И вот что обиднее всего: Путь вперед, который крыса старательно вершит, вовсе не означает Пути к поставленной крысе цели. Может, эта цель – и не цель вовсе, извините за невольный парадокс, а всего лишь средство. Средство изучения поведенческой модели Бегуна в условиях длительного перемещения в пространстве-времени. (Круто завернул, с уважением подумал про себя Чернов.) А конечный результат изучения, то есть построение модели, и есть цель Экспериментатора. То есть сам Путь – фуфло. Куда бы ни бежал, все едино. Главное – бег, А в итоге – какая-нибудь Гранд-Диссертация Великого Магистра Путей Сообщения на Внепространственном Слете иных Великих Магистров. Диссертация, скажем, про крысу по кличке Бегун.'
Но печальные мысли эти следовало с гневом и отвращением отбросить и позабыть, потому что для крысы, то есть для Бегуна, имелся вечный постулат: Магистр, то есть Сущий, един, что он ни творит, все верно. А мысль о других Магистрах – кощунство! И надо бежать, что бы там ни думалось исподтишка, поскольку ложиться на травку и жевать травинку, глядя в небо, занятие бесконечное, а у Чернова время, к несчастью, ограничено. В данном пребывании на Земле. Хотя можно и полежать: для Экспериментатора лежание испытуемого с травинкой в зубах – тоже мотивированная модель…
Но Чернов все-таки побежал.
Город, как и следовало ожидать, оказался тоже пустым, безлюдным. Абсолютно точная копия первого, он выглядел настоящим до трещин в стенах домов, до расколотых стен, до канав, прорытых смерчиками на улицах. И картина с Бегуном все так же висела в гулком от безлюдья Храме.
Чернов опять, как и в первом Вефиле, уселся на ступеньки Храма. Что-то ему мешало принять без оговорок пусть тайную, не понятую Бегуном, но все же целесообразность идеи полной адекватности двух увиденных городов. Кстати, двух ли? Или все же Декоратор перенес декорацию со сцены на сцену, пока Бегун несся через лес и поле?.. Можно было проверить. Можно было припустить назад и посмотреть, стоит ли Вефиль посреди травяного луга. Но не стоило. Если Декоратор таскает города с луга на поле, то что ему стоит проделать тот же финт в обратном направлении, а Чернов его даже не заметит? Нуль-переход – вот как называют сей финт писатели-фантасты! Поэтому вопрос не в том, один Вефиль в этом раю существует или два. Вопрос – в другом: зачем уважаемый Декоратор громоздит одну и ту же декорацию на дороге Бегуна?.. Чернов намеренно употребил термин «дорога», а не «Путь», поскольку беготня происходила не просто в пределах одного ПВ, но даже в пределах одного пейзажа: три километра к югу, четыре – к северу, стороны света взяты с потолка, компаса у Чернова не было… Подумал так и осекся: а если взять еще пять – на условный восток и, например, семь – на условный запад, что обнаружится в этих направлениях?.. Очередной луг – ромашковый или клеверный? Очередное поле – ячменное теперь или с гречихой? Очередной лес… Нет, лес, похоже, один! Лес, похоже, – некий ориентир для Бегуна, центр сцены, ее поворотный круг, другого в окрестностях Чернов не видел. Может, просто не добежал?..
Поднялся и решительно порулил обратно в лес.
Странно, но он совсем не устал, как будто несколько часов мертвого, без сновидений, сна у реки не просто придали ему силы, а именно разбудили, но – уже с Силой, той, что вложена была в него вефильскими горожанами, вложена с некой неясной Чернову целью и пока никак всерьез себя не проявила. Разве что только сейчас: за вечер он уже набегал много больше своей классической «десятки», а и дыхалка в полной норме, и ноги как новые.
В лесу он не направился напрямик, а резко свернул направо, то есть к условному западу, минут через десять вывалился из леса на очередное поле – представьте, именно клеверное! – понесся, давя розовые цветочки, а поле поднималось полого, длинным плоским склоном поднималось к звездному и лунному небу, а когда Чернов добрался до луны и звезд, глянул вниз, то увидел: в далекой ночной лощине, подсвеченный, как с колосников, фонарями луны и звезд, лежал белый Вефиль…
Когда бежал назад, теперь уже к востоку, стало светать. Всю ночь пробегал как заведенный, а усталости – ни грана. Будь он в Москве, вполне мог бы поменять спортивную специализацию и примериться к марафонской дистанции. Что ему теперь сорок два километра с копеечными метрами? Так, семечки… Миновал знакомый до последней шишки лес, выбрался на ромашковый луг. Солнце еще не вышло из-за горизонта, но уже подсветило алым его край, и ромашки послушно повернули свои бело-желтые головы к свету, к ожидаемому дневному теплу.
Чернов перепрыгнул через ручей, спешащий по камням вдоль поля, и увидел Вефиль. Что полагается говорить в таких случаях? Круг замкнулся. Игра окончена. Занавес упал. Да, еще: Бобик сдох, как любила говорить покойная матушка, когда завершала то ли готовку обеда, то ли стирку белья. Если Бобиком считать Чернова, то он таки сдох, причем – буквально. Сила, бившая через край, вдруг вся вышла, он ощутил себя смертельно уставшим, маленьким-маленьким, никому в этом злом мире не нужным. Так уже было однажды: детство, семь лет от роду, дача, снимаемая на лето в деревне Кокошкино, самостоятельный поход в дальний, по тогдашним его представлениям, лес, сладкое счастье свободы, а потом – ужас от того, что заблудился. Он лежал в том лесу на еловых сухих колючках – смертельно уставший, маленький-маленький, никому в этом злом мире не нужный. А потом пришла мама, и мир сразу стал добрым…
Мир, в котором существуют четыре пустых до подвалов города, добрым быть не может, а мама… Нет мамы давно, Бегун, некому тебя отыскать. Сам ищи выход, сам!..
Чернову упрямо думалось, что кто-то что-то хочет ему сказать – как раз этими четырьмя Вефилями и хочет. Вопрос: что хочет? Ответа пока не видно, но это дело наживное. Еще пара-тройка марафонских дистанций – и на дороге попадется какой-нибудь добрый дачник, который окажется Зрячим. А Зрячие всегда знают ответы на несложные вопросы, в них эти ответы вложены как раз Тем, кто придумывает вопросы для Бегуна…
Правда, то же упрямое чутье подсказывало Чернову, что ПВ Четырех Городов поставлено Сущим на Путь Бегуна не для встречи со Зрячим, а для проверки его, Бегуна, личной сообразиловки. Не все ж ему ногами махать, надо бы и мозгами пошевелить. Зачем Главный Режиссер четырежды повторил одну декорацию на одной сцене? Куда дел людей из Вефиля, да и вдобавок – где вообще люди в этом ПВ? Что Он хочет от Чернова? Какого решения? Какого шага? Что об этом говорит всезнающая Книга Пути?..
И вдруг сами по себе – как водится в здешней реальности! – всплыли в сознании стилистически привычно выстроенные слова: «А когда новый Сдвиг принес двойное отражение предмета в дымном стекле, растерялся Бегун. Он теперь не мог узнать, где настоящее, а где отраженное, и не мог снова встать на Путь, потому что дымное стекло туманило взор и искажало пропорции. Но сказал Бегуну Зрячий: „Посмотри на солнце, оно тоже отражает все, что под ним, но никогда не отразится в нем то, чего нет под ним“. И посмотрел Бегун, и ослеп от солнечного огня, и в слепоте своей увидел истинное, и поразился тому, как прост ответ, и вновь прозрел, чтобы видеть и вести».
То, что «всплывшее в сознании» – подсказка, сомнений не было. Как и чужое для текста слово «пропорции». Чья подсказка – это Чернова не особо волновало, он уже примирился с подсказками, которые равняли его со Зрячими. Более того, иной раз ловил себя на летучей мысли: неплохо бы им почаще всплывать, а то постоянное соприкосновение с замыслами и умыслами Великого Фантаста то и дело ставит в тупик простого бегуна на длинные дистанции. И черт бы с тем, что длинные, это мы осилим, но понимать бы, куда и когда сворачивать… Да, он – всего лишь Бегун, да, примитивно мыслит, но когда Начальник Всевышнего Отдела Кадров подряжал его на работу Бегуном, он не сообщил ему о дополнительных требованиях к профессии. Так что Чернов был доволен самостоятельно обретенной цитатой из Книги Пути, но вообще-то она его немало озадачила.
Разберемся. Двойное отражение – это один реальный предмет и два отраженных в каком-то «дымном стекле», попросту говоря – фантомы. У Чернова в наличии – четыре города (то есть предмета…). Один, выходит, и есть его родной Вефиль, а три – гениально смоделированные дубли. «Дымное стекло» – это непонятно вовсе, но не особо колышет: ну воздух загустел, ну зрение помутилось – Книга ведь, высокая литература, метафоры всякие… Но вот вопрос, Книгой не объясняемый: если один город – настоящий, то где его настоящие жители? Куда их спрятал Старший Пионервожатый и Массовик-Затейник и, главное, зачем?..
Хорошо, подвесим последний вопрос, пусть пока повисит, не исключено – еще какая-никакая подсказка всплывет, а пока подумаем про солнце.
Чернов посмотрел на него, сильно сощурив глаза, и ничего не увидел. Солнце как солнце, в меру жаркое, смотреть больно. Ответа на нем нет. А если… Он колебался с секунду, потом решительно взглянул на солнце, заставив себя не щуриться, раскрыв глаза, даже выпучив их, чтоб сами не закрылись.
И ослеп.
Ничего истинного «в слепоте своей», как требует Книга, он не узрел, потому что немедленно зажмурился, прямо-таки стиснул веки, если можно так выразиться о веках. Ну не рекомендуется никому смотреть в упор на солнце, сие чревато ухудшением зрения, ожогом, глаукомой, слепотой. Но темнота и покой, – как всегда бывает после очень яркого света, – пришли не сразу. Несколько мгновений и под зажмуренными веками продолжало гореть солнце, вернее, яркое бесформенное пятно, в центре которого торчал черный неровный пятиугольник почему-то с одним острым углом. Такой нарисованный ребенком домик с острой крышей… Когда пришла наконец желанная тьма, глаза успокоились, и Чернов позволил себе открыть их, уставившись, естественно, в землю, в траву, он почему-то подумал, что пятиугольник с неравными углами и сторонами, то есть домик на листе бумаге, – это что-то должно значить. Хотя зачем ломать голову над ерундой? Обычная реакция зрения на световой удар, каждый знаком с нею, а форма черного пятна – случайна…
Но не сбылось написанное в Книге и, что самое интересное, когда-то уже бывшее с Бегуном, в каком-то из его прежних Путей, раз всплыла соответствующая цитата. Ничего не подсказало светило, или Чернов – в отличие от канонического Бегуна из Книги – не смог вытерпеть и дождаться «истинного». Ясно было лишь одно: какой-то из смоделированных здесь и сейчас Вефилей – именно истинный, и надо посетить каждый, не торопиться, попробовать поискать какие-то другие, не солнечные, подсказки, чтобы определить свой город. Можно было, правда, плюнуть на поиск, рвануть прочь от всех четырех и рано или поздно наткнуться на Зрячего. Чернов верил, что Сдвиг произошел, хотя и ублюдочный, с полной потерей людей, но раз произошел, то в этом среднеевропейском ПВ обязательно должен оказаться Зрячий, иначе придется отказать Сущему даже в минимуме логики. А этого Чернов сделать не мог. И не потому, что верил истово, а потому, что упрямо видел – или все же подозревал, но тоже упрямо! – железную логику во всей внешней нелогичности происходящего изо дня в день, из ночи в ночь.
Логика в нелогичности – это сильно, признал Чернов, но от подозрений не отказался. Четыре Вефиля – это знак, намек, четыре карты, упавшие на сукно рубашками вверх, одна из которых – искомый туз. Туз – это обязательно. Чернов должен найти его и, говоря языком преферансистов, зайти прямо с него.
Четыре города лежали на четыре стороны света. С какой начать?.. Начну-ка я с востока, решил Чернов, поскольку солнце вставало с утра именно там, а именно в солнце крылась подсказка, которую Чернов пока не обнаружил. Не любил кроссвордов, ребусов, криптограмм, не умел разгадывать их.
К месту – маленькое отступление. Очень часто пополняется список того, что Чернов не любил и не умел. Поневоле должно сложиться впечатление, будто Бегун – ограниченно образованный, ленивый умом физкультурник из разряда «сила есть – ума не надо». Не стоит спешить с выводами, до конца Пути еще пилить и пилить…
Отступление закончено, можно вернуться к действию. Оно началось с привычного – с бега. Через лес – к Вефилю-восточному, обозначим его так.
Домчал до него Чернов, бодро домчал, хотя и провел ночь без сна и в нервных метаниях по полям-лесам, обосновался на площади перед Храмом, решив начать поиск с центра. Поиск чего – этого он не знал. Считал по-наполеоновски: главное – ввязаться в сражение, а потом, как в песне, «зеленая сама пойдет». Была общая цель: определить, какой Вефиль настоящий, выбрать его из четырех одинаковых и тем или иным способом сообщить о результате Сущему. Или – что вернее! – Он сам все узнает. И тогда, как надеялся Чернов, возникнут люди, где-то сейчас спрятанные Главным Мистификатором, и продолжится Путь. И еще, опять надеялся Чернов, станет более или менее ясно, на кой черт Мистификатору понадобилось испытывать логические способности Бегуна. Может, потому что он, Бегун, неоднократно и не без самодовольства отмечал про себя собственное пристрастие к науке логике? Доотмечался, выходит…
Город был все тем же. Как прошел по нему Супервихрь, так ничего не изменилось: порушенные ограды, с корнями вырванные деревья и кусты, сорванные двери, взрытые на улицах кривые траншеи. Чернов опять уселся на ступени Храма – и принялся думать. Процесс этот идти не хотел, в башку лезли отвлекающие мысли, наука логика не будоражила творческую мысль. Очень есть хотелось.
Помнится, когда в первом Вефиле Чернов шастал по домам в поисках жителей, он не обратил внимания на отсутствие или наличие в домах съестного. Воды не было, высохла вода – это факт. А вот насчет еды…
Он не поленился дойти до дома Кармеля, вошел в знакомую гостиную, добрался до подвального помещения, где Хранитель держал вяленое и сушеное мясо, кое-какие овощи, пресный хлеб. Здраво полагал, что коли вихрь и смерчи не уничтожили и не повредили обстановки в домах, то с чего бы им «выдуть» из подвалов припасы?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54