Ботника не в счет. Вход в Финский залив надежно прикрывался Центральной артиллерийско-минной позицией, а вот Рижский залив был той самой дверью, что вела на «черную лестницу» в Моонзундский пролив, в тыл главного морского щита.
Рукою очевидца. «На этой должности Колчак проявил большую активность, он разработал план соединенных операций флота и армии на побережье около Риги, и, когда немцы повели сильное наступление на Кеммерн, то были отбиты нашими войсками, поддержанными артиллерийским огнем с кораблей. Кроме того Колчак произвел несколько высадок десанта на побережье залива, занятое германской армией и постоянно тревожил ее тыл. Не ограничиваясь обороной залива, он с миноносцами, под личным своим командованием, произвел ряд нападений на суда германской охраны у Виндавы и германские караваны торговых судов, перевозивших груз руды из Швеции в Германию» – отмечал один из первых биографов Колчака, его преданный соратник – контр-адмирал Михаил Смирнов, бывший в ту пору командиром эсминца «Казанец».
Колчак одним из первых понял, что классического эскадренного боя между германским и русским флотом не будет, что новая война на море требует новой тактики, точнее хорошо забытого с ушаковских времен умения воевать вместе с армией, прикрывая ее фланги, поддерживая ее огнем корабельной артиллерией, высаживая десанты. В его казачьей крови жила удаль внезапных налетов, хитрых ловушек, тихих подкрадываний и стремительных бросков… Все это было ему по душе и нраву.
Все это он перенес на море, на Рижский залив. Кто бы мог подумать, что это курортное взморье станет ареной жесточайших боев, что на песчаный штранд, по которому год-другой тому назад степенно прогуливалась «чистая публика» обеих столиц, а также Риги и Ревеля, теперь балтийские волны будут выбрасывать на мокрый песок окровавленные трупы, обломки шлюпок и рангоута…
Свой адмиральский флаг на Минной дивизии он держал на «Сибирском стрелке». Напророчил. Через три года пришлось стать военным вождем сибирских стрелков…
РУКОЮ СОВРЕМЕННИКА. «…Начались осенние штормы и даже пурги. – Вспоминал контр-адмирал С. Тимирев. – Мы могли больше не беспокоиться за Ирбенский пролив, поэтому большая часть минной дивизии сосредоточивалась в гавани Рогекюль, в глубине Моонзунда. В Ирбене оставались только дозорные миноносцы. Четыре миноносца и, кажется, одна канонерская лодка стояли в Риге и выходили к флангу армии, когда сухопутное начальство этого требовало. На правом фланге армии, выходившем к берегу Рижского залива у мыса Рогоцем, в глубине Моонзунда, боевым участком командовал князь Меликов, командир 20-го драгунского Финляндского полка. В его подчинении состоял его полк и две ополченских дружины. Участок был более 20 верст протяжением. Сухопутной артиллерии у Меликова была одна полевая 3-дюймовая батарея, служившая еше в время японской войны и поэтому совершенно расстрелянная, и две 6-дюймовые пушки Канэ, которыя ему строго было приказано держать не ближе 12 верст от линии пехотных окопов, то есть когда они, по дальности боя, могли стрелять только в случае занятия этих окопов неприятелем. Меликов был чрезвычайно храбрый, бодрый и толковый человек. За время прежних операций, описанных Б.П.Дудоровым, он отлично изучил свойство и размер той помощи, которую ему мог бы оказывать флот своими дальнобойными пушками, и очень бережно относился к нам, настаивая, чтобы мы всегда уходили в гавани, когда он чувствовал, что немцы ведут себя тихо.
В море против фланга армии стояла бочка, прикрытая возвышением мыса Рагоцем, на нее был выведен телефонный кабель, и стоило только встать на бочку и соединить телефон, как мы могли начинать говорить со штабом боевого участка, а оттуда шли телефоны в передовые окопы и на наблюдательные пункты, откуда корректировали нашу стрельбу. В вечер, когда началась операция, мы были на отдыхе в Рогекюле, а «Слава» стояла в Куивасто. в 90 милях от позиций. Никаких сведений о боях на фронте не поступало, как вдруг поздно вечером на флагманский миноносец «Сибирский стрелок» из телефонной будки на клочке бумажки принесли никому не адресованную записку, переданную по телефону из Риги в Ревель, а из Ревеля через службу связи в Рогекюль. Карандашом малограмотными каракулями телефониста было, как сейчас помню, написано:
«Неприятель теснит, прошу флот на помощь. Меликов».
Вот тут-то и сказался характер Колчака. В море шторм, пурга. Очень трудно и днем выйти из Рогекюля узким каналом, обставленным вехами, а ночью и подавно. Ночью, в пургу, пройти Моонзундом крайне затруднительно, а выводить в такую погоду «Славу» из мешка в Шильдау в Рижском заливе было даже опасно. В Риге – четыре миноносца и одна канонерская лодка. От них никаких донесений не поступало. Наверное, всякий другой начальник при таких обстоятельствах решил бы ожидать рассвета, а тем временем запросил бы наш отряд в Риге об обстановке.
Колчак загорячился: «Не такой человек Меликов, чтобы зря звать на помощь, выхожу немедленно со всеми силами, будь что будет». «Славе» послать радио: «Немедленно приготовиться к походу». Девятому дивизиону с Развозовым, бывшим в Куйвасто, приказано было вступить в охрану «Славе» и осветив ей выход. Восемь миноносцев, находившихся в Рогекюле, уже через полчаса вышел в Куйвасто. Начальнику группы миноносцев в Риге было послано радио: «Передайте немедленно Меликову, буду утром со „Славой“ и миноносцами. Капитан 1 ранга Колчак".
Мы вышли благополучно из Рогекюля, освещая вехи прожекторами, при шли плес и повернули по счислению на Моонский створ. Ни поворотного буя. н створных маяков не было видно. Пурга усилилась. Шли вперед самым малым хб дом. Течения в Моонзунде неопределенны, зависят от ветров. Нас отнесло к за паду, и флагманский миноносец, и два других сели на камни, правда, на самом малом ходу, остальные стали на якорь. Полтора часа продолжались безуспешны попытки сняться с камней. «Слава» донесла о готовности, и Колчак приказал е. немедленно идти полным ходом к Усть-Двинску. Внезапно улыбнулось счастье прибыла вода и все миноносцы всплыли; одновременно разорвалась завеса пурги и мы увидели Вердеревский маяк и створные огни. Дали 20 узлов и благополучно вышли в залив, где обогнали «Славу», шедшую 16-узловьш ходом. Утром, около часов, подошли к бочке, которую порядочно отнесло к востоку.
На мысе Рогоцем, прикрывающем нас от видимости 9-дюймовой батареи немцев, еще держались наши отрезанныя части, но армия отступила. Из штаб! Меликова начали поступать спокойныя приказания: «стрелять по цели в квадрате №… 100 сажен южнее». Корабли стали на якорь на назначенных местах, и началась усиленная стрельба залпами; после каждого залпа корректировка. На берегу гремит бой, бьет усиленно немецкая артиллерия, начинается слышаться ружейная и пулеметная стрельба, чего раньше никогда не случалось.
Меликов сообщает: «Неприятель ведет наступление на правом фланге цепи выходят на берег, прошу обстрелять». Колчак посылает мелкосидящие миноносцы девятого дивизиона с 75-мм орудиями, единственными имеющими шрапнель. Развозов понимает приказания с полслова. Девятый дивизион открывает ураганный огонь из своих 16 пушек. Немцы отогнаны, связь с Рогоцемом восстановлена. Нас атакуют несколько раз немецкие аэропланы, но неудачно. Неприятельская батарея, очевидно, руководствуясь фотографией, снятой аэропланами рейда, сгоняет корабли со своих мест, кроме «Сибирского стрелка», которому нельзя уйти с телефонной бочки. Но попаданий в нас нет.
Постепенно бой затихает. Наши войска, отступя немного, удержали позиции. Вечером Колчак съехал на берег, видится с Меликовым, возвращается радостный. «Удивительный человек Меликов. – говорит он, – просит нас уходите домой, считает, что немцы понесли такие потери, что нескоро рискнут снова нас атаковать. Он совершенно в этом уверен и просит нас прийти через несколько дней, когда он сам перейдет в наступление для захвата города Кеммерн. Мы должны будем произвести артиллерийскую подготовку перед атакой». На берегу действительно воцарилась тишина и только аэропланы нас атаковывали».
Не спроста к заветному ордену Св. Георгия четвертой степени Колчак был представлен не командующим флотом, а командующим 12-ой армии генералом Радко-Димитриевым. Армия первой оценила морские заслуги капитана 1 ранга Колчака.
В реляции было описано дело в котором отличился новый кавалер: 7 октября.
Пройдет год и ровно день в день 7 октября 1916 года Колчак переживет горе равновеликое его нынешней радости: на внутреннем рейде Севастополя погибнет лучший дредноут Черноморского флота…
Белый крестик – офицерский Георгий – украшал мундиры и был среди всех прочих орденов и медалей самой почетной наградой.
Получить такой «крестик» на свой мундир – всегда было заветной – негласной мечтой Саши, едва он надел гардемаринскую голландку.
Он надеялся получить эту награду в Порт-Артуре. Но не случилось. И хотя золотое Георгиевское оружие – сабля с надписью «За храбрость» – тоже весьма почетно, но все же не выпало ему в лейтенантах такого случая, как Адриану Непенину.
Непенин первым – на то она и морская разведка! – узнал о награждении приятеля «белым крестиком». Он вызвал к себе командира миноносца «Лейтенант Бураков», снял с кителя свой Георгиевский крест и велел доставить награду каперангу Колчаку в Гельсингфорс.
Колчак принял крест с благоговением. Он-то знал, что непенинский крест – особенный, из Порт-Артура за оборону броненосца «».
Н.Г. Фомин:»Вечером флот оставался на якоре, когда оставался на якоре, когда из Ставки Верховного Главнокомандования была принята мною телефонограмма приблизительно такого содержания:
«Передается по повелению Государя Императора: капитану 1 ранга Колчаку. МНЕ ПРИЯТНО БЫЛО УЗНАТЬ ИЗ ДОНЕСЕНИЙ КОМАНДАРМА XII О БЛЕСТЯЩЕЙ ПОДДЕРЖКЕ, ОКАЗАННОЙ АРМИИ КОРАБЛЯМИ ПОД ВАШИМ КОМАНДОВАНИЕМ, ПРИВЕДШИХ К ПОБЕДЕ НАШИХ ВОЙСК И ЗАХВАТУ ВАЖНЫХ ПОЗИЦИЙ НЕПРИЯТЕЛЯ. Я ДАВНО ОСВЕДОМЛЕН О ДОБЛЕСТНОЙ ВАШЕЙ СЛУЖБЕ И МНОГИХ ПОДВИГАХ… НАГРАЖДАЮ ВАС СВ. ГЕОРГИЕМ 4-ОЙ СТЕПЕНИ. ПРЕДСТАВЬТЕ ДОСТОЙНЫХ К НАГРАДЕ. НИКОЛАЙ.
Редкий случай – Колчак был награжден Георгиевским крестом помимо думы георгиевских кавалеров – прямым Высочайшим повелением.
Несмотря на то, что подвиги Колчака было трудно подвести под какие-либо конкретные статуты ордена и он был награжден по сути дела по совокупности отличий, «трудно было найти офицера, более достойного этой награды» – отмечал в конце жизни человек, для которого Колчак стал роковой фигурой – контр-адмирал Сергей Тимирев, первый муж Анны…
Впрочем, в глазах своих сослуживцев начальник Минной дивизии, как и любой, впрочем, начальник, выглядел по-разному. Командиру эсминца «Страшный» капитан 2 ранга Георгий Старк пришлось узнать не самые приятные черты его характера.
РУКОЮ ОЧЕВИДЦА. «В середине марта начальник дивизии Колчак приехал к нам смотреть работы. Пестрота работ его удивила, а так как он и раньше, вероятно, был в плохом настроении, то он начал на всех орать. Ко мне он пришел к одному из последних. В радиотелеграфной рубке он увидел телеграфиста с обвязанной щекой, он закричал, что это не военный человек, а баба, и узнав, что он старший телеграфист, приказал разжаловать его в рядовые. Тут я вмешался и все еще спокойным голосом сказал, что у этого человека болят зубы, а что лишить звания мы не имеем права, так как он имеет Георгиевскую медаль и потому, согласно статусу, он может быть лишен своего звания только по приговору суда. Ни с кем не простившись, Колчак уехал. Не скажу, что после его ухода у нас было бы бодрое настроение, я был зол как черт.
После завтрака я пошел к начальнику дивизиона и просил разрешения поговорить с начальником дивизии по служебному делу. Увидев мой взволнованный вид, он мне посоветовал отложить мой разговор до завтра, но я настоял на своем и он мне дал разрешение. На своем флагманском пароходе «Либава» (тут помещался штаб, а на миноносце на походах бывало минимальное количество штаба) он (Колчак) меня принял около половины шестого, до этого он был в отсутствии. Я, прежде всего, сказал ему, что пришел с разрешения начальника дивизиона поговорить насчет сегодняшнего смотра. Наш разговор продолжался больше часа, я выложил ему все, что у меня было на душе. Сказал, что нельзя ошибки одних взваливать на всех, что боевой дух у людей в теперешнее трудное время надо поднимать не криками, а постоянным ровным отношением, и что сегодняшний смотр в этом отношении дал отрицательные результаты. Дальше я перешел вообще к нашему дивизиону. В начале войны говорили, что наш дивизион, как совершенно исправный, всюду пройдет в первую голову, и действительно, первые два года во всех операциях мы принимали участие, идя впереди; на наше счастье или несчастье мы не встретили неприятеля; после операций все получали награды, а мы ничего, поднятию настроения у людей это не способствовало.
Александр Васильевич разволновался, и я тоже, в конце разговора мы почти кричали друг на друга. Многие подробности мне рассказывал в Маниле мой начальник штаба Николай Юрьевич Фомин, который в это время был старшим флаг-офицером у Колчака. В конце Александр Васильевич сказал: «Знаете, Юрий Карлович, этот разговор лучше прекратить».
На другой день он по делам уехал в Гельсингфорс. Через два дня, вернувшись, он сделал смотр дивизиону, благодарил всех за трудную боевую работу. Перед уходом со «Страшного» он отозвал меня в сторону и сказал: «Знаете, Юрий Карлович, после нашего разговора я много думал и по дороге в Гельсингфорс и там тоже. Вы были правы».
Я искренне поблагодарил его. После этого признания я бы пошел за ним куда угодно. Трудно бывает понять свою ошибку, но еще труднее признаться в ней».
И Георгий Старк жизнью подтвердил искренность своих слов: он и в самом деле пошел за Колчаком безоглядно – в преотчаянный сибирский поход. Да о Колчак дорожил дружбой с этим честным и преданным офицером, сожалея лишь об одном – как мало у него было там подобных помощников.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32