Купил тут магазин Водолей ру
Всюду рутина.
Извиняюсь, многоуважаемый Александр Васильевич, но я так много перестрадала и измучилась, прошу Вас помогите моему бедному мужу, Вы его знаете. Примите его к себе.
Глубоко Вас уважающая баронесса В. Черкасова.
25 июня (1916)
Ямская ул. дом 34, кв.3
Тел. 192-25»
Барон Черкасов был восстановлен в звании флотского офицера.
…
Дела русского флота на Черном море складывались к приезду Колчака гораздо благоприятнее, чем на Балтике. Тут сказывалось в первую очередь наше численное превосходство в корабельном составе. Но качество… Оно оставалось за германо-турецкими рейдерами «Гебен» и «Бреслау». С начала войны два этих имени звучали для черноморцев столь же неразрывно и столь же угрожающе, как библейские Содом и Гоморра или, ближе к жизни, «гром» и «молния».
Заблаговременно пришедшие в Константинополь для усиления союзного турецкого флота, быстроходные крейсера неожиданно появлялись то перед Севастополем, то близ Одессы, то в виду кавказских берегов, наносили артиллерийские удары, а потом, пользуясь превосходством в скорости, безнаказанно исчезали, укрываясь в щели Босфора под надежным заслоном береговых батарей. И хотя их налеты не наносили особого;ущерба, все же рейды «Гебена» и «Бреслау» держали в напряжении жителей многих прибрежных городов, угнетающе действовали и на сознание военных моряков. Молва винила в преступном попустительстве прежнего комфлота адмирала Эбергарда, и судьба его в конце концов определилась на волне повсеместных антинемецких настроений.
Рукою БИОГРАФА. «Гораздо существеннее и действеннее с военной точки зрения была боевая деятельность германских подводных лодок, базировавшихся на Константинополь и Евксиноград близ Варны, – писал современник тех далеких событий капитан 1 ранга Н. С. Чириков. – В ту пору подводные лодки представляли собой новое оружие, появившееся на море, и средства борьбы с ними не были еще достаточно усовершенствованы. Однако Черноморский флот начал энергично принимать меры борьбы с этим новым оружием. Еще в конце 1915 и в начале 1916 годов стали применять так называемую конвойную систему охраны судов морского транспорта, конвоируемых канонерскими лодками и миноносцами. Суда охраны были вооружены глубинными бомбами, а их артиллерия – ныряющими снарядами. Подходы к портам русского побережья были ограждены противолодочными сетями. Постепенно начали вооружать пароходы-транспорты мелкой скорострельной артиллерией».
Однако, несмотря на все предосторожности, германские субмарины Меньше чем за год потопили девятнадцать русских пароходов (среди них и госпитальное судно «Португаль»). Это были довольно болезненные потери, так как армии юго-западного фронта получали грузы через Одессу, а снабжение войск в Лазистане вообще осуществлялось только по морю.
От Колчака прежде всего ожидали, что он сможет оградить российское Черноморье от налетов германских крейсеров и организовать действенную противолодочную борьбу. Захват проливной зоны становился, таким образом, второочередной задачей.
Еще по дороге в Севастополь, вдохновленный милостивым приемом в Ставке, Колчак решил кардинально изменить ход морской войны на черноморском театре, прибегнув к любимому виду оружия – минному. В самых общих чертах он набросал план широкой минной войны, придав ей не оборонительный, а активный, наступательный характер. Речь шла о том, чтобы выставлять поля «рогатой смерти» не у своих портов, а у выходов из главных вражеских баз, то есть у Босфора и Варны, дабы лишить противника возможности тралить их.
Колчак разделил свои морские силы на три части. Пока одна корабельная группировка блокировала Босфор, вторая – готовилась ей на смену, третья – отдыхала и ремонтировалась. И так поочередно. Минные постановки, по его замыслу, должны были быть массированными, такими, чтобы неприятель не успевал их вытраливать. И, наконец, еще одна особенность: ставить минные заграждения Колчак полагал не дальше пяти миль от берега, чтобы не мешать своим кораблям обстреливать босфорские батареи с близкой дистанции, а подводным лодкам – вести свою охоту за одиночными целями.
По расчетам, для подобной операции требовалось две тысячи мин. Однако в Севастополе их оказалось всего четыреста штук. С той же непреклонностью, с какой осуществлял все свои решения, адмирал начал спешно наращивать длинный арсенал. По телефону он убедил морского министра, что доставка недостающих мин не терпит никакого отлагательства, и вскоре в Севастополь прибыл эшелон с опасным грузом. Вслед за ним был вытребован и ведущий конструктор минного оружия капитан 1 ранга Шрейбер, создатель специального типа малой противолодочной мины – «рыбки».
Колчак выслал срочный заказ оборонным заводам на девять тысяч «рыбок». И уже в июле 1916 года он смог начать минную блокаду Босфора.
Тридцать первого июля первый в мире подводный минный заградитель «Краб» скрытно выставил сорок мин в самом горле пролива. Позже – 2, 5 и 9 августа – русские эсминцы сбросили в прибосфорские воды семьсот двадцать мин, которые и составили шесть линий основного минного заграждения. Чтобы турки не смогли пройти в обход, на флангах поля эсминцы выставили еще сто пятьдесят шесть мин. Почти месяц ни одно судно турецкого флота не смело выйти из Босфора. Правда, за это время противник сумел протралить фарватер у самого берега, пользуясь тем, что минные поля не прикрывались дежурными кораблями и мелкие суда рискнули возобновить свои рейсы. «Гебен» же и «Бреслау» отстаивались на якорях в Золотом Роге.
Осенние штормы и турецкие тральщики проредили минные поля. Надо было что-то придумать, чтобы перекрыть все обходные пути, а заодно и усилить прежние заграждения. Но как? Подойти ближе к берегу, войти в горло пролива мешали свои же собственные минные поля. Это эсминцам, а если пустить суда с малой осадкой? Колчак озаботил всех своих помощников поиском таких судов и вскоре уже осматривал одно из предложенных. Это была плоскодонная паровая шхуна из семейства так называемых «эльпидифоров», которые строились специально для небольшого Азовского моря.
Адмирал остановил свой выбор на двух «эльпидифорах», подумав о том, что команды для них нужно набирать из охотников. Но чем-чем, а сорви-головами русский флот всегда был богат.
Темной октябрьской ночью два минных заградителя притащили на буксире пару груженных минами «эльпидифоров». У внешней кромки заграждения паровые шхуны отдали буксиры и тихо двинулись по минному полю к темнеющим берегам Босфора. Под их днищами покачивались заякоренные рогатые шары: каждого бы из них хватило, чтобы разнести утлое суденышко вдребезги. Командиры «эльпидифоров» сознавали также и то, что взрыв, случись он ненароком, будет таким, что разбудит весь Константинополь. Ведь рванут разом все двести двадцать мин на борту шхуны. Тем не менее первый «рейс смерти» прошел благополучно. «Эльпидифоры» выставили на протраленных турками путях четыреста сорок мин и к утру вернулись к поджидавшим их минным заградителям. Днем на волне – дьявольская работенка: команды «эльпидифоров» перегрузили с кораблей по второму комплекту мин и ночью снова ушли к берегу. И вот так к концу года было выставлено у Босфора две тысячи восемьдесят восемь мин, у Варны – семьсот сорок. На них подорвались вражеский эскадренный миноносец, четыре германские подводные лодки, множество фелюг и углевозных шаланд… Но самое главное – германо-турецкие рейдеры оказались прочно заблокированными в Босфоре, где они простояли весь конец 16-го года и начало 17-го.
Титанический труд русских минеров немецкий историк контр-адмирал Лорей оценит в своем фундаментальном исследовании так:
«…Постановка минных заграждений у Босфора и Варны русскими морскими силами летом и осенью 1916 года явилась операцией во всех отношениях замечательной. По приблизительному подсчету, ими было поставлено от 1800 до 2000 мин заграждения. Для выполнения этого задания они пользовались многими ночами, потому что лишь ночью им можно было приближаться к берегу. Их линии заграждений тянулись до самого очертания побережья вплотную к берегу и новые ставились так близко от прежде поставленных, что ловкость, отчетливость и уверенность, с которой русские избегали своих же, на малую глубину ранее поставленных мин, поистине достойна удивления. В качестве приметных пунктов они обычно пользовались ракетной или спасательной станциями…»
За все время пребывания флота под началом адмирала Колчака русская транспортная флотилия потеряла лишь один пароход. Снабжение действующей армии ни разу не было прервано, в то время как Турция терпела самый настоящий энергетический кризис из-за того, что перевозка морем топлива из угольного района Зонгулдак была перекрыта русскими кораблями.
Первая директива Ставки Черноморскому флоту – добиться полного господства на море – была выполнена. Наступал следующий этап осуществления стратегической задачи – взять в свои руки Босфор и Дарданеллы. Верховное командование назначало срок – лето 1917 года. Именно к этому времени, рассчитывала Ставка, наступит общий перелом в затянувшейся войне, когда русская армия и войска союзников поведут наступление на всех фронтах.
Адмирал Колчак начал готовить детальный план грандиозной операции. Прежде всего он учел печальный опыт англо-французской эскадры, годами штурмовавшей Дарданеллы без поддержки наземных войск.
Овладение Босфором, по замыслу адмирала, должно было начаться с высадки большого десанта на его скалы, который бы привел к молчанию береговые батареи турок, прикрывавших вход в узкий пролив с высоких круч. Только после этого по протраленным фарватерам корабли врывались в морские врата Царьграда.
Уже была сформирована транспортная флотилия для переброски десанта.
Уже были розданы командирам штурмовых отрядов подробные тактические наставления.
Уже была создана служба связи для руководства десантом с кораблей. Но в ход операции властно вмешались форс-мажорные обстоятельства: Февральская революция, брожение в войсках, падение дисциплины…
Лучший корабль флота
Седьмого октября 1916 года в 8 час. 45 минут в Главную Ставку пришла срочная телеграмма на имя Государя от командующего Черноморским флотом вице-адмирала А.В. Колчака. Никто не хотел относить ее императору:
«Вашему императорскому величеству всеподданейше доношу: Сегодня в 7 час. 17 мин. на рейде Севастополя погиб линейный корабль „Императрица Мария“. В 6 час. 20 мин. произошел внутренний взрыв носовых погребов и начался пожар нефти. Тотчас же начали затопление остальных погребов, но к некоторым нельзя было проникнуть из-за пожара. Взрывы погребов и нефти продолжались, корабль постепенно садился носом и в 7 час. 17 мин. перевернулся. Спасенных много, число их выясняется.
Колчак»
Телеграмма Николая II Колчаку
7 октября 1916 г. 11 час. 30 мин.
Скорблю о тяжелой потере, но твердо уверен, что Вы и доблестный Черноморский флот мужественно перенесете это испытание.
Николай.
* * *
Письмо А.В. Тимиревой10 А.В. Колчаку 13 октября 1916 г.
Дорогой, милый Александр Васильевич, отправила сегодня утром Вам письмо, а вечером мне сообщили упорно ходящий по городу слух о гибели «Императрицы Марии». Я не смею верить этому, это был бы такой ужас, такое громадное для всех нас горе. Единственно, что меня утешает, это совершенно темные подробности, которым странно было бы верить. Вероятно, все-таки есть какие-нибудь основание к этому, ну, авария какая-нибудь, пожар, но не гибель же в самом деле лучшего из наших кораблей, не что-нибудь такое совсем непоправимое. С этим кораблем, которого я никогда не видел, я сроднилась душой за то время, что Вы в Черном море, больше, может быть, чем с любым из наших, близких мне и милых привычных кораблей здесь. Я привыкла представлять его на ходу во время операций, моя постоянная мысль о Вас так часто была с ним связана, что я не могу без ужаса и тоски подумать, что может быть все это правда и его больше нет совсем. Если же все-таки это так, то я понимаю, как это особенно должно быть тяжело для Вас, дорогой Александр Васильевич. В эти, такие черные минуты, которые Вы должны переживать тогда, что я могу, Александр Васильевич, – только писать Вам о своей тоске и тревоге и бесконечной нежности и молиться Господу, чтобы он помог Вам, сохранил Вас и дал Вам силу и возможность отомстить за нашу горькую потерю. Где-то Вы сейчас, милый далекий Александр Васильевич. Хоть что-нибудь узнать о Вас, чего бы я не дала за это сейчас. И так у нас на фронтах нехорошо, а тут, в Петрограде, все время слышишь только разговоры о повсеместном предательстве, о том, что при таких "обстоятельствах все равно напрасны все жертвы и все усилия наших войск, слухи один другого хуже и ужаснее – прямо места себе не находишь от всего этого. Да и без всяких слухов довольно и того что подтверждается официальными донесениями, чтобы не быть в очень розовом состоянии духа. Но слух о «Марии» положительно не укладывается у меня в уме, я хочу себе представить, что это правда и не могу. Постараюсь завтра узнать от Романова, есть ли какие-нибудь основания, сейчас же бросаю писать, т. к. все равно ни о чем больше писать не могу, а об этом говорить никакого смысла не имеет. Если б только завтра оказалось, что это дежурная городская сплетня и больше ничего. До свидания, Александр Васильевич, да хранит Вас Господь.
Анна Тимирева
с Вами, может быть я сумела бы лучше говорить с Вами, чем сейчас писать так трудно – лучше передать мое безграничное участие к Вашему горю. Если это что-нибудь значит для Вас, то знайте, дорогой Александр Васильевич, что в эти мрачные и тяжелые для Вас дни я неотступно думаю о Вас с глубокой нежностью и печалью, молюсь о Вас так горячо, как только могу и все-таки верю, что за этим испытанием Господь опять пошлет Вам счастье, поможет и сохранит Вас для светлого будущего.
До свидания милый далекий друг мой, Александр Васильевич, еще раз – да хранит Вас Господь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32
Извиняюсь, многоуважаемый Александр Васильевич, но я так много перестрадала и измучилась, прошу Вас помогите моему бедному мужу, Вы его знаете. Примите его к себе.
Глубоко Вас уважающая баронесса В. Черкасова.
25 июня (1916)
Ямская ул. дом 34, кв.3
Тел. 192-25»
Барон Черкасов был восстановлен в звании флотского офицера.
…
Дела русского флота на Черном море складывались к приезду Колчака гораздо благоприятнее, чем на Балтике. Тут сказывалось в первую очередь наше численное превосходство в корабельном составе. Но качество… Оно оставалось за германо-турецкими рейдерами «Гебен» и «Бреслау». С начала войны два этих имени звучали для черноморцев столь же неразрывно и столь же угрожающе, как библейские Содом и Гоморра или, ближе к жизни, «гром» и «молния».
Заблаговременно пришедшие в Константинополь для усиления союзного турецкого флота, быстроходные крейсера неожиданно появлялись то перед Севастополем, то близ Одессы, то в виду кавказских берегов, наносили артиллерийские удары, а потом, пользуясь превосходством в скорости, безнаказанно исчезали, укрываясь в щели Босфора под надежным заслоном береговых батарей. И хотя их налеты не наносили особого;ущерба, все же рейды «Гебена» и «Бреслау» держали в напряжении жителей многих прибрежных городов, угнетающе действовали и на сознание военных моряков. Молва винила в преступном попустительстве прежнего комфлота адмирала Эбергарда, и судьба его в конце концов определилась на волне повсеместных антинемецких настроений.
Рукою БИОГРАФА. «Гораздо существеннее и действеннее с военной точки зрения была боевая деятельность германских подводных лодок, базировавшихся на Константинополь и Евксиноград близ Варны, – писал современник тех далеких событий капитан 1 ранга Н. С. Чириков. – В ту пору подводные лодки представляли собой новое оружие, появившееся на море, и средства борьбы с ними не были еще достаточно усовершенствованы. Однако Черноморский флот начал энергично принимать меры борьбы с этим новым оружием. Еще в конце 1915 и в начале 1916 годов стали применять так называемую конвойную систему охраны судов морского транспорта, конвоируемых канонерскими лодками и миноносцами. Суда охраны были вооружены глубинными бомбами, а их артиллерия – ныряющими снарядами. Подходы к портам русского побережья были ограждены противолодочными сетями. Постепенно начали вооружать пароходы-транспорты мелкой скорострельной артиллерией».
Однако, несмотря на все предосторожности, германские субмарины Меньше чем за год потопили девятнадцать русских пароходов (среди них и госпитальное судно «Португаль»). Это были довольно болезненные потери, так как армии юго-западного фронта получали грузы через Одессу, а снабжение войск в Лазистане вообще осуществлялось только по морю.
От Колчака прежде всего ожидали, что он сможет оградить российское Черноморье от налетов германских крейсеров и организовать действенную противолодочную борьбу. Захват проливной зоны становился, таким образом, второочередной задачей.
Еще по дороге в Севастополь, вдохновленный милостивым приемом в Ставке, Колчак решил кардинально изменить ход морской войны на черноморском театре, прибегнув к любимому виду оружия – минному. В самых общих чертах он набросал план широкой минной войны, придав ей не оборонительный, а активный, наступательный характер. Речь шла о том, чтобы выставлять поля «рогатой смерти» не у своих портов, а у выходов из главных вражеских баз, то есть у Босфора и Варны, дабы лишить противника возможности тралить их.
Колчак разделил свои морские силы на три части. Пока одна корабельная группировка блокировала Босфор, вторая – готовилась ей на смену, третья – отдыхала и ремонтировалась. И так поочередно. Минные постановки, по его замыслу, должны были быть массированными, такими, чтобы неприятель не успевал их вытраливать. И, наконец, еще одна особенность: ставить минные заграждения Колчак полагал не дальше пяти миль от берега, чтобы не мешать своим кораблям обстреливать босфорские батареи с близкой дистанции, а подводным лодкам – вести свою охоту за одиночными целями.
По расчетам, для подобной операции требовалось две тысячи мин. Однако в Севастополе их оказалось всего четыреста штук. С той же непреклонностью, с какой осуществлял все свои решения, адмирал начал спешно наращивать длинный арсенал. По телефону он убедил морского министра, что доставка недостающих мин не терпит никакого отлагательства, и вскоре в Севастополь прибыл эшелон с опасным грузом. Вслед за ним был вытребован и ведущий конструктор минного оружия капитан 1 ранга Шрейбер, создатель специального типа малой противолодочной мины – «рыбки».
Колчак выслал срочный заказ оборонным заводам на девять тысяч «рыбок». И уже в июле 1916 года он смог начать минную блокаду Босфора.
Тридцать первого июля первый в мире подводный минный заградитель «Краб» скрытно выставил сорок мин в самом горле пролива. Позже – 2, 5 и 9 августа – русские эсминцы сбросили в прибосфорские воды семьсот двадцать мин, которые и составили шесть линий основного минного заграждения. Чтобы турки не смогли пройти в обход, на флангах поля эсминцы выставили еще сто пятьдесят шесть мин. Почти месяц ни одно судно турецкого флота не смело выйти из Босфора. Правда, за это время противник сумел протралить фарватер у самого берега, пользуясь тем, что минные поля не прикрывались дежурными кораблями и мелкие суда рискнули возобновить свои рейсы. «Гебен» же и «Бреслау» отстаивались на якорях в Золотом Роге.
Осенние штормы и турецкие тральщики проредили минные поля. Надо было что-то придумать, чтобы перекрыть все обходные пути, а заодно и усилить прежние заграждения. Но как? Подойти ближе к берегу, войти в горло пролива мешали свои же собственные минные поля. Это эсминцам, а если пустить суда с малой осадкой? Колчак озаботил всех своих помощников поиском таких судов и вскоре уже осматривал одно из предложенных. Это была плоскодонная паровая шхуна из семейства так называемых «эльпидифоров», которые строились специально для небольшого Азовского моря.
Адмирал остановил свой выбор на двух «эльпидифорах», подумав о том, что команды для них нужно набирать из охотников. Но чем-чем, а сорви-головами русский флот всегда был богат.
Темной октябрьской ночью два минных заградителя притащили на буксире пару груженных минами «эльпидифоров». У внешней кромки заграждения паровые шхуны отдали буксиры и тихо двинулись по минному полю к темнеющим берегам Босфора. Под их днищами покачивались заякоренные рогатые шары: каждого бы из них хватило, чтобы разнести утлое суденышко вдребезги. Командиры «эльпидифоров» сознавали также и то, что взрыв, случись он ненароком, будет таким, что разбудит весь Константинополь. Ведь рванут разом все двести двадцать мин на борту шхуны. Тем не менее первый «рейс смерти» прошел благополучно. «Эльпидифоры» выставили на протраленных турками путях четыреста сорок мин и к утру вернулись к поджидавшим их минным заградителям. Днем на волне – дьявольская работенка: команды «эльпидифоров» перегрузили с кораблей по второму комплекту мин и ночью снова ушли к берегу. И вот так к концу года было выставлено у Босфора две тысячи восемьдесят восемь мин, у Варны – семьсот сорок. На них подорвались вражеский эскадренный миноносец, четыре германские подводные лодки, множество фелюг и углевозных шаланд… Но самое главное – германо-турецкие рейдеры оказались прочно заблокированными в Босфоре, где они простояли весь конец 16-го года и начало 17-го.
Титанический труд русских минеров немецкий историк контр-адмирал Лорей оценит в своем фундаментальном исследовании так:
«…Постановка минных заграждений у Босфора и Варны русскими морскими силами летом и осенью 1916 года явилась операцией во всех отношениях замечательной. По приблизительному подсчету, ими было поставлено от 1800 до 2000 мин заграждения. Для выполнения этого задания они пользовались многими ночами, потому что лишь ночью им можно было приближаться к берегу. Их линии заграждений тянулись до самого очертания побережья вплотную к берегу и новые ставились так близко от прежде поставленных, что ловкость, отчетливость и уверенность, с которой русские избегали своих же, на малую глубину ранее поставленных мин, поистине достойна удивления. В качестве приметных пунктов они обычно пользовались ракетной или спасательной станциями…»
За все время пребывания флота под началом адмирала Колчака русская транспортная флотилия потеряла лишь один пароход. Снабжение действующей армии ни разу не было прервано, в то время как Турция терпела самый настоящий энергетический кризис из-за того, что перевозка морем топлива из угольного района Зонгулдак была перекрыта русскими кораблями.
Первая директива Ставки Черноморскому флоту – добиться полного господства на море – была выполнена. Наступал следующий этап осуществления стратегической задачи – взять в свои руки Босфор и Дарданеллы. Верховное командование назначало срок – лето 1917 года. Именно к этому времени, рассчитывала Ставка, наступит общий перелом в затянувшейся войне, когда русская армия и войска союзников поведут наступление на всех фронтах.
Адмирал Колчак начал готовить детальный план грандиозной операции. Прежде всего он учел печальный опыт англо-французской эскадры, годами штурмовавшей Дарданеллы без поддержки наземных войск.
Овладение Босфором, по замыслу адмирала, должно было начаться с высадки большого десанта на его скалы, который бы привел к молчанию береговые батареи турок, прикрывавших вход в узкий пролив с высоких круч. Только после этого по протраленным фарватерам корабли врывались в морские врата Царьграда.
Уже была сформирована транспортная флотилия для переброски десанта.
Уже были розданы командирам штурмовых отрядов подробные тактические наставления.
Уже была создана служба связи для руководства десантом с кораблей. Но в ход операции властно вмешались форс-мажорные обстоятельства: Февральская революция, брожение в войсках, падение дисциплины…
Лучший корабль флота
Седьмого октября 1916 года в 8 час. 45 минут в Главную Ставку пришла срочная телеграмма на имя Государя от командующего Черноморским флотом вице-адмирала А.В. Колчака. Никто не хотел относить ее императору:
«Вашему императорскому величеству всеподданейше доношу: Сегодня в 7 час. 17 мин. на рейде Севастополя погиб линейный корабль „Императрица Мария“. В 6 час. 20 мин. произошел внутренний взрыв носовых погребов и начался пожар нефти. Тотчас же начали затопление остальных погребов, но к некоторым нельзя было проникнуть из-за пожара. Взрывы погребов и нефти продолжались, корабль постепенно садился носом и в 7 час. 17 мин. перевернулся. Спасенных много, число их выясняется.
Колчак»
Телеграмма Николая II Колчаку
7 октября 1916 г. 11 час. 30 мин.
Скорблю о тяжелой потере, но твердо уверен, что Вы и доблестный Черноморский флот мужественно перенесете это испытание.
Николай.
* * *
Письмо А.В. Тимиревой10 А.В. Колчаку 13 октября 1916 г.
Дорогой, милый Александр Васильевич, отправила сегодня утром Вам письмо, а вечером мне сообщили упорно ходящий по городу слух о гибели «Императрицы Марии». Я не смею верить этому, это был бы такой ужас, такое громадное для всех нас горе. Единственно, что меня утешает, это совершенно темные подробности, которым странно было бы верить. Вероятно, все-таки есть какие-нибудь основание к этому, ну, авария какая-нибудь, пожар, но не гибель же в самом деле лучшего из наших кораблей, не что-нибудь такое совсем непоправимое. С этим кораблем, которого я никогда не видел, я сроднилась душой за то время, что Вы в Черном море, больше, может быть, чем с любым из наших, близких мне и милых привычных кораблей здесь. Я привыкла представлять его на ходу во время операций, моя постоянная мысль о Вас так часто была с ним связана, что я не могу без ужаса и тоски подумать, что может быть все это правда и его больше нет совсем. Если же все-таки это так, то я понимаю, как это особенно должно быть тяжело для Вас, дорогой Александр Васильевич. В эти, такие черные минуты, которые Вы должны переживать тогда, что я могу, Александр Васильевич, – только писать Вам о своей тоске и тревоге и бесконечной нежности и молиться Господу, чтобы он помог Вам, сохранил Вас и дал Вам силу и возможность отомстить за нашу горькую потерю. Где-то Вы сейчас, милый далекий Александр Васильевич. Хоть что-нибудь узнать о Вас, чего бы я не дала за это сейчас. И так у нас на фронтах нехорошо, а тут, в Петрограде, все время слышишь только разговоры о повсеместном предательстве, о том, что при таких "обстоятельствах все равно напрасны все жертвы и все усилия наших войск, слухи один другого хуже и ужаснее – прямо места себе не находишь от всего этого. Да и без всяких слухов довольно и того что подтверждается официальными донесениями, чтобы не быть в очень розовом состоянии духа. Но слух о «Марии» положительно не укладывается у меня в уме, я хочу себе представить, что это правда и не могу. Постараюсь завтра узнать от Романова, есть ли какие-нибудь основания, сейчас же бросаю писать, т. к. все равно ни о чем больше писать не могу, а об этом говорить никакого смысла не имеет. Если б только завтра оказалось, что это дежурная городская сплетня и больше ничего. До свидания, Александр Васильевич, да хранит Вас Господь.
Анна Тимирева
с Вами, может быть я сумела бы лучше говорить с Вами, чем сейчас писать так трудно – лучше передать мое безграничное участие к Вашему горю. Если это что-нибудь значит для Вас, то знайте, дорогой Александр Васильевич, что в эти мрачные и тяжелые для Вас дни я неотступно думаю о Вас с глубокой нежностью и печалью, молюсь о Вас так горячо, как только могу и все-таки верю, что за этим испытанием Господь опять пошлет Вам счастье, поможет и сохранит Вас для светлого будущего.
До свидания милый далекий друг мой, Александр Васильевич, еще раз – да хранит Вас Господь.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32