Однако Анжелика уже не жалела соперницу, которая едва не умерла от ярости: король так любил ее и так заботился о ней, что ничего дурного не могло произойти. Она гордилась своим высоким положением и думала лишь о будущем ребенке — ее дитя займет место сразу же вслед за королем и принцами крови.
Увы, примерно через месяц после казни Вуазен ребенок родился мертвым. Король отнесся к этому философски.
— Сердце мое, у вас будут другие дети… А сейчас вам нужно поправиться.
Но, странное дело, Анжелика де Фонтанж, такая молодая и еще недавно крепкая женщина, никак не могла поправиться. Красота ее поблекла, а врачи были не в состоянии определить природу непонятного недуга. Между тем Людовик XIV, увы, ничем не отличался от многих здоровых и сильных мужчин: он питал инстинктивное отвращение к болезням. Мадам де Монтеспан никогда не позволяла себя жаловаться на недомогание, когда же ей случалось прихворнуть, она пряталась от своего возлюбленного, ибо слишком хорошо знала его, чтобы совершить подобную ошибку. Сколько раз приходилось ей исполнять все требования этикета через два часа после родов! Нарумянившись и затянувшись в корсет, она стоически выносила испытание, словно бросая надменный вызов злоязычным придворным.
К сожалению, герцогиня де Фонтанж не обладала силой духа своей соперницы. Бледная и стенающая, она проводила целые дни в шезлонге и быстро потеряла всякую привлекательность в глазах любовника. Людовик не хотел показывать ей, что любит ее меньше, чем прежде, но ему это не удалось. Постепенно он стал все чаще бывать у мадам де Ментенон, которая, в отличие от темпераментной маркизы де Монтеспан, сумела сохранить привязанность короля. Она была мудра и понимала, что страсть продлится недолго и придет день, когда королю понадобится верная ненавязчивая подруга… разумеется, высокомерная и пылкая Атенаис к этой роли совершенно не подходила.
Анжелика несказанно страдала, видя, как рассыпаются прахом ее прекрасные мечты о любви, хотя все почести и титулы были за ней сохранены, как прежде. Мадам де Ментенон, порой навещавшая больную, в одно прекрасное утро обнаружила Анжелику в таком смятении, что попыталась воззвать к ее разуму, но тщетно — молодая женщина не желала ничего слушать.
— Вы говорите о любви так, словно это старое надоевшее платье, которое нужно выбросить! — воскликнула она, разрыдавшись.
Однако герцогиня де Фонтанж не посмела признаться, что ей страшно. Она уже знала, что на ее жизнь несколько раз покушались, что при дворе у нее есть враги и что в эти ужасные времена тот, кто имеет врагов, живет недолго. Ведь далеко не все клиенты колдунов и ворожей оказались за решеткой! И Анжелика решила на время удалиться от двора. Ей казалось, что здесь она никогда не выздоровеет — слишком много злобных взглядов было направлено на нее.
Король разрешил ей уехать, и 6 июля, в ужасающе жаркий день, она покинула Версаль, обретя убежище у своей сестры Франсуазы, аббатиссы Шеле. Но было уже слишком поздно: таинственный недуг, медленно убивавший герцогиню, действовал безжалостно.
Чувствуя, что дни ее сочтены, и желая еще раз увидеть возлюбленного, Анжелика вернулась ко двору. Однако ее успели забыть. Король проводил все свое время у мадам де Ментенон, а маркиза де Монтеспан, пожираемая ревностью, уже не обращала внимания на маленькую провинциалку, которую еще недавно так ненавидела…
Весной 1681 года герцогиня де Фонтанж, со смертью в душе и на грани смерти телесной, навсегда оставила двор, где она блеснула, подобно метеору. На сей раз она удалилась в монастырь Пор-Рояль, в предместье Сен-Жак. 28 июня Анжелика умерла, оставленная всеми, но при дворе еще долго шептались, что яд свершил наконец свое черное дело…
Тем временем разрастались слухи, связанные с мадам де Монтеспан, — она явно заблуждалась, считая, что со смертью Вуазен кончились ее страхи. Спустя два месяца после этой казни Маргарита Монвуазен, дочь колдуньи, тоже была арестована и была допрошена в Огненной Палате. Сделанные ею разоблачения оказались столь невероятными и ошеломляющими, что начальник полиции Ла Рейни пришел в ужас.
«С самым невинным видом, который мог бы обмануть любого, — писал он позднее в своих мемуарах, — она обвинила мадам де Монтеспан в трех преступлениях: в использовании приворотного зелья с намерением сохранить любовь короля, в попытке отравления его величества и, наконец, в троекратном совершении обряда, именуемого черной мессой».
Ла Рейни особенно потрясло то обстоятельство, что все факты были подтверждены другими обвиняемыми: сначала это сделал Лесаж, его примеру последовали Романи и Бертран, подозреваемые в отравлении герцогини де Фонтанж, а затем дали показания преступные священники Мариет и Гибур. Было невозможно продолжать следствие, не уведомив короля. Ла Рейни вновь отправился в Версаль — на сей раз, к собственной досаде, вместе с министром Лувуа. Ла Рейни знал, что министр является большим другом мадам де Монтеспан и наверняка попытается ее спасти.
— Я вскоре извещу вас о своем решении, сударь, — только и сказал Людовик XIV начальнику полиции.
Ла Рейни вышел, а монарх и министр остались наедине.
— Сир, — произнес с мольбой Лувуа, — желание вашего величества блюсти правосудие делает вам честь, однако подобные разоблачения невозможно предать гласности. Это означало бы забрызгать грязью ваш собственный трон…
— Но что тут можно сделать? Все показания сходятся. Как только этих людей подвергнут публичному допросу, они все расскажут. Бояться им уже нечего. Какое им дело до моего трона?
— Мы же знаем, что это за люди. Кто поверит их словам?
— Весь мир, Лувуа! Весь мир! Можно было бы пренебречь одним свидетельством, но они все говорят одно и то же.
— Вуазен ничего подобного не говорила, — заметил Лувуа. — Даже на костре.
Король устремил на министра пристальный взгляд.
— Я слышал, что на костре Вуазен вообще молчала… даже когда ее охватило пламя!
Лувуа отвел глаза и поспешно предложил:
— Полагаю, что сейчас нужно изъять показания дочери Монвуазен и ее сообщников из бумаг Огненной Палаты…
— Если изъять показания, этих людей нельзя будет судить. А я не желаю, чтобы подобные негодяи оставались безнаказанными.
— Их можно наказать и без публичного суда. Пожизненное заключение в крепости хуже смерти…
Эта мысль понравилась королю. Через несколько дней он отправил послание начальнику полиции Ла Рейни, предписав действовать по плану Лувуа. Однако 30 сентября одна из осужденных на казнь, мадам Филастр, во время пытки призналась, что по приказу маркизы де Монтеспан пыталась отравить герцогиню де Фонтанж, используя «любовные» порошки. Перед смертью, выслушав увещевания исповедника, призвавшего ее простить врагам своим, она опровергла собственные показания, но худшее уже произошло. Король, получив еще одно свидетельство и опасаясь, что имя бывшей фаворитки всплывет на других допросах, распорядился приостановить заседания Огненной Палаты. Изъятые из трибунала бумаги были сложены в сундук, который наглухо запечатали и поместили вплоть до нового приказа в Шатле.
Возможно, Людовик XIV пытался защитить лишь узаконенных им детей от мадам де Монтеспан, но возмездия избежала и она сама — женщина, которую он некогда сделал истинной королевой Франции. Однако между ними отныне все было кончено. Рабочий кабинет короля сохранил свой секрет: у бывших любовников состоялся долгий разговор, но никто и никогда не узнал о том, что было сказано в этих стенах. Известно лишь, что надменная маркиза вышла из кабинета с красными глазами, и по лицу ее было видно, что на нее обрушился смертельный удар.
Внезапный отъезд вызвал бы много толков, поэтому она на некоторое время задержалась при дворе — словно бы для того, чтобы увидеть полный и безоговорочный триумф самой опасной своей соперницы. На ее глазах мадам де Ментенон стала тайной супругой короля и повелительницей двора, обратившегося под ее влиянием к набожности и строгости нравов. Бывшей гувернантке удалось отвратить от маркизы де Монтеспан даже ее собственных детей. Удалось до такой степени, что именно молодой герцог Мэнский собственной персоной явился к матери с приказом покинуть Версаль… ибо ее апартаменты понадобились другим.
Любовь короля сменилась отвращением, но тем не менее он сделал все, чтобы спасти репутацию женщины, подарившей ему семерых детей…
Между тем безупречно честный Ла Рейни не желал складывать оружия. Из любви к правосудию он через несколько месяцев попросил возобновить заседания Огненной Палаты. Король уступил, но условия остались прежними: ни под каким видом не разглашать признания мадам Филастр и не вскрывать сундук с бумагами, хранившийся в Шатле. Обескураженный Ла Рейни понял, что расследование придется закрыть. В июле 1682 года он предложил королю упразднить Огненную Палату. Это было сделано 21 числа того же месяца.
Преступники, вынудившие монарха пренебречь правосудием, были под усиленной охраной отправлены в различные крепости, где оставались до самой смерти. Это были секретные узники: чтобы пресечь любую попытку к бегству, заключенным надели железные ошейники и приковали цепью к кольцу на стене.
Одиннадцать лет спустя, 27 мая 1707 года, в городке Бурбон-л'Аршамбо тихо угасла маркиза де Монтеспан, которая провела последние годы жизни в молитвах и заботах о бедных. Позади остались все тревоги, придворные интриги, ужасные или пленительные воспоминания. Она уже не проводила ночи без сна, когда, страшась появления чудовищных призраков, приказывала зажечь все свечи и с нетерпением ждала рассвета. Смерть бывшей фаворитки была достойной — она раздарила все свое состояние и сумела мужественно покинуть этот мир.
Людовик XIV, не позволивший маркизе приехать даже на свадьбу дочерей, встретил известие о ее смерти с полным равнодушием. Но два года спустя, 13 июля 1709 года, он велел доставить из Шатле пресловутый запечатанный сундук. В присутствии канцлера Поншар-трена король сжег в камине секретные документы. Ему казалось, что он навсегда уничтожил следы дела, о котором не мог вспоминать без стыда. Ла Рейни, главный свидетель, знавший все детали, скончался за месяц до этого. Теперь все было покрыто мраком забвения. Ничего не осталось…
Ничего — кроме мемуаров начальника полиции, в которых изумленным историкам открылась правда об ужасном Деле Отравителей.
ЖЕНЩИНА В КРАСНОЙ ШАЛИ (ШАРЛОТТА ДЕВОБАДОН)
(1809 год)
Мужчина и женщина сидели друг против друга за столом, освещенном единственным канделябром, и на их лицах плясали блики от горевших свечей. Оба молчали, словно не смея нарушить внезапно наступившую тишину. Первым решился заговорить мужчина.
— Такая женщина, как ты, Шарлотта, не должна жить в нищете, пагубной для тела и души. Что станется с твоей красотой? Я не понимаю, почему ты колеблешься, когда так просто избежать этой ужасной судьбы.
— Ты отдаешь себе отчет в том, чего требуешь? — спросила женщина. — Ты требуешь, чтобы я отдала друга в лапы полиции Фуше, ты предлагаешь мне золото в обмен на его жизнь!
Пьер д'Оландон пожал плечами.
— Какие громкие слова! Речь вовсе не идет о его жизни. Наполеон уже пресытился кровью. Но император хочет обезвредить своих врагов, а д'Аше его враг… и один из самых опасных. Этот мятежник неисправим, поэтому Фуше стремится засадить его в надежный каземат, где он не сможет никому повредить. И за его поимку Фуше предлагает хорошую плату: шестьдесят тысяч ливров!
Ресницы Шарлотты затрепетали, а в горле внезапно пересохло. Шестьдесят тысяч ливров! Как ей нужны эти деньги… Ведь она дошла до последней крайности! В сущности, жестокие времена террора давно миновали: на дворе стоит август 1809 года, Наполеон крепко держит власть в руках. К чему продолжать эту подпольную войну, которая разоряет Вандею, Бретань и Нормандию? Самым разумным было бы покориться… Быть может, выдача одного из вождей мятежа даже послужит делу общественного спасения!
Впрочем, Шарлотта де Вобадон считала себя честной женщиной и понимала, что поддается искушению, пытаясь оправдать зло. Поэтому она машинально пробормотала:
— Если это такое благородное дело, почему ты сам за него не возьмешься?
На лисьей физиономии д'Оландона появилась лукавая улыбка, а в глазах под густыми черным бровями зажегся опасный огонек.
— Не сомневайся, я бы свой шанс не упустил, если бы это было в моей власти. Но только это не в моей власти. Мне не доверяют. Люди шепчутся, что я предатель, агент Фуше…
— А разве это не так?
— Полная ерунда! Чтобы я стал агентом монаха-расстриги? Просто я… ну, скажем, оказываю ему некоторые услуги. Кроме того, он мой должник! Признайся, что разница существенная. Как бы там ни было, в отношении этих шестидесяти тысяч ливров Фуше категоричен: ему нужен либо шевалье де Брюслар, либо д'Аше!
— Только не Брюслар!
Молодая женщина выкрикнула это прежде, чем успела подумать, и улыбка д'Оландона мгновенно сменилась желчной усмешкой.
— Какая прекрасная решимость! Ты ни за что на свете не выдашь Брюслара, потому что все еще любишь его, правда, Шарлотта? А ведь он обманывает тебя со всей Нормандией: с Розой Банвиль, которая живет рядом, с мадемуазель Дотвиль в Валоне, с мадам де Талевод в Байе. В каждом городе у него есть любовница, и это не считая интрижек в самом Париже!
— Ну и что? Разве я не обманываю его с тобой? — высокомерно бросила Шарлотта.
— Добавь к этому, что ты обманываешь нас обоих с маленьким Форминьи, — и картина будет полной. Согласен, у тебя нет права упрекать его. Будь по-твоему, сойдемся на д'Аше! Ты знаешь, где он?
Молодая женщина, заколебавшись, опустила глаза, но затем глухо произнесла:
— Да, я знаю, где он!
Пьер д'Оландон не стал задавать лишних вопросов. Сознавая, что победа осталась за ним, он поднялся из-за стола с широкой улыбкой.
— Прекрасно. Даю тебя время поразмыслить… до завтрашнего утра. Но не дольше. Завтра я должен знать о твоем решении. Если ты согласишься, деньги будут вручены тебе сразу же по завершении дела.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52