.. Ну случилось, насколько мне известно. Но ведь оно – всего лишь крохотный фрагмент и без того не длинной истории людей, всегда что-то смутно ощущавших и ощущающих внутри и вне себя, но не умеющих понять – что.
– Но эти смутные ощущения суть то, что ты назвал подсознанием.
– Нет, это как раз – сознание или даже знание. А в его основе – все тот же страх. В данном случае – страх чего-то всемогущего, всевидящего, вседержащего, которое обязательно достанет смертного и накажет, накажет, накажет. То есть оно, всевидящее, и существует лишь для того, чтобы гнобить человечков.
– А разве не так?.. Я уж не говорю об истории моей Земли: всякие там всемирные потопы, вавилонские башни, содомы и гоморры… Я – о своем нынешнем Пути и о Сущем, которому я, как ты говоришь, служу. Драконы, сжигающие города: они – Псы Сущего. Смерч, взрывающий почву и рушащий дома: он послан Сущим на мой Вефиль… – сказал и сам удивился: «мой» Вефиль. Вот ведь как… – А убийства моих, – на этот раз голосом специально подчеркнул, – вефильцев?.. Нет, Кормчий, в чем-то ты лукавишь, что-то недоговариваешь. Ведь мой Путь – это воля Сущего. Происходящее на Пути – воля Сущего. И что прикажешь думать, если Его воля – а это не придуманная неким коллективным сознанием воля какого-то всемогущего и всевидящего, а очень ясная, реальная, тебе-то, как я понимаю, вообще понятная! – если Его воля автоматически рождает у смертных страх?
Кормчий молчал и все-таки улыбался. Он опустил руку в туман и вынул из него длинную темную бутыль – как с полу поднял. Спросил:
– Выпьешь? Хорошее вино.
– Откуда? – обалдело задал вопрос Чернов.
– Откуда я знаю? Захотел, взял… – Засмеялся: – Вот тебе пресловутое волшебное слово: захотел. Знаешь, разговор у нас занятный, его лучше под вино вести – это я подсознательно ощутил… Возьми себе бокал. – Он опять сунул руку в туман и достал хрустальный простой бокал на тонкой ножке.
Чернов следом проделал тот же трюк, но рука ничего не ощутила, пустой из тумана вынырнула.
– Не хо-о-очешь по-настоящему, – протянул Кормчий. – Как же ты летал?.. Ох, давит тебя твое прагматичное «я», просто плющит по-черному… На, бери. – Протянул Чернову такой же бокал, вытащил зубами пробку, чуть торчащую из горлышка (а мог бы и штопор захотеть, злорадно подумал Чернов), разлил темно-вишневое, тягучее, даже липкое на взгляд и на взгляд же прохладное.
Поднял бокал вполне по-земному.
– Ну, будем… – тоже по-земному.
– Будем, – согласился Чернов.
Чокнулись. Выпили. Все угадано: тягучее, обволакивающее, прохладное. Во рту осталось внятное, чуть сладковатое, цветочное послевкусие. Не чета – гананским.
– А ты сам-то с Земли? – спросил Чернов.
– Откуда же еще? – удивился Кормчий. – Дурацкие вопросы задаешь, Бегун. Мы, вечные, все – с Земли, все – от одной матушки. Только жизнь у нас разная, время у нас по-разному капает, мир по-всякому устроен. Впрочем, вполне допускаю, что в одном смертном воплощении ты живешь в этом пространстве-времени – ПВ, как ты говоришь, – а в другом попадаешь совсем в иное, в мое теперешнее, например. Или в то, где Младенец. Или в то, где мир поделен надвое… А я, допустим, – к тебе в Москву… Мы все – солдаты, Бегун. Солдаты Сущего: Зрячие, Кормчие, Зодчие, Избранные – те, что в Вечности, и даже Псы… Есть еще и другие… Ну и ты, Бегун-на-все-времена.
– А Кормчих, выходит, много?
– Хватает…
– А какие еще? Другие?
– Зачем тебе? Как там у вас: меньше знаешь – лучше спишь…
– Зачем мне?.. Вопрос и вправду зряшный… Тогда другой: зачем все это Сущему?
Кормчий молча разлил вино по бокалам, окунул бутылку в туман. Пил без тоста на сей раз, медленно, крохотными глотками. Не спешил отвечать на главный вопрос Чернова… Впрочем, нет: был у Чернова еще один, тоже главный: как ВСЕ устроено? Но понимал: хрен кто ответит, даже если знает…
– В общем, ты спросил то, что спросил, – скучно сказал Кормчий, – а что спросил, то и узнай. Заметь, я не говорю: пойми, но только – узнай.
– Есть разница?
– Есть. Ты знаешь, как на твоем телеэкране появляется… ну, например, трансляция футбольного матча в реальном времени? Не отвечай – знаешь. Но понимаешь ли не умозрительно, а буквально – зримо? Наверняка – нет… А как бежит ток по проводам? А звук без проводов?.. Это копеечные примеры – из твоего быта. А есть и общие для всей бесконечности миров. Вот самый первый: что такое бесконечность? Знания о ней – абсолютны. Понимание – относительно… Я могу множить примеры, но к чему? Вот что ты должен для себя точно уяснить, так это простую истину: надо понять, что ты ничего не понимаешь.
– «Я знаю только то, что ничего не знаю», – задумчиво проговорил Чернов.
– Цитируешь классика? Он прав по форме, но ошибался по сути: он знал, но до глубинного понимания не мог дойти… Кстати, его ученый коллега спустя столетия остроумно заметил о тоже весьма остроумном принципе неопределенности Гейзенберга: «Неужели Бог играет в кости?»
– Не помню. – Чернов и верно не помнил, хотя цитатку где-то слыхал.
– Не помнишь – не надо. Главное, что сказавший ухватил Истину за самый краешек, а это уже немало для смертного.
– А ты сам знаешь Истину? – тихо спросил Чернов, и все в его голосе было: и надежда, и зависть, и отчаяние.
– Истину не знает никто, кроме Сущего, – утешил его Кормчий. – Это я о смертных. А вечные… – Он задумался. Потом все же уверенно подвел итог: – Тоже никто! Догадываются – да. Опыт, частые выходы в Вечность, узнавание все новых и новых вариаций Реальности… Кстати, Бегун, если говорить об опыте и о выходах в Вечность, о вариациях, так ты среди нас – один из самых знающих. Подчеркну: не понимающих, а знающих. Потому что ты вообще – один.
– Один из… – все-таки сверлил защиту Кормчего, все-таки пытался вытянуть из него еще краешек Истины.
– Есть знающие много больше тебя, и число их велико в Вечности, но испытавших больше – нет.
– К чему мне это знание о знании, извини за дурацкую формулировку, если я, каждый раз попадая в Вечность, как бы заново рождаюсь – как младенец с чистой памятью. И второе: даже если б я что-то помнил, истинного понимания-то нет, ты прав, к сожалению. И, похоже, не предвидится. По крохотному краешку Истины нельзя судить о том, какая она… Одна умная женщина у нас в России написала о море… ты знаешь, что такое море?.. ага, знаешь… но вот эти слова: «Мне только самый край его подола концами пальцев тронуть довелось». Как точно сказано, да? Разве она представляет себе, какое оно на самом деле – море?.. Так и я… Бог играет в кости, говоришь?.. Я пошел дальше того ученого, Кормчий. Я предполагал многие игры. Но не думаю, что Истина – в игре. Ты противопоставил два глагола: «знать» и «понимать». Я продолжу. Есть у нас поговорка: человек предполагает, а Бог располагает. Тоже, видишь ли, неравноценные понятия… Поэтому, что бы я ни предположил, ухватив пальцами свой краешек Истины, все будет зыбким и скорее всего неверным.
Кормчий слазил пальцами в туман, который по-прежнему стоял (или висел, или стелился…) в тех же параметрах, и достал сигару. Спросил Чернова:
– Будешь?
– Не курю, – машинально ответил Чернов.
– А я курю, – сообщил Кормчий. Щелкнул пальцами, как добрый джинн Омар Юсуф ибн Хоттаб из великой книги детства Чернова, высек огонь, прикурил, вкусно набрал в рот дым, пополоскал им там, выпустил, добавил чуток туману. – Ты вот что… – сказал, точно как тренер Чернова, когда тот бегал за сборную. Не вешай нос: все не так плохо, как тебе снится, – ну, прямо те же слова, что и у тренера! – Начнем с памяти. Ты же не станешь утверждать, будто в смертной жизни ты – некий Иван, ничего не помнящий?.. Не станешь. Твоей земной памяти любой позавидует. И ведь завидуют, верно?.. Но заслуга в том не папина и не мамина. Накопление памяти в Вечном идет постепенно, а у Бегуна – еще и скачкообразно, от Пути к Пути. Это, понятно, – в Вечности. А в твоем случае это накопление прорвалось и в смертное воплощение. Как сие понимать? Я бы понял как сигнал. О чем сигнал? Не знаю, как объяснить… Ну, о твоей большей готовности, что ли… Как плод зреет…
– К чему готовности?
– К прорыву в Знание.
– То есть я созрел, так?
– Не знаю, Бегун. Это не моя компетенция… – Он поднял палец вверх, пошевелил им, описывая, вероятно, некий круг посвященных в тайну Бегуна – там, наверху. – Я уже объяснил тебе, что ты все в нынешнем Пути вспоминал сам. Ты многое вспомнил и это многое и разрозненное сумел увязать в одно. Твой краешек, конечно же, мал, но он и вправду – край Истины. А из малого складывается целое, рано или поздно, но складывается. Это серьезно. Бегун, поверь мне: я все же Кормчий. У тебя впереди – Вечность…
– И позади – Вечность. – Чернов не разделил оптимизма Кормчего.
– Кто измерит, что длиннее: Путь пройденный или Путь оставшийся? Только не я, Бегун, только не я… Но не о мерах длины идет речь, Бегун, – о твоей памяти. Ты вспомнил малое – значит пришло время вспоминать большое. Что потом, Бегун, догадайся с трех раз?
– Откуда я знаю? Время вспоминать большое, время забывать большое…
– Дурак ты, Бегун! Уж и не знаю, почему тебя всунули в такую примитивную смертную оболочку. Спортсмен, одно слово… За временем вспоминать идет время знать. А еще дальше – время понимать узнанное. Цепочка: вспоминать – знать – понимать. Пусть все эти глаголы – о краешке Истины, который у каждого из нас – свой и своего размера. Я не знаю, что останется тебе, когда ты вернешься в свою Москву, но что-то из вспомнившегося – наверняка. А уж что сверх того – воля сам знаешь чья.
– А когда я вернусь?
– Хочешь – прямо сейчас.
– Это в твоих силах?
– Я – Кормчий. Я многое могу в Вечности.
– И конечно, не скажешь, что именно можешь.
– Не скажу. Я сообщаю тебе лишь то, что тебе положено знать. Будет воля Сущего – встретимся с тобой на следующем твоем Пути. Тогда и получишь очередные ответы, если все славно сложится.
– Не сложится. Я тогда все вопросы забуду. И тебя, Кормчий, тоже. Вспоминать – знать – понимать… Красиво, конечно, но трудно верится.
– Поживем – увидим, Бегун.
– Где поживем?
– Кто где. Твоя же поговорка… К слову: не стоило бы, но узнай. ПВ, где проходят наши с тобой смертные жизни, весьма похожи друг на друга, коллега Чернов…
Он, оказывается, знал, как зовут Бегуна в его смертной жизни, он слишком много знал – Кормчий. Если следовать сюжету известного Чернову анекдота про ковбоя, ответившего на скаку, сколько будет дважды два, Чернов должен был выхватить кольт и пристрелить Кормчего. Прямо-таки жгучий детектив – «Убийство в Вечности»… Ах мечты, мечты, детские радости смертных…
– Я хочу проститься со своими. Можно?
– Отчего нет? Простись… Только зачем?
– Ну, не знаю… Хочу… Свыкся я с ними… И еще: скажи, что мне делать с Силой?
– С какой?
– С той, которую они мне отдали – всем миром?
Кормчий засмеялся заразительно, громко.
– Бегун, Бегун, какая Сила? Ее у тебя и осталось-то лишь на Сдвиг в твое ПВ с Сокольниками и парком для джоггинга. Нечего отдавать. Ты, к месту будет помянуто, уже вернул немалую часть ее, когда возвращал к жизни умирающих. Ты за своих спутников не волнуйся: они новую накопят, у них иного выхода нет. Но не сразу, не сразу… А пока у них, кажется, – проблемы?.. Они решат их сами или ты хочешь помочь?
– А чем я могу помочь?
– Многим, Бегун. Но раз ты не помнишь – чем и как, то иди себе с миром. Вряд ли стоит по-дилетантски вмешиваться в ход событий. Твой Путь завершен. Прощай… Хотя нет, подожди, я хочу оставить тебе кое-что – на память, Бегун. Почему-то я верю в твою память…
Кормчий в очередной раз опустил руки в туман и будто забегал по клавишам – то ли фортепиано, то ли компьютерной «клавы». Судя по характерным щелчкам, то была именно «клава». При этом Кормчий внимательно смотрел в туман, якобы читая набираемое. А может, и впрямь читал… Притормозил, еще разок щелкнул клавишей, и через положенные несколько секунд невесть где зашкворчал невидимый принтер. Прямо из тумана полезла обычная страничка формата «А-четыре». Кормчий выхватил ее, сложил вчетверо и протянул Чернову:
– Держи.
– Что это?
– Сказал же: кое-что на память.
– Куда я это дену? Заберу с собой в Москву?
– Почитаешь на досуге. Потом можешь порвать. Что запомнишь, то запомнишь. Это ответ на твой вопрос: почему Сущий вынужден наказывать смертных.
– Заповеди, что ли?
Кормчий уже допыхтел сигарой, пока они разговаривали, пыхнул напоследок, швырнул окурок в туман. Намусорил на вершине горы Синал. Или где-то там имело место мусорное ведро?..
– Прямо спать тебе не дают твои аналогии!.. – заявил раздраженно. – Я всего лишь Кормчий, Бегун, да и ты нынче – не Моисей. И теперешний Путь твой не сорок лет длился, а много менее… Книга Пути, как и Книга Книг, – это всего лишь книги. Сказки. Мифы. Легенды. Фантазии. Но раз уж ты процитировал одну умную женщину – про море, то я процитирую одного умного мужчину – про книги: «Сказка – ложь, но в ней намек, добру молодцу – урок…» Как ты объяснишь цитату, Бегун?
– С позиции Чернова или Бегуна?
– Хороший вопрос. Давай с позиции Бегуна, а то позиция Чернова мне скучна: уж больно она приземленная, зубы ломит.
– Не знаю, Кормчий. Я хоть и Бегун-на-все-времена, как меня называет Книга Пути, но для себя я – просто Бегун. Ну с прописной буквы, только что это дает?.. Объяснить, говоришь?.. Сказка – ложь, а намек – это краешек Истины, так?
– Горячо, Бегун.
– А значит, сказки – или книги, что точнее, – пишут знающие, так? Или понимающие?
– Не угадал. Ни те, ни другие. Слышащие. А знающим и понимающим – не до сказок.
– Слышащие? Есть и такие? Тоже вечные?
– Не-е-ет! – Кормчий почему-то был слишком экспансивен в отрицании. – Простые смертные. Но несомненно – добры молодцы, потому что умеют слышать намеки. Ты, я понял, расстроен, что не прочитал Книгу Пути. Не беда. Вернешься – сядь за компьютер и сочини ее сам urbi et orbi: намеков ты набрал – добры молодцы, коли таковые найдутся, мозгами шевелить устанут… – Он встал, показывая, что аудиенция псевдо-Моисея у псевдо-Бога подошла к концу.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54