А затем их сменил запах камфары у постели больной мамы, и она услышала сдавленные всхлипывания не знавшего ранее слез отца, оплакивающего свою любимую.И конечно же, она увидела его: небрежно шагающего по проходу конюшни, с неподражаемой грацией и искусством скачущего на Монти или смеющегося в лесу. Коричневые и зеленые тени падали на его лицо, приглушая веселый блеск его изумрудных глаз. Эти глаза могли быть нежными, печальными, озорными, но всегда загадочными. В них таилась не то скрытая боль, не то еще что-то, названия чему она не знала. Сейчас она просто смотрела на этого ослепительно красивого и сильного мужчину, вспоминая его нежные губы, ласковые пальцы и голос, в котором звучало обещание блаженства. Он вновь дарил перстень, равный по цене целому состоянию, и слова, которые невозможно забыть.Вдруг Кэтрин показалось, что Фрэдди подошел к ее кровати и протянул к ней свои сильные руки с длинными красивыми пальцами. Нежным движением он разгладил ее слипшиеся волосы, стер холодным влажным платком пот со лба и поднял с постели. Он был окружен каким-то сиянием. Кэтрин протянула к нему руки, и сияние это еще больше усилилось, а когда их пальцы соприкоснулись, засверкало и рассыпалось на множество ярких искр. Она улыбнулась и не увидела, а ощутила ответную улыбку так же, как свою собственную. Она хотела подойти еще ближе к нему, но сияние превратилось в сплошной поток света и разделило их непроходимой стеной. Кэтрин смотрела на Фрэдди и не могла насмотреться. Как высок и статен он, как силен и прекрасен! Так хотелось снова оказаться в его объятиях, чтобы руки его обвились вокруг ее плеч. Хотелось прильнуть к нему и забыть обо всем. Но ей уже было достаточно того, что она дотронулась до него. Взявшийся откуда-то ветерок овеял ее прохладой, и затрепетавшие волосы приятно защекотали щеки. Его близость принесла долгожданный покой ее измученной душе. Фрэдди каким-то образом узнал, что нужен ей, и пришел! Она стиснула его пальцы, моля не уходить. И он ответил почему-то голосом Берты, что останется с ней столько, сколько она захочет.
Граф начал прочесывать Англию с севера на юг, ненадолго заезжая даже в крошечные деревушки, состоявшие из нескольких хижин с соломенными крышами. В больших городах он задерживался подольше и нанимал помощников из профессионалов и местных мальчишек. В Лондоне к поиску Кэтрин была привлечена целая армия юных потрошителей чужих карманов, довольных, что могут честным путем заработать немного денег. Фрэдди встречался с капитанами кораблей, плавающих во все страны света — от Америки до Китая. Он беседовал с работорговцами и владелицами борделей, доводившими его до бешенства расспросами об интимных частях тела разыскиваемой. Не были забыты и кучера дилижансов и наемных экипажей в Шотландии и Уэльсе. Для розыска Кэтрин было привлечено немало людей, кроме того, Фрэдди получал известия от своих знакомых и слуг обо всех молодых девушках с маленьким ребенком, недавно принятых на службу в богатые дома. За достоверные сведения о местонахождении Кэтрин было назначено огромное денежное вознаграждение. Фрэдди знал теперь обо всех сколько-нибудь заметных происшествиях, случившихся в Англии с сентября по июль. Но ответа на вопрос, куда же делась Кэтрин, он так и не получил.Возвращение в Монкриф напоминало скорее беспорядочное отступление, а не победное шествие. Розыски не принесли никаких результатов. Граф был раздражен. Вид родного дома и великолепная погода, выдавшаяся в день его возвращения, не улучшили настроения. Он даже не взглянул, как обычно, ни на упирающиеся в голубое небо шпили четырех угловых башен, ни на блестящие на солнце великолепные кирпичные стены дома, которые были его гордостью.Жизнь научила графа больше доверять себе и своим чувствам, чем посторонним людям. Но сейчас эта привычка оказывала ему не лучшую услугу. У него постоянно было ощущение, что он что-то прозевал, просмотрел и должен немедленно что-то предпринять, но что именно, понять он не мог. Это совершенно измучило привыкшего к ясности Фрэдди. Покинув этот дом с твердым намерением узнать, что произошло с Кэтрин, он вернулся в него в еще большем неведении, усталым и злым. Впрочем, он и сам понимал: сердиться было не на кого, разве что на самого себя.В последнее время ему начали сниться странные сны. В них оказывалось, что Кэтрин вообще никуда не убегала, а была все это время совсем рядом. Эти сны были полны каких-то неясных намеков, но понять он их никак не мог и еще больше мучился из-за этого. Была в этих снах и еще одна странность: все они заканчивались одним и тем же — плачем какого-то ребенка. Глава 13 У ее сына были черные волосы и голубые глаза. Он родился крупным, с длинными ручками и ножками, и это даже испугало Кэтрин. Она поделилась своими страхами с Бертой, на что та лишь посмеялась, и заверила, что все будет нормально, когда малыш подрастет.Из-за болезни у Кэтрин сначала было мало молока, но они пригласили из деревни кормилицу. Состояние молодой матери улучшалось день ото дня.— Просто чудо! — восклицала приходившая каждое утро Мэг.Берта при этом что-то бормотала, поднимая глаза к потолку.— Скорее правильный уход, — говорила она затем. Мэг хитро хмурилась, показывая, что она-то разбирается в этом получше и что не забыла, как Берта отправила ее домой в ту ночь.Кэтрин улыбалась. Она чувствовала, что силы к ней возвращаются, и была благодарна всем, кто помог ей и ее детям. Девочка и мальчик росли и, слава Богу, выглядели вполне здоровыми. Маленький Роберт чуть ли не с первых дней стал выказывать себя истинным сыном своего отца. Он требовал, чтобы его кормили непременно каждые два часа, хотя Кэтрин была уверена, что у кормилицы достаточно молока и малыш вряд ли испытывает голод. Если он не кушал и не спал, то настаивал на том, чтобы кто-нибудь с ним занимался, и громким, сердитым плачем выражал недовольство, оставаясь хоть на минуту один в люльке, перешедшей ему от Джули.Кэтрин возилась с малышом самозабвенно. Все, что она любила в графе, хотя и боялась признаться в этом даже себе, она видела теперь в крошечном Роберте. Она с гордостью разглядывала черные кудряшки на маленькой головке, рассматривала его постепенно темневшие, так же как и у Джули, глазки. Они становились все более осмысленными и следили за каждым ее движением, совсем как когда-то глаза Фрэдди. Уверенность малыша, что все должны нянчиться только с ним, тоже досталась малышу от отца. Даже в прикосновениях к его нежной, коже и в том, как Роберт дотрагивался до ее губ своими длинными пальчиками, угадывался сын графа Монкрифа. Кожа мальчика была такой же бархатистой и приятной, а волосы такие же мягкие и шелковистые.Кэтрин любила в своем нежданно зачатом и тайно рожденном ребенке все. Она могла часами сидеть, держа на руках спящего младенца, уткнувшегося маленькой головкой между ее плечом и шеей. Она ощущала настоящий восторг, чувствуя его дыхание возле своей груди, которую так любил целовать Фрэдди. Истинное удовольствие доставляло ей мыть его, одевать, разговаривать с ним, хотя малыш не понимал ни одного слова. Каким-то странным образом любовь к ребенку, изменила и ее отношение к графу. Она теперь испытывала даже что-то похожее на благодарность за то, что он изменил ее жизнь, дал ей узнать, что такое настоящая страсть, и подарил ребенка.Поначалу она опасалась, что Джули будет ревновать к малышу, как это часто бывает у детей. Но девочка души не чаяла в своем маленьком братике и готова была часами играть с ним. Она учила его переворачиваться, а потом и садиться. Роберт отвечал ей полной взаимностью. Стоило Джули отбежать от него, как он оглашал дом громким плачем. О том, чтобы уехать, Кэтрин уже и не думала. Беpта стала для них как мать. С каждым днем силы Кэтрин прибывали, а у старой женщины убывали. Чтобы не расстраивать Берту, Кэтрин не заводила разговоры об их весьма неопределенном будущем и старалась дарить ей свою любовь и заботу. Она взяла на себя все посильные ей домашние хлопоты и очень уставала. Несмотря на это, сон не сразу приходил к ней, и она часами лежала в тишине, вглядываясь в смутные очертания спящих детей. В это время она думала об их отце, но что именно, не знал никто.
Вдовствующая графиня Монкриф в течение всего путешествия сидела с поджатыми губами, не проронив ни слова. Ее горничная Дженни очень устала и была голодна, но предпочитала помалкивать. В голове графини, словно рассерженные пчелы, роились невеселые мысли, касающиеся в основном старшего сына. Дженни тихо, чтобы этого не заметила госпожа, вздохнула.В Мертонвуде осталась лишь немногочисленная прислуга. Когда они приехали, графиня большую часть утра провела со старым садовником, и Дженни могла поклясться что темой разговора были отнюдь не розы. Горничную разбирало любопытство. Ей очень хотелось узнать, что же опять произошло с графом, из-за чего взгляд графини стал таким рассеянным и задумчивым, а губы сошлись в одну прямую линию. Такой она видела графиню последний раз несколько лет назад, когда молодой граф соблазнил юную, только что окончившую школу девушку.Дженни не сомневалась, что вовлечена в безнадежное дело, которое затеяла графиня, пытаясь исправить очередную ошибку графа. Граф Монкриф обладал невероятной способностью делать деньги и создавать постоянные проблемы в общении с людьми. Горничная вздохнула. Она работала у графини более двадцати пяти лет и хорошо знала Фрэдди. Она сочувствовала женщине, имеющей несчастье быть матерью человека, чье имя часто мелькает в разделе скандальной хроники лондонского «Наблюдателя». Обвинения в адрес графа иногда были совершенно беспочвенны, но он был из тех людей, вокруг которых постоянно крутятся слухи и сплетни.Когда Фрэдди было двенадцать лет, например, случилась история с горничной. Никто не мог и подумать, что мальчик в таком возрасте может проявлять столь заметный интерес к особам прекрасного пола, а тем более графиня. Иначе она бы не держала в служанках столь миловидных девушек. В школе, в которую он поступил в тринадцать лет, пристрастие Фрэдди сохранилось. Его наставники отмечали блестящие способности мальчика, но основное содержание их писем графине сводилось к перечислению ужасных похождений юного донжуана со своими многочисленными подружками. Большую часть каникул, когда Фрэдди приезжал домой, графиня проводила в бесполезных разговорах с сыном о его поведении и в переговорах с его преподавателями, которым обещались солидные суммы, чтобы юный граф Латтимор мог снова вернуться в школу, затем появилась Моника… Дженни даже вздрогнула, и графиня недовольно посмотрела на нее. Дженни слабо улыбнулась и отвернулась к окну, стараясь прогнать мысли о тех днях, когда имя Латтиморов, словно холодным плотным туманом, окутала скандальная слава.Моника — молодая обожаемая жена Фрэдди — была не в состоянии оставить без ответа ни одного вожделенного мужского взгляда, как другие женщины не оставляют без внимания новую модную шляпку, попавшуюся им на глаза. Моника набрасывалась на понравившегося ей мужчину, как паук на муху, попавшую в его сети. Она относилась к графине не как к свекрови, а как к сопернице. Может, так оно и было, кто знает? По крайней мере погибла Моника вместе с отцом Фрэдди во время несчастного случая, который произошел, когда они в карете возвращались из Оксфорда. Почему они оказались вместе и что делали в Оксфорде, никто достоверно не знает. Также неизвестно, чем они занимались в Мертонвуде, где провели несколько недель. Ни граф, ни его мать никогда не обсуждали при посторонних этот вопрос. Это была их совместная тайна, которую они хранили в себе. Может быть, этим и объясняются их отношения друг к другу.Графиня, как никто другой, относилась к необузданным выходкам сына с пониманием и даже сочувствием. Кто знает, может, она чувствовала, что Фрэдди просто необходимо любым способом отвлечься от страшной душевной раны?Сама графиня с тех пор довольно сильно изменилась. Она уже не была той светской женщиной, озабоченной только своей внешностью, нарядами и семейным очагом. Она стала интересоваться жизнью и делами, происходящими за пределами ее благоустроенных усадеб. Переживания, связанные с трагической гибелью мужа, явно пошли ей на пользу. А вот о Фрэдди этого не скажешь. Его поведение день ото дня становилось все более безнравственным.Дженни прекрасно понимала, что их ранний отъезд из Лондона и натянутое молчание графини во время всей поездки, было связано с каким-то новым неблаговидным поступком графа. Но Дженни предпочла благоразумным сдержать свое любопытство. Если графиня захочет рассказать ей об этом, то она сделает это сама.В свою очередь, Мириам Латтимор не сомневалась, что горничная прямо сгорает от нетерпения узнать о случившемся. Для нее не было секретом, что Дженни относится к графу, мягко говоря, с неодобрением. Порой поступки Фрэдди шокировали и ее саму. Никакими словами нельзя было выразить душевное состояние графини. В ней вспыхивали обида и злость на сына, на саму себя. Она испытывала к нему жалость и не знала, как ей себя вести в подобном случае. Фрэдди всегда был добрым, но очень часто скрывал это в собственных интересах и проявлял свою доброту в поступках, которые совершал, не афишируя свое участие в них. И никогда не был деспотом.О том, что сын поглощен какими-то розысками, графине рассказал Дункан. Он с недоумением поведал об огромных суммах, которые тратятся для того, чтобы разыскать какую-то женщину, и об умопомрачительной награде, назначенной тому, кто ее найдет. Когда Дункан упомянул о ребенке, графине стало все ясно как дважды два. Во всей этой истории виновата она. Она сама настояла, чтобы Фрэдди навестил дочь. Мириам не желала, чтобы сын относился к семье с таким же презрительным равнодушием, как ее муж. Законнорожденная Джули или нет, девочка должна знать, кто ее отец. У нее были самые благие намерения. И вдобавок она почти целый год не интересовалась ни ребенком, ни молодой женщиной, которую, по всей вероятности, он сейчас с таким отчаянием разыскивает.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46