, о которых, он был уверен, я осведомлен. Дело в том, что по дороге на Хагию Ниффт воспользовался возможностью и загодя распространил среди своих коллег и представителей родственных профессий информацию, которую он, собственно, и собирался продать хагианским жрецам. Непревзойденный стратег, он сразу понял, что, окажись слух правдой, ему проще всего будет набить карманы, если все силы острова будут брошены на защиту денежных подвалов от массированного нашествия.– Шаг Марголд.

ЛАГАДАМИЯ 7

Мы добрались до вершин холмов, что тянутся вдоль долины Петляющего Ручья на востоке, когда полная луна стояла в зените. Кости ломило от усталости – так бывает только от страха или после боя. Для привала я выбрала место на самой вершине, у поворота дороги, на обочине, укрытой от ветра каменным выступом, – там мои люди поставили повозку и сами улеглись спать рядом. Я, Ниффт и Мав остались сторожить: повернувшись спиной к спящим, мы смотрели в разные стороны – я в долину, Мав и Ниффт вверх и вниз вдоль дороги.
Я прямо-таки висела на своем копье, безжизненная и слабая, как засохшая виноградная лоза. Признаться, только злоба против нанятого нами вора, что жгла меня изнутри всю дорогу наверх, – а мы весь путь проделали бегом, не давая себе ни секунды передышки, – придавала мне сил. Но изнеможение взяло верх даже над гневом, задуло его живое пламя, оставив лишь воспоминания о злости. С мыслью о том, что вор запятнал своим присутствием возложенную на мой отряд миссию, я безвольно смирилась; да и как тут было не смириться, когда вся миссия оказалась игрой, которую затеяла ведьма и в которой мне отводилась роль круглой дуры? Сама судьба, верно, решила посмеяться надо мной. Как будто мало того, что я ринулась как оголтелая в самое сердце кишащей пауками-людоедами страны по первому слову лживой старой карги, так нет, надо было еще и нанять себе в копьеносцы вора, зная, что на них-то пауки и охотятся!
Час прошел в молчании, а потом я окликнула:
– Эфезионит. – Я старалась говорить как можно тише, ибо часовым нужны не только глаза, но и уши. – Эфезионит, вот мы и повстречались с богами. Одного этого довольно, чтобы два человека, сколь бы различны они ни были, почувствовали себя союзниками. Каждую секунду на этой земле нам обоим угрожает одна и та же опасность. Скажи же, что такое ты узнал об А-Раке, что священник заплатил тебе?
И тогда, без долгих предисловий, Ниффт прочел свой стих – непроницаемо загадочную угрозу А-Раку, вся суть которой сводилась к упоминанию о таинственном убийце по имени Пам-Пель.
– Эти слова впервые бросились мне в глаза, – пояснил он, – когда я перебирал пергаментные листки с грошовыми балладами на колодрианском базаре. Потом, во время странствий по Большому Мелководью, мне не раз доводилось слышать о каком-то перевороте, который вот-вот якобы произойдет на Хагии, в особенности много говорили о «неохраняемых подвалах»…
– «Неохраняемые подвалы», – прошептала Мав. – Ну конечно…
Внизу, на дне долины, которую мы совсем недавно оставили позади, люди вдруг стали подавать признаки жизни, совершенно, казалось бы, неуместные в эту ночь Жребия. Насколько мы могли разглядеть, вокруг трех деревень сразу заплясали крохотные дрожащие огоньки – наверное, факелы. Это были не процессии, в движении огней вообще не было ничего упорядоченного, они метались судорожно, как обезумевшие, наводя на мысль о перепуганных насмерть людях, вырванных из объятий сна вторжением чего-то ужасного. И вдруг самый крупный рой огненных мошек начал стремительно редеть, точно чья-то невидимая рука без разбора прихлопывала светящихся насекомых.
– Слушайте! О, слушайте, как стенают бедные души! – захлебнулась свистящим шепотом Мав, и я не столько увидела, сколько услышала ее слезы. Она была права: со дна наполненной лунным светом чаши между двумя грядами холмов то и дело доносились слабые, еле различимые отголоски предсмертных человеческих криков.
– Они не покидали своих домов, как и полагается законопослушным гражданам в такую ночь, – продолжила она через несколько минут, – но сегодня и этого мало. Никогда мне еще не доводилось слышать о такой свирепой, дикой охоте. Похоже, гнусный старый многоног и впрямь напуган, он так жрет, как будто хочет впрок набраться сил…
Вскоре и два других водоворота искр потухли, как не бывало. Некоторое время внизу, на дороге, по которой мы поднимались совсем недавно, еще виднелись отдельные огоньки, точно звенья разорванной цепи. Должно быть, люди, в чьих руках горели эти факелы, бежали, напрягая все силы, и сверху невозможно было без жалости глядеть на то, как медленно, ужасающе, безнадежно медленно ползут эти красные искорки в гору. Но вот первый огонек дрогнул, замер на мгновение и заскользил вниз по склону, остальные посыпались за ним, словно падающие звезды, и так же быстро, как те, растаяли в окружающей тьме.
Луна клонилась к закату, когда Оломбо и погонщики сменили нас на часах, а мы легли соснуть. Открыв глаза, я увидела над собой серое, как сталь, предрассветное небо.
Невыспавшиеся, с красными глазами, дрожа от предрассветного холода, мы уселись в кружок на корточки и принялись за сухой хлеб, макая его в разбавленное вино. Как только край солнечного диска поджег верхушки холмов на востоке и первые лучи позолотили море травы, Шинн и Бант-рил впряглись в оглобли повозки, копейщики выступили вперед, и тут прозвучал голос Мав:
– Подождите! Смотрите, кто-то торопится к нам, вон там, сейчас вынырнет из-за поворота!
И действительно, кто-то низкорослый поднимался по склону, меряя его шагами неутомимо и монотонно, как заведенный. Мы молча наблюдали, гадая, кто это может с таким неколебимым спокойствием пересекать долину, переполненную смертью. И тут я поняла, кто это был.
Недолгий сон и скудная еда подкрепили мои силы настолько, что я снова разозлилась, да еще как. Солнце лишь на две пяди поднялось над горизонтом, когда она одолела подъем и зашагала к нам по вершинам холмов, то скрываясь из виду в ложбине, то возникая на очередном пригорке. Привычной черной вуали не было, зато на голове красовалась целая башня из желтоватых, тронутых чернотой волос, заплетенных в многочисленные косички и подколотых дюжинами шпилек. Шагала она с такой же неумолимой решительностью, что и прежде. Замызганная, неуклюже перетянутая ремнем туника облегала мощный торс, подчеркивая, что мускулатуры в нем столько же, сколько и жира. Эта ее походочка меня больше всего и взбесила – я вспомнила, как мы покорно трусили за ней, пока она вот так же невозмутимо шагала по горам и долам до небезызвестной фермы, а потом обратно. К тому времени, когда она остановилась прямо передо мной, гневные обвинительные речи переполнили меня до такой степени, что я не могла вымолвить ни слова. К тому же кожа у нее оказалась лимонно-желтого оттенка, а глаза горели таким неприятным оранжевым огнем, что я от неожиданности, наверное, все равно забыла бы, что хотела сказать. Ведьма подняла пухлую ладонь, точно желая предупредить поток обвинений, которые я все равно не в силах была из себя выдавить.
– Оставь свои заезженные претензии при себе! – каркнула она. – Если вас обманули, обвели вокруг пальца и одурачили, то лишь ради достижения цели столь благородной, что вам и не снилась, любезные мои нунции! К тому же вам щедро заплатили! Так что прикусите языки и мотайте себе на ус, ибо, клянусь всеми кособрюхими богами этого острова, работы у нас нынче утром больше чем достаточно! Прежде всего, Помпилла – это не я. Это она!
И ведьма ткнула пальцем в треснувший, перевязанный веревкой гроб. У нас, наверное, рты открылись от удивления, ибо она тут же поспешила добавить:
– Тихо! Все по порядку. Меня зовут Желтушница Толстая, я урожденная бродячая ведьма со Стреги, рано осталась сиротой и всего в жизни добилась самостоятельно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37