Андрей Посняков
Шпион Тамерлана


Русич Ц 2




«Шпион Тамерлана»: Лениздат, «Ленинград»; СПб.; 2006
ISBN 5-289-02368-2
Аннотация

Облеченный доверием эмира Тимура, грозного повелителя Мавераннагра, Секстана, Хорезма и еще многих земель, Иван Петрович Раничсв (наш современник, случайно оказавшийся в прошлом) вновь возвращается на Русь, чтобы отыскать смертельного врага эмира человека со шрамом — Абу Ахмета, следы которого ведут в Киев, ко двору опального ордынского хана Тохтамыша.
Купец и воин, ватажник-скоморох и разбойник — кем только не был Раничсв на своем опасном пути. Нелегко пришлось Ивану, а порой и отчаянно трудно, но вера в свои силы, оптимизм, изобретательность и помощь друзей помогли ему преодолеть все интриги врагов, старых и новых. К тому же не только одна цель — поиски Абу Ахмета — ведет Ивана по жизни, есть и другая забота, куда более важная, — найти любимую девушку…

Андрей Посняков
Шпион Тамерлана

Глава 1
Октябрь 1396 г. Рязанское княжество.
ВСТРЕЧА

…Ныне славою и честию обносима,
обаче к нашему достоинству отнюдь не прележима,
лестными словесы не хощем к тебе писати…
Справщик Савватий «Послание Кизолбаю Петровичу»


Ну и ну!
Иван Петрович Раничев посмотрелся в лужу, почесал свалявшуюся клочьями бороду — дикую, какую-то вовсе разбойничью, мокрую — вздохнул тяжко, хотел было плюнуть, да постеснялся проходивших мимо мужиков. Те направлялись к лесу по недавно восстановленному мосточку через неширокую коричневатую угрюмую реку, от которой и произошло название города — Угрюмов. Да сейчас, в конце октября, в день мучеников Маркиана и Мартирия, все вокруг было таким, что и в самом деле вот взял бы и плюнул! Серым, неласковым, грязным — и в самом деле — «грязник»-месяц, как его называли в народе. Недели как две тому назад отстояло бабье лето, светлое, с золотисто-шуршащими листьями, голубым небом и последним приветом тепла. А числа с десятого — да, с десятого, как раз на день святых мучеников Евлампия и Евлампии — зарядили дожди почти что и без перерыва. Заколдобилась земелюшка, пораскисали стежки-дорожки, ни пешему не пройти, ни конному не проехать. Мужики смотрели ночью на месяц — куда рога смотрят? Ежели на север — к сухой осени да быстрой зиме, а если на юг — к слякоти. На юг рога-то смотрели! На Евлампия задождило, а на Параскеву Пятницу такие дожди пошли — ливни! В те дни и бросил Иван в лесах повозку с лошадью — куда уж с ними! Жалко было бросать, да что поделаешь. Ну да и черт-то с ними, с повозкой да с лошадью, невелик и был товарец, больше для виду — ткани дешевенькие, сушеные фрукты, уже чуть погложенные червем, — так себе товар, да и лошадь, честно сказать, не ахти. Деньги — серебряные ордынские дирхемы — в пояс зашиты были. Дирхемы те получил Раничев от самого эмира Тимура — Тимур-ленга — Тимур-аксака — Железного Хромца — Тамерлана и как там еще его называют, получил на важное дело — выследить бежавших от гнева эмира ордынцев с беспутным ханом их, Тохтамышем, что, напрочь забыв благодарность, несколько раз вторгался в земли Тимура, пока тот не наказал его страшно, разгромив и разграбив Орду. Где теперь Сарай-Берке? Где Елец, где богатые крымские города? Нет их, лежат в развалинах, как вот и Угрюмов. Хотя… Похоже, отстраивается город! Не зря мужики в лес пошли — вона, и лошаденка там у них — бревна тащат. В этакую-то распутицу! Видно, хотят до морозов построиться.
Раничев отвлекся от задумчивого созерцания собственной внешности, выпрямил спину, посмотрел за полуразрушенные полководцем Тимура Османом стены. Вроде ведь ничего в городе не осталось после того пожарища, что устроили гулямы эмира… ан, нет! Вон вдалеке, за разрушенной башней, — дымки, рядом — новехонький частокол, хоромы, там вон еще дома — целая улица — кажется, аж сюда смолой пахнет! Сколько ж Иван не был здесь? Около года, а пожалуй, даже и больше. Как сразу после битвы захватили его в плен гулямы Энвер-бека, так и не видел с тех пор родных мест. Впрочем, родных ли? Еще раз вздохнув, Иван прикрыл глаза. Представил — вот сейчас распахнет веки, и… Тут, прямо напротив стены, — автобусная остановка, вот-вот подойдет маршрутка, во-он она уже выползает из-за угла, с улицы Коммунаров, желтая такая «газелька»! Сядь на нее — три остановки — и городской музей с вывеской салатного цвета, закрытый еще пока, по случаю раннего времени, ну да ничего, можно разбудить сторожа, подняться на второй этаж, благоговейно пройдя мимо экспозиций, а там уж на двери табличка, вернее, не табличка даже, ксероксная такая бумажка скромненькая — «И.П.Раничев. И. о. директора». И. П. Раничев — это он, Иван Петрович, кутающийся сейчас в куцый мохнатый плащ подле глубокой лужи, и есть. И. о. директора — тоже он, не утвердили еще пока в новой должности, не успели… Успеешь тут, когда такие дела приключились, что, как говорится, ни в сказке сказать, ни пером описать! Прощаясь с утра с любовницей, Владой, — ух и женщина, из тех, что коня на скаку остановит, но вместе с тем вполне изящная, стройная, — Раничев не мог и представить, что так вот закончится день. Да что там день — жизнь! Прежняя, довольно-таки вольготная, как он сейчас вспоминал, жизнь. Ну, с женой не ладилось, и не жили уж вместе, да все не развестись было — некогда. Работа, друзья, хобби — по выходным играли с друзьями в группе в одном из городских баров, «Явосьме», что принадлежала некоему Максу, тоже знакомому с детства. Иван играл на басу, еще и пел, одноклассник Вадик — на гитаре, еще был клавишник Венька и ударник Михал Иваныч. Вот такое вот хобби у мужиков, которым уже давно за… за тридцать, да не за сорок же, да и за тридцать-то — не так уж и давно. Эх, сейчас бы вломить на басухе соло из песенки «Куин» «Драгон Аттак»! Под это соло вся «Явосьма» когда-то визжала. Да, увы, не сыщешь тут бас-гитару, днем с огнем не сыщешь, да что там бас-гитара, чанг — стремный такой инструмент, подаренный хозяином, Энвер-беком, — и тот ведь в телеге забыл, а когда вспомнил, то возвращаться уже не хотелось. Черт с ним, с чангом! Будет время, можно и гусли спроворить или гудок — вот уж поистине универсальная штука — и пальцами струны можно перебирать, и смычком — погудьем. Был у Ивана когда-то друг-скоморох — Ефим Гудок… Впрочем, почему был? Ведь все-таки удалось помочь им бежать из плена, Ефиму и длинноносому писцу Авраамке, должны ведь были бы убежать, чай, тогда еще не так далеко от родных мест ушли отягощенные добычей гулямы. Значит, где-то здесь сейчас сердечные — Ефим с Авраамкой. Хотя, конечно, могли и в иные места податься — чего тут, на развалинах, делать-то? Ну, конечно, не такие уж развалины, но все же… все же…
— Нет, это не Рио-де-Жанейро! — Очистив от грязи щегольские яловчатые сапоги, травчато-нежно-зеленые, узенькие, короткие — до половины икр, — с тонкой серебряной нитью по самому краю голенищ, Раничев передернул плечами. — И, к сожалению — даже не Арбатов. Впрочем, не будем впадать в уныние… — Он неожиданно для себя улыбнулся: — В конце концов, бывало и хуже. Теперь-то уж грех жаловаться, с полным-то поясом серебра. Да и прикид вроде ничего себе, грязный, правда, так тут сейчас все грязные — экая непогодь!
Иван с неудовольствием посмотрел на затянутое низкими серыми тучами небо. Тучи изливались дождем — мелким, нудным, противным — плащ Ивана давно уж вымок, однако холода не чувствовалось — под плащом была однорядка, ярко-синяя, долгополая, из хорошего немецкого сукна, купленная где-то по пути взамен халата. Удобная оказалась вещь — просторная, без ворота, с длинными рукавами в прорезях, в которые можно — ежели распогодится — руки просунуть, ну а ежели дождь, то так — в рукава. Под однорядкой с желтыми витыми завязками-канителью имелся кафтан, вернее сказать, полукафтанец, тепло-коричневого неброского цвета, застегнутый на несколько деревянных пуговиц и подпоясанный сложенным в несколько рядов кумачовым поясом, в котором Раничев хранил серебро. Не очень длинный — чуть ниже колен — кафтан тем не менее считался вполне приличной одеждой, его можно было носить везде, в отличие, скажем, от короткого зипуна, предназначенного исключительно для поддевки или для домашнего ношения. Зипун у Ивана тоже был — правда, остался в повозке. Под кафтан была поддета салатного цвета рубаха из тонкой шерсти, вышитая по подолу и вороту бязью, на поясе имелся кожаный кошель-калита — для всякой мелочи, — кроме того, кинжал в черных сафьяновых ножнах, исключительно для самообороны. Вот такой вот внешний вид — преуспевающий купчина средней руки или отъевшийся на хозяйских харчах приказчик, путешествующий по коммерческой надобности и не вызывающий ни у кого никаких подозрений. Не то, что в тот раз, когда… Когда Иван, не собственной волею, объявился вдруг в здешних местах. В одежке по моде начала двадцать первого века, «маде ин» Польша-Турция-Китай. Уж конечно, казался тогда весьма подозрительным типом, потому и был вскоре схвачен людьми местного боярина Колбяты Собакина, сынок которого, Аксен… Впрочем, незачем пока вспоминать всяких гадов, дела надо делать.
Постояв немного на мосту, Раничев решительно направился в город. Да, дела нужно было делать. И те, что поручил ему Тимур, и личные, в первую очередь, конечно, личные, хотя они так тесно сплелись друг с другом, что Иван уже и не различал — какие где. Абу Ахмет! Вот кто нужен был и Раничеву, и потрясателю Вселенной — Тимуру. Абу Ахмет был даругом — могущественным чиновником ордынского хана Тохтамыша — и ярым врагом Тимура еще с давних времен. Ныне Тохтамыш был низвергнут с престола и обретался… черт знает где. С ним же, скорее всего, последовал и Абу Ахмет, правда, его, говорят, видели и в Самарканде, но, по последним, полученным людьми Тамерлана, сведениям, Абу Ахмет последовал-таки за своим опальным ханом. Зачем? Загадка. Пока загадка. И разрешить ее, волею эмира Тимура, придется Раничеву. Абу Ахмет… Человек со шрамом на левой щеке. Тот самый, что явился в грозу в музей и похитил перстень… вернее, пытался похитить — Иван помешал ему… или все ж таки не смог помешать? Кто знает? Именно этот перстень, как считал Раничев, и был причиной всего случившегося. И с его помощью, наверное, можно было бы вернуться домой, обратно, в свое время… если бы только еще знать — как? Эту тайну наверняка знал Абу Ахмет, которого и нужно было разыскать во что бы то ни стало. И убить — как приказал Тимур. Ну, насчет «убить» Иван пока не задумывался, главное было — найти. И узнать тайну, и вернуться… К друзьям, к любимой — гм… ну пусть считается, что к любимой — женщине, к работе, вообще к привычному своему миру, покинув вот этот, гнусный и подлый мирок, густо пропитанный запахом пожарищ и человеческой кровью. Мирок, в котором, однако, Иван успел уже обрести друзей: Ефима Гудка, Авраамку, мальчишку-акробата Салима — вот уж кто был себе на уме! — Тайгая, ордынского красавца-вельможу, смелого и честного воина и сибарита, обожавшего вино и женщин. Где-то сейчас они все? И где Евдокия, Евдокся? Девушка с зелеными глазами, которая… которая… Раничев улыбнулся. А ведь Евдокся должна быть где-то здесь. Он лично провожал ее с караваном бухарского купца ибн Файзиля. Караван шел на север, в Москву, и давно бы уже был здесь… Как и Евдокся. Черт, жаль, что не договорились о конкретном месте встречи — не до того было, Евдокся покидала столицу Тимура в спешке. Говорила, что отыщет родичей — семью боярина Евсея Ольбековича, геройски сложившего голову при обороне Угрюмова от войск Тамерлана. Покойный Евсей Ольбекович был не просто боярин, а угрюмовский володетель — наместник рязанского князя Олега Ивановича. Родичи его… могли, конечно, погибнуть, но быть может, не все? Кто-то из слуг наверняка остался в Угрюмове, а может, и все семейство…Ну, если и не здесь, тогда — в Переяславле, стольном городе княжества. Сворачивая на знакомую — отстроенную уже! — улицу, Иван так и представил: вот, подходит он к частоколу, стучит в ворота, те открываются, кланяется старый слуга, а на крыльце, в узорчатом, накинутом поверх сарафана летнике, стоит Евдокия, любимая Евдокся, стройная, белокожая, с длинной темно-русой косою. Стоит, улыбаясь чуть припухлыми губами, на щеках ямочки, а в глазах — зеленых, колдовских каких-то — слезы счастья. И так отчетливо представил всю эту картину Раничев, что, сворачивая за угол, аж напрягся весь в ожидании… И сглотнул слюну. Не было ворот, не было частокола, не было ни старого слуги, ни Евдокси, а на месте сожженной усадьбы кричали на голых деревьях вороны.
Иван прошелся по пепелищу — не видно и было, чтоб отстраивали. Наверное, все ж таки решили вернуться в Переяславль, чтоб не терзать память. Ну да. А в возрождавшийся после нашествия Угрюмов взамен погибшего Евсея Ольбековича будет прислан новый наместник. Интересно, а где воевода Панфил Чога? Тоже погиб? Иль — в плену? Может, стоит его разыскать здесь? Или не стоит? Уж слишком прохладно относился воевода к Ивану. Прохладно — это еще мягко сказано, наверняка считал предателем… хотя, нет, видал, наверное, как бился Иван с супостатами у городских ворот. А может, и не видал, кто знает? Да и что подумает, увидав Раничева — в приличной одежке, стильной даже — по местным меркам, — в то время как все остальные вон, в грязи да ошметках, достраивают, кто не успел, свои избы. Не поверит, поди, воевода Панфил, в то, что «скоморох Иван» превратился вдруг в одночасье в компаньона звенигородского купца Селифана Рдеева? И правильно сделает, что не поверит. Велит еще в поруб кинуть да предать смерти как шпиона. И в этом случае будет тоже однозначно прав! А как иначе назвать теперь Раничева, явившегося на Русь с тайным поручением Тамерлана?
1 2 3 4 5 6 7