На платочке сохранился след губной помады и слабый аромат. Очень знакомый запах. Только позднее я вспомнила, что так пахли азалии в Счастливой долине.

11

Целую неделю стояла дождливая холодная погода, и мы не спускались к морю. Я видела его только с террасы или с лужайки, и выглядело оно весьма неприветливо. Шум его не утихал, и волны бесконечно разбивались о берег. Я радовалась, что живу в восточном крыле с видом на розарий, а не на это суровое и угрожающее море. Иной раз ночью, когда не спалось, я садилась у открытого окна, наслаждаясь тишиной и благоуханием сада.
Я не хотела вспоминать море и заброшенный коттедж, и все же постоянно думала об этом.
Не могла я забыть и отчаянье в глазах Максима, когда он стоял на тропинке, ведущей к коттеджу. Вспоминала его слова: «Какой же я был дурак, что вернулся в Мандерли». Я винила себя в происшедшем: я спустилась к коттеджу и нечаянно коснулась его незаживающей душевной раны. И хотя Максим был таким же спокойным, как до того вечера, я все же чувствовала, что между нами встала какая-то глухая стена. Я нервничала и все время боялась, как бы нечаянно в разговоре не коснуться его больного места.
Даже Фрэнк Кроули напугал меня однажды, заговорив за завтраком о парусных состязаниях в соседнем городке. Тема показалась мне опасной, и я вскочила из-за стола, подошла к серванту, чтобы взять себе сыру, которого мне вовсе не хотелось. Но Максим никак не реагировал на сообщение Фрэнка, и мирная беседа продолжалась. Мне явно не хватало выдержки и спокойствия. Робость и неловкость моя усилились. Когда к нам приезжали гости, я терялась и молчала, пока не подходил Максим. А в его присутствие я боялась, что кто-нибудь неловким словом заденет его, и мне опять было не по себе.
В этот первый период нашей жизни в Мандерли нас часто посещали соседи: делали визиты новобрачным. Из-за робости я произносила лишь односложные фразы из ученического лексикона, и тогда они беседовали с Максимом о людях, которых я не знала, и о местах, где я не была. Я себе ясно представляла, что на обратном пути визитеры, наверное, говорят: «Боже, как она глупа, разительный контраст с Ребеккой!»
Максим настаивал, чтобы я делала ответные визиты. Иной раз он не мог сопровождать меня, и мне приходилось переносить пытку одной.
– Будете ли вы устраивать в Мандерли большие приемы? – спрашивали меня.
– Право, не знаю. Максим ничего не говорил мне об этом.
– В прежние времена Мандерли посещало множество гостей.
– Да, я слышала об этом.
Наступала пауза, я бросала взгляд на часы.
– К сожалению, я должна расстаться с вами. Я обещала Максиму вернуться к четырем.
– Может быть, останетесь на чай? Мы всегда пьем чай в четверть пятого.
– Благодарю вас, но, право, не могу.
И с чувством облегчения я возвращалась в ожидавшую меня машину.
Во время визита к жене епископа она спросила меня:
– Думаете ли вы возобновить маскарадные была? Они были так прекрасны у вас, что я до сих пор забыть не могу.
Я улыбнулась так, будто все знала об этих балах.
– Мы еще не решили. До сих пор было так много неотложных дел…
– Понимаю, понимаю… Надеюсь, вы обсудите этот вопрос. Мандерли словно создано именно для таких балов. Оркестр играл на галерее, а в холле танцевали. Я помню один из приемов в Мандерли в разгар лета, когда распустились все цветы. Чай подавали гостям в розарии на маленьких столиках. Это было очаровательно! Ребекка умела все прекрасно устроить…
– Да, да, она была, по-видимому, выдающейся женщиной: красива, умна, очаровательна и к тому же еще спортсменка.
– Да, она была прелестна и очень жизнерадостна. Безусловно, очень одаренная женщина.
– Она ведь сама управляла хозяйством в Мандерли. Это, вероятно, отнимало у нее массу времени. Я-то предоставила экономке вести хозяйство.
– Ну, нельзя же все делать самой. К тому же вы еще очень молоды. Кроме того, у вас же есть свое маленькое хобби. Я слышала, вы хорошо рисуете?
– О, не слишком хорошо.
– Но все-таки приятно иметь такую способность. Далеко не все люди умеют рисовать. К тому же в Мандерли много очаровательных уголков, которые стоит зарисовать… Ну, а еще что вы любите: теннис, еще какая-нибудь игра? Верховая езда? Охота?
– Нет, нет. Я ничего этого не умею. Люблю пешие прогулки…
– Это самый лучший вид спорта! Мы с епископом тоже любим дальние прогулки. Несколько лет назад мы жили в Пеннинских горах и частенько проходили по двадцать миль в день…
– Очень рада, что застала вас дома, – я поднялась, чтобы попрощаться. – Надеюсь, вы навестите нас.
– Не забудьте напомнить вашему мужу о маскараде!
– Да, да, обязательно!
По дороге домой я себе представила Максима рядом с высокой бледнолицей черноволосой красавицей. Они стоят на площадке лестницы во время приема, пожимают направо и налево руки, приветствуют гостей. Она замечает все, что происходит вокруг, ведет легкую беседу и одновременно отдает через плечо приказания прислуге.
Мне вспомнился один из моих предыдущих визитов к даме с резким скрипучим голосом. «Будут ли у вас большие приемы?» А я ее видеть больше не хочу. И вообще я не желаю делать визиты! Скажу об этом Максиму. Они разглядывают меня, чтобы потом за глаза покритиковать мою фигуру, лицо, одежду: «До чего же она не похожа на Ребекку!» А если я не стану у них бывать, они найдут новый повод для сплетен: «Она так дурно воспитана. Неудивительно: он подобрал ее где-то в Монте-Карло. У нее не было ни гроша и она служила компаньонкой у какой-то старухи». – «Неужели это правда? Странный народ, эти мужчины!? – И это Максим, он же всегда был таким разборчивым. Как он мог жениться на такой девушке после того, как был мужем Ребекки!»
Пусть говорят, что хотят, – мне все равно.
Когда автомобиль въехал в ворота, я высунулась в окошко и кивнула жене привратника, которая, вероятно, меня даже не знала. На аллее мы догнали Фрэнка, он поприветствовал меня и, казалось, был рад встрече. Я постучала в стекло и велела шоферу остановиться.
– Я хочу пройтись с вами, Фрэнк!
Я называла его Фрэнком, как и Максим, а он неизменно величал меня миссис де Винтер. Если бы мы оказались на необитаемом острове и провели бы там остаток нашей жизни, он все равно называл бы меня миссис де Винтер. Мне он был очень симпатичен, и я не соглашалась с Беатрисой, которая считала его туповатым и неумным. Может быть, потому он и нравился мне, что я сама была тупа и глупа?
– Вы делали визиты, миссис де Винтер?
– Да, я была у жены епископа. Она расспрашивала меня, будем ли мы устраивать был-маскарад. Два года назад она была на таком в Мандерли и никак не может забыть его.
Он немного поколебался, прежде чем ответить.
– Да, эти балы гремели на все графство. Даже из Лондона приезжали гости.
– Вероятно, такой бал трудно организовать?
– Да, трудновато.
– Очевидно, Ребекка принимала в этом активное участие? Он искоса поглядел на меня.
– Работы хватало всем.
– Я бы, наверное, ничем не смогла помочь в этом деле. У меня нет никаких организаторских способностей.
– Вам бы ничего и не понадобилось делать, кроме как оставаться самой собой и украшать этот бал.
– Вы, конечно, очень милы, Фрэнк. Но, боюсь, я и на это не способна. Вы не спросите Максима о таком бале?
– А почему вам самой не спросить?
– Нет, нет. Сама я не хочу.
Произнося однажды вслух имя Ребекки (в разговоре с женой епископа), я почувствовала, что в дальнейшем смогу спокойно говорить о ней.
– Я была на днях в бухточке у моря, в той, где построен волнорез. Джаспер вдруг обозлился и все время кидался на какого-то несчастного рыбака с голубыми глазами идиота.
– Это был Бен. Не бойтесь его. Он совершенно безобиден и не способен убить даже муху.
– О, я вовсе не испугалась его. Мне пришлось зайти в коттедж за веревкой, чтобы привязать Джаспера, и я увидела там мерзость запустения. Жаль, что все там ветшает и гибнет без всякой пользы.
Он ответил не сразу, а после того, как нагнулся и завязал шнурок ботинка.
– Если бы Максим хотел, чтобы я занялся этим домиком, он бы сказал мне об этом.
– Скажите, все вещи там принадлежали Ребекке? Да? А для чего, собственно, она использовала этот коттедж? Снаружи он выглядит как обычная лодочная станция.
– Сначала это и была только станция, а позднее она перевезла туда и мебель, книги и посуду и превратила в жилое помещение.
Он говорил о Ребекке «она». Он не назвал ее «миссис де Винтер», как я ожидала.
– Для чего она использовала этот коттедж?
– Она постоянно придумывала всякие развлечения, вроде пикников при лунном свете и тому подробное.
– Зачем там построена маленькая пристань?
– Там обычно стояла лодка.
– Какая лодка?
– Ее лодка.
Ему явно не хотелось говорить об этом, а я, словно сорвавшись, никак не могла остановить поток моих расспросов.
– Куда девалась лодка? Или это та самая, которая утонула?
– Да, лодка опрокинулась и затонула, а ее смыло за борт.
– Какого размера была эта лодка?
– Около трех тонн водоизмещением и имела еще каюту на палубе.
– Почему она опрокинулась?
– В заливе бывают шквальные ветры.
– Неужели никто не мог выйти в море ей навстречу и спасти?
– Никто не видел, как это произошло, никто не знал, что она в море.
– Но дома ведь кто-нибудь должен был знать, где она находится?
– Нет, она часто уплывала в море совершенно одна и возвращалась среди ночи, проводя время до утра у себя в коттедже.
– Была ли она нервной?
– О нет!
– Скажите, а Максим не возражал против ее странных привычек?
Минуту помолчав, Фрэнк медленно произнес:
– Этого я не знаю.
Вероятно, она хотела вплавь добраться до берега и не смогла, утонув где-то между берегом и затонувшей лодкой.
– Сколько времени спустя было найдено ее тело?
– Прошло около двух месяцев.
– Где же ее обнаружили?
– Недалеко от Эджкомба, приблизительно в сорока милях отсюда.
– Как ее могли узнать после двухмесячного пребывания в воде?
– Максим ездил в Эджкомб для опознания.
Внезапно я прекратила свои вопросы. Мне показалось, что я похожа на человека из толпы, который непременно хочет посмотреть на жертву уличного движения поближе, или на человека, который просит у незнакомых людей разрешения зайти и взглянуть на покойника. Мне было стыдно, и я боялась, что Фрэнк Кроули станет презирать меня.
– Это было, наверное, ужасное время для всех вас, и вам, вероятно, неприятны мои расспросы и воспоминания обо всем этом несчастье.
До сих пор мы были с Фрэнком в очень хороших отношениях, и я всегда считала его своим союзником… Не потеряла ли я его дружбу после этого разговора?
До чего же длинная была эта въездная аллея! Она всегда напоминала мне волшебные сказки Гримма, в которых принц теряет дорогу.
Я чувствовала, что Фрэнк все еще насторожен и боится дальнейших расспросов.
– Фрэнк, – в отчаянье сказала я, – я понимаю, что вы не можете объяснить себе, почему я задаю вам такую массу вопросов. Поверьте, что мною руководит вовсе не любопытство. Просто я чувствую себя здесь, в Мандерли, такой никчемной и ненужной, и особенно потому, что все сравнивают меня с Ребеккой и думают: и что в ней нашел Максим? Никто этого понять не может. Я чувствую, что мне не следовало выходить замуж за Максима, когда все кругом повторяют: как резко она отличается от Ребекки!
– Миссис де Винтер, пожалуйста, не думайте так. Вы совершенно неправы. Для Максима именно это и хорошо, что вы никого и ничего не знаете здесь, в Мандерли. Это дает ему отдых от мыслей, связанных с ужасным несчастье, происшедшим здесь и сравнительно недавно.
Я мало знаю вас и вообще мало знаю женщин, так как я холост, но я хорошо знаю Максима, а также то, что скромность и доброта больше нужны в семейной жизни, чем остроумие и гордая красота.
Милый Фрэнк, которого так презирала Беатриса, еще долго объяснял мне, что я безусловно являюсь очень подходящей женой для Максима.
– Он, несомненно, был бы очень огорчен, если бы узнал о ваших мыслях и переживаниях. Он выглядит очень довольным и спокойным. А ведь миссис Леси была совершенно права, когда говорила, что год назад мы опасались за его рассудок и даже за его жизнь, хотя ей конечно, не следовало прилюдно обсуждать эту тему.
– Мой добрый, хороший Фрэнк, почему я давно не поговорила с вами откровенно? Я чувствую себя гораздо лучше, гораздо увереннее, Фрэнк! Ведь в вашем лице я приобрела друга и союзника, не правда ли?
– О да!
– Фрэнк прежде чем мы закончим этот разговор, позвольте мне задать вам еще один вопрос и обещайте откровенно ответить на него.
– Вот это нехорошо с вашей сторон? – как я могу обещать, не зная, о чем именно вы хотите меня спросить?
– Нет, не бойтесь, ничего страшного не случится, так как мой вопрос отнюдь не носит интимного характера.
– Ну что ж, согласен. Постараюсь ответить вам, как смогу.
– Скажите мне, Ребекка была очень красива?
– О да, она была самой красивой женщиной, которую я видел во всю свою жизнь.
Мы вошли в дом; я позвонила, чтобы подали чай.

12

Миссис Дэнверс я почти не видела. Она звонила мне утром по домашнему телефону. клала ежедневно меню на мой стол для просмотра, и больше я о ней ничего не слышала. Она наняла мне горничную по имени Кларисса, милую, симпатичную девушку, которая выросла не в Мандерли, а где-то неподалеку и так же, как и я, мало зала о здешних порядках.
Для нее я была главной хозяйкой, настоящей миссис де Винтер.
Алиса презирала меня за то, что я не умела приказывать и была всегда скромной и легко тушевалась.
Я была очень довольна, когда избавилась от Алисы и получила взамен Клариссу, простую девушку, которая не умела отличить дешевые кружева от дорогих.
Мне стало легко понять миссис Дэнверс после объяснения Беатрисы: «Разве вы не знали? – она ведь просто обожала Ребекку.» Любая женщина, оказавшаяся на моем месте, была бы ей так же неприятна, как я, потому что она всегда думала о той миссис де Винтер, которая уже никогда не вернется.
Я была полностью согласна с Фрэнком, что мне надо было совсем забыть о Ребекке. Но это легко было сказать. А я ежедневно сидела в ее будуаре, за ее столом, писала ее пером и даже находила ее носовые платки в своем кармане.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29