Я хотела быть счастливой и сделать счастливым Максима, но, увы, мне не удавалось изгнать Ребекку из своих мыслей. Я все-таки чувствовала себя гостьей в доме, где временно отсутствует хозяйка.
– Фритс, – однажды сказала я, входя в библиотеку с большим букетом срезанных мною лилий, – где мне взять высокую вазу для этих цветов? Те, что находятся в оранжерее, слишком малы.
– Для лилий мы всегда брали высокую алебастровую вазу из гостиной.
– А она не испортится от воды?
– Миссис де Винтер всегда пользовалась ею.
После этого он принес мне вазу, уже наполненную водой, и я сама расставила в ней цветы подбирая их по оттенкам.
– Фритс, нельзя ли отодвинуть этот столик от окна, чтобы поставить на него цветы?
– Миссис де Винтер всегда ставила алебастровую вазу, на столик за диваном.
Я заколебалась, а Фритс наблюдал за мной с бесстрастным лицом. Он, безусловно, выполнил бы мое указание, если бы я велела отодвинуть столик от окна, но я не настаивала.
– Вы правы. Эта ваза выглядит лучше на большом по размеру столе.
И я поставила алебастровую вазу туда, куда ее ставили до меня.
Беатриса не забыла о том, что обещала мне свадебный подарок, и однажды, когда я сидела в своем будуаре. Роберт внес огромную посылку, явно очень тяжелую. Я всегда по-детски радовалась посылкам. Бросилась к пакету, разрезала веревки и развернула коричневую бумагу. В пакете были книги: четыре толстых тома по истории искусств. В первом томе лежала записка: «Я думаю, что такой подарок придется вам по вкусу. Любящая вас Беатриса».
Это было очень мило с ее стороны, она действительно старалась доставить мне удовольствие. Я попробовала поставить книги на полку и отошла на один миг назад, чтобы посмотреть, какой вид они имеют на полке. В это время одна из книг соскользнула с полки, а за ней покатились и остальные. Одна из них задела фарфоровую статуэтку, стоящую на соседней полочке. Статуэтка упала на пол и вдребезги разбилась. Испуганно оглянувшись на дверь, я аккуратно собрала все осколки. Затем достала из ящика конверт, высыпала туда остатки статуэтки и засунула конверт на самое дно ящика.
После этого взяла подаренные книги и унесла их вниз, в библиотеку, где они прекрасно поместились на одной из полок.
Максим рассмеялся, когда я с гордостью показала ему подарок.
– Вероятно, ты ей очень понравилась, – сказал он. – Би никогда в жизни не открывает книгу, если этого можно как-нибудь избежать.
– Она говорила тебе что-нибудь обо мне?
– Когда она была у нас к ленчу? Нет, по-моему, ничего не говорила.
– А может быть, она написала тебе что-нибудь?
– Мы никогда не переписываемся, кроме тех случаев, когда происходят какие-нибудь семейные несчастья. Я считаю, что писание писем – пустая трата времени.
Если бы у меня был брат, подумалось мне, я бы все-таки написала ему несколько слов по поводу его недавнего брака. Конечно если бы считала брак удачным. В противном случае, я бы этого делать не стала.
На следующий день Фритс, после того как подал нам кофе в библиотеку, остановился в дверях и сказал:
– Разрешите мне поговорить с вами, сэр?
– Да, пожалуйста. Что случилось, Фритс?
Это по поводу Роберта сэр, между ним и миссис Дэнверс возник серьезный конфликт, и он очень расстроен.
– О боже, – воскликнул Максим, а я начала ласкать Джаспера (мое постоянное пристанище в минуты смущения).
– Миссис Дэнверс обвиняет Роберта в исчезновении статуэтки из будуара. Видите ли, в его обязанности входит приносить туда по утрам свежие цветы. Сегодня миссис Дэнверс вошла в будуар после его ухода и заметила, что статуэтка отсутствует. Еще вчера она была на месте. Она обвиняет Роберта в том, что он либо украл статуэтку, либо разбил ее и не желает в этом сознаться. Роберт категорически отрицает и то, и другое. Вы, может быть, заметили, что он был сам не свой во время ленча?
– Я заметил, что он подал мне котлеты прямо на тарелке, а не предложил взять их с блюда. Я не знал, что Роберт столь чувствителен. Ну, очевидно, статуэтку разбил кто-нибудь другой, вероятно, горничная.
– Нет, миссис Дэнверс вошла в комнату до того, как горничная приступила к уборке, сейчас же после того, как РОберт принес цветы. А вчера никто не входил в комнату после того, как ее покинула мадам.
– Попросите миссис Дэнверс ко мне, и мы сейчас покончим с этим делом. Что это была за статуэтка?
– Статуэтка из китайского фарфора.
– О боже, это одно из наших сокровищ. Позовите миссис Дэнверс.
– Слушаю, сэр.
Фритс вышел из комнаты, и мы с Максимом остались одни.
– Неприятно, – сказал Максим. – Эта статуэтка стоила кучу денег. Но я не понимаю, почему слуги обращаются ко мне, это ведь твоя компетенция, дорогая.
Я подняла голову, и он увидел мое залитое краской смущения лицо.
– Дорогой, – сказала я, – я хотела рассказать тебе раньше, но просто забыла. Дело в том, что статуэтку разбила я.
– Почему же ты не сказала об этом при Фритсе?
– Я боялась, что он сочтет меня сумасшедшей.
Теперь это случится скорее. Ты должна будешь сказать все и ему, и миссис Дэнверс.
– О нет, Максим, скажи лучше ты, а мне позволь уйти наверх.
– Не будь д урочкой. Можно подумать, что ты их боишься.
– Я действительно боюсь их.
В этот момент дверь раскрылась, и Фритс ввел миссис Дэнверс. – Миссис Дэнверс, все это просто недоразумение. Миссис де Винтер разбила статуэтку и забыла сказать об этом.
Он глядел на меня, смеясь и сердясь одновременно
– Мне очень жаль, – сказала я, глядя на миссис Дэнверс. – Я никак не думала, что подозрение падет на Роберта.
– Может быть, можно реставрировать статуэтку? – спросила миссис Дэнверс.
Она глядела на меня с вызовом, и я поняла, что она все знала раньше и нарочно обвинила Роберта, желая проверить, хватит ли у меня храбрости сознаться во всем.
– Боюсь, что реставрировать ничего нельзя. Она разбилась на мелкие кусочки.
– А куда ты дела эти кусочки? – спросил Максим.
– Положила их в конверт.
– А куда дела конверт?
– В ящик письменного стола.
– Миссис де Винтер, кажется, боится, что вы посадите ее в тюрьму, – сказал Максим, – не правда ли, миссис Дэнверс? Возьмите конверт и поглядите, нельзя ли что-нибудь сделать.
– Все в порядке, Фритс, – обратился он к дворецкому, – скажите Роберту, чтобы он перестал лить слезы.
Как только Фритс вышел, миссис Дэнверс сказала:
– Я, конечно, извинюсь перед Робертом, но все улики были против него. А что миссис де Винтер сама разбила статуэтку? – мне просто в голову не пришло.
Если что-нибудь случится еще раз, я очень прошу миссис де Винтер прямо сказать мне об этом. Таким образом мы избежим недоразумений. Может быть, миссис де Винтер не знала, что это очень дорогая вещь?
– Нет, я именно предполагала, что это большая ценность, поэтому и собрала все осколки так тщательно.
– И спрятала так далеко, чтобы никто не смог их найти? – насмешливо спросил Максим. – Так обычно ведут себя младшие горничные, не правда ли, миссис Дэнверс?
– Младшим горничным не разрешается трогать такие дорогие вещи в Мандерли. И вообще в будуаре до сих пор еще не была разбита ни одна вещь. Когда была жива первая миссис де Винтер, мы часто убирали будуар вместе с ней.
– Ну, все, – нетерпеливо сказал Максим. – Ничего не поделаешь, миссис Дэнверс.
И она вышла из комнаты, а Максим вернулся к своим газетам.
– Мне очень совестно, Максим, – сказала я. – Это случилось тогда, когда я хотела поставить свои книги на полку.
– Мое дорогое дитя, какое это имеет значение?
– Мне следовало бы быть более осторожной. Миссис Дэнверс страшно обозлится на меня.
– Из-за чего она может злиться? Насколько мне известно, китайский фарфор принадлежит не ей.
– Но она так гордится всеми этими безделушками, и так любит их. И до сих пор еще никто ничего не разбил.
– Лучше, что это сделала ты, чем если бы это случилось со злополучным Робертом.
– А я была бы рада, если бы виноват был Роберт! Мне миссис Дэнверс этого никогда не простит.
– Да будь она проклята, миссис Дэнверс! Она же не всемогущий Господь! Я тебя совершенно не понимаю, когда ты говоришь, что боишься ее. И ты так странно ведешь себя. Представь себе, что, разбив статуэтку, ты бы позвала миссис Дэнверс и сказала ей просто: «Уберите осколки». А вместо этого ты собираешь и прячешь осколки, как будто ты младшая горничная, а не хозяйка этого дома!
– Я действительно похожа на младшую горничную. Поэтому мне так хорошо с Клариссой. Мы с ней на дружеской ноге. Ты знаешь, я недавно навестила ее мать и спросила: довольна ли Кларисса своей работой? «О да, мадам, Кларисса говорит, что совсем не чувствует себя в подчинении, а живет как будто бы в своем кругу».
– Я понимаю мать Клариссы и ее насквозь пропахший луком капустный домик. У нее было девять человек детей моложе одиннадцати лет, она сама обрабатывала огород, босиком, с надетым на голову чулком. Каким образом Кларисса выглядит так мило и опрятно, я просто не понимаю, – сказал Максим.
– О, она воспитывалась в другом доме, у тетки. Должна тебе сознаться, что ее мать, хоть и простая женщина, но мне легче находиться в ее обществе, чем в обществе жены епископа, где я всегда чувствую себя не в своей тарелке.
– Конечно, если ты поехала с визитом в этой старой юбке, то это вполне естественно.
– Нет на мне было выходное платье, но я не люблю людей, которые судят о других по их нарядам.
– Не думаю, чтобы жена епископа обращала хоть какое-нибудь внимание на наряды, но если ты сидишь на самом кончике стула и открываешь рот только для того чтобы сказать «да» или «нет», как это было в последний раз, когда мы с тобой вместе ездили с визитом, то понятно, что всем тяжко и неловко…
– Да, я очень застенчива и ничего не могу с этим поделать.
– Понимаю, тебе трудно, но необходимо постараться преодолеть это смущение.
– Ты несправедлив ко мне. Я стараюсь изо всех сил, изо дня в день. Ты просто не понимаешь того, что я выросла в другом окружении и никогда не вела светского образа жизни. Не думаешь ли ты, что все эти визиты доставляют мне удовольствие?
– Ничего не поделаешь. Здесь принято вести себя именно так, как бы это ни было скучно, – ответил Максим.
– Дело совсем не в скуке, а в том, что люди рассматривают меня, как призовую корову.
– Кто именно?
– Все.
– Какая тебе, в сущности, разница? Это придает какой-то интерес их жизни.
– Почему я должна быть для них постоянным объектом критики?
– Потому что ты хозяйка Мандерли, а испокон века у всех здешних обитателей жизнь в нашем поместье вызывала жгучий интерес.
– Я у всех, как сучок в глазу. Думаю, что ты женился на мне из-за того, что я глупа, неопытна и не могу им предоставить никакого материала для сплетен.
– Что ты хочешь этим сказать?
Он отбросил свои газеты и уставился на меня мрачными, злыми глазами. В голосе звучали незнакомые мне металлические нотки.
– Почему ты глядишь так строго?
– Какие сплетни о Мандерли ты слышала? Кто говорил с тобой об этом?
– Никто ничего мне не говорил. Я просто злюсь из-за того, что мне нужно ездить с визитами и служить вечным объектом критики.
– То, что ты сказала, не слишком приятно слышать.
– Это было гадко с моей стороны. Извини меня, Максим.
Он стоял, покачиваясь на каблуках, держа руки в карманах, и улыбался горькой улыбкой.
– Я думаю о том, – сказал он, – что я поступил очень эгоистично, женившись на тебе.
– Почему ты так думаешь?
– Между нами слишком большая разница в возрасте. Тебе следовало немного подождать и выйти замуж за своего ровесника. Человек, который прожил большую часть своей жизни, не может быть тебе товарищем.
– Это просто смешно, – возразил я. – Возраст не играет никакой роли в супружестве. И, конечно, мы подходим друг другу как товарищи.
– В самом деле?
Я подошла к нему и обняла.
– Ты знаешь, что я люблю тебя больше всего на свете. Ты для меня отец, брат, сын – в одном лице.
– Во всем виноват я, – захватил тебя нахрапом и не дал тебе возможности обдумать свой поступок, – сказал Максим.
– А я не собиралась его обдумывать, так как у меня не было никакого выбора, как ты понимаешь, Максим. Если человек любит, то…
– Счастлива ли ты здесь? – спросил он, глядя в сторону. – Я иногда сомневаюсь в этом. Ты побледнела и похудела здесь.
– Конечно, счастлива. Я люблю Мандерли, его сады и леса, и не буду больше возражать против гостей. Я согласна каждый день ездить с визитами, если ты этого хочешь. Я никогда не раскаивалась в том, что вышла замуж за тебя.
Он обнял меня и поцеловал в макушку.
– Бедная овечка, – сказал он. – Ты не слишком весела со мной, боюсь, что со мной вообще не просто ладить.
– О нет, Максим, с тобой очень легко ладить. Я всегда боялась замужества: мне казалось, что муж непременно будет пьянствовать, ругаться, будет крайне неприятен и, может быть, еще будет издавать дурной запах. Все это к тебе никак не относится.
– О боже! Надеюсь, что нет, – и он улыбнулся.
Я обрадовалась этой улыбке, взяла его руку и поцеловала ее.
– Смешно, будто мы не товарищи. Мы очень хорошие товарищи и оба, безусловно, счастливы. Ты говоришь так, словно наш брак неудачен, тогда как на самом деле он очень удачен.
– Если ты это говоришь, то уже хорошо.
– Да, но ты согласен со мной, не правда ли? Мы оба счастливы, очень счастливы, а если для тебя это иначе, то я предпочту уехать от тебя, чем огорчать тебя. Почему ты не отвечаешь мне?
– Как я могу тебе ответить, когда я и сам этого не знаю. Если ты говоришь, что мы оба счастливы, давай на этом остановимся и будем считать, что это так.
Он взял мою голову в руки и снова поцеловал меня.
– Боюсь, что ты разочаровался во мне, – сказал я. – Я неловка, застенчива, лишена элегантности, и ты считаешь, что я никак не подхожу к Мандерли.
– Не болтай глупостей: я никогда этого не говорил. Ну, а твою застенчивость ты со временем преодолеешь. Я тебе говорил уже это.
– Мы вернулись к тому, с чего начали. А началось все с того, что я разбила статуэтку. Не будь этого, мы спокойно выпили бы кофе и пошли гулять в сад.
– Будь проклята эта статуэтка! Неужели ты думаешь, что меня заботит этот фарфор?
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29