Когда он шел по коридору, то продолжал ощущать аромат ее кожи.
Когда Триста проснулась, то первым делом потянулась, пробежав руками по шелковому одеялу. И тут она заметила в мышцах нечто новое. Непривычным был и запах. А еще тревожило ощущение какой-то потери. Открыв глаза, она обнаружила, что Роман ушел. Часы на столе показывали уже почти три утра. Ее лампа все еще горела, но количество масла заметно уменьшилось.
Сев в постели, она осмотрелась. Никаких следов присутствия Романа. Она вздохнула. Не надо было так внезапно засыпать. Откинувшись на кровать, она попыталась разобраться в своих чувствах. Их было много, и очень противоречивых. Здесь были счастье и страх, замешательство и беззастенчивая радость. А над всем этим преобладало удивление, что она оказалась столь слабой перед ним. Она-то воображала, что может быть строгой к Роману, лорду Эйлсгарту.
Это все чертова лошадь Дэнди. Когда она увидела его на этом велосипеде, гордого и самоуверенного, как петух, с сияющими глазами и откровенно желающего произвести впечатление на сына, у нее дрогнуло сердце. Она уступила ему во всем, и вот она теперь здесь, через десять часов, размышляющая над тем, как она оказалась с ним в постели.
Но теперь-то она должна научиться ему сопротивляться.
С этой мыслью она стала снова уплывать в сон. Как славно было в полудреме раздумывать, что хорошо бы снова повидаться с Романом, чтобы видеть, как он погружается в сон вместе с ней. И вдруг Триста проснулась от внезапной мысли, что сжала все ее нервы в комок и заставила с жадностью глотнуть воздух.
Она вспомнила, почему покинула его шесть лет назад.
Они спорили, но обычно эти словесные перепалки становились преддверием их занятий любовью. Не всегда она тяготела к ним, но они были для нее интересны.
Они падали в кровать, и их спор тонул в страсти, а потом он уходил, а она лежала так же, как и сейчас. И думала, что ей придется стать его любовницей, потому что она слишком слаба перед его чарами. Она не в меру влюблена, чересчур привязана к нему. Нет, решила она тогда, она немедленно уедет. Пусть он для начала поймет, что все не так просто и она не собирается с ним спать, когда ему вздумается. Пусть поймет, что она для него значит.
А потом она узнала о своей беременности, и это заставило ее бежать. Ставки были очень высоки. Но скорее всего она переоценила себя. И сейчас, в предрассветных сумерках, Триста думала о том же. Она покинула Романа, поняв, что женщина ее социального слоя может быть для знатного мужчины только любовницей. Или шлюхой, что более грубо выражает суть дела.
Именно в таком положении она оказалась и сейчас. Роман ей ничего не предложил. Сколько раз надо переспать с каким-то мужчиной, чтобы официально считаться его любовницей? Один раз? Десять? Или, может, всего два?
Она повторила все во второй раз, и ничего не изменилось. Этот чертов лорд сделал ее такой, какой она была шесть лет назад, – влюбленной в него и тяжело дышащей от его прикосновений.
О Боже! Она была бы счастлива, если бы его обаяние тревожило ее хотя бы вдвое меньше.
Она не будет с ним больше спать. Когда Триста поднялась с кровати и начала одеваться, она была настроена совсем иначе, чем вчера. С холодной решимостью она отмела все сомнения относительно того, что ей делать дальше. То, что было шесть лет назад, удивительно переплелось с сегодняшним днем. Прошлое упорно повторялось.
В тот день Роман появился снова. Он взбежал по лестнице с радостной легкостью. В его руках были цветы, на лице играла улыбка.
Ему сказали, что миссис Фэрхевен нет дома.
Вместе с цветами он оставил визитную карточку, написав на ней, чтобы ему прислали сообщение, когда он может зайти. Однако никакого ответа не последовало.
На следующий день Роман поднимался по лестнице уже не так стремительно. Это было в тот час, когда весь город наносит визиты, и ему сказали, что миссис Фэрхевен отправилась делать визит. На сей раз Роман уже не оставил карточки.
Через день он появился вновь. Уже без цветов и без улыбки он постучал в дверь. Ему отворили, чтобы провести в заднюю часть дома, где Триста и Мишель Коури сидели вместе в семейной столовой.
Расстроенный, он притих в кресле, надеясь переждать посетительницу, но ее пригласили на чай. Время тянулось, однако Роман старался не терять терпения.
Он был вежлив, хотя это удавалось ему с трудом. Он даже затеял разговор с миссис Коури. Триста явно стремилась не замечать его присутствия, но Роман упорно дожидался своего часа. Она не может игнорировать его вечно. Бросив сочувственный взгляд на сводную сестру, Мишель сказала:
– Ну, мне пора. Майор должен этим вечером вернуться из путешествия, и потому нужно прибрать в доме. – Она объяснила Роману: – Мы закрываем дом на лето. Мой муж предпочитает сельскую местность, но позволяет мне приезжать в Лондон повидать миссис Фэрхевен.
Роман кивнул:
– Это очень хорошо. Было приятно познакомиться с вами.
Несмотря на обстоятельства этого знакомства, он нисколько не кривил душой. Мишель Коури была грациозной и доброй, хотя и достаточно проницательной, чтобы понять, что тучи сгущаются. Когда Мишель наконец ушла, Роман недовольно выдавил из себя:
– Ты должна мне все объяснить.
Триста сжала губы.
– Пожалуйста, не устраивай сцен.
– Думаю, нам стоит устроить сцену. У нас был долгий перерыв.
Триста сделала нетерпеливый жест рукой и выпрямилась, словно готовясь к бою.
– Что случилось, после того как я отсюда ушел? – резко спросил он, пристально глядя на нее.
– Я поняла, что делаю ошибку. Снова.
– О, ради Бога! Я думал, мы уже установили, что ошибся я.
– Ты так думаешь? – У нее перехватило дыхание, в глазах вспыхнуло пламя. – Боже, как ты невероятно высокомерен! И очень забывчив. Виновата я – и твое поведение ни при чем.
– Ты сказала, что жалеешь, что не рассказала мне об Эндрю.
– Я сожалею об этом, но не раскаиваюсь в том, что отказалась быть твоей любовницей. Я тебе уже говорила, что никогда не пересматриваю своих решений. И я не буду меняться – ни для тебя, ни для кого-нибудь еще.
– Любовницей?
Триста повторила все снова, но более спокойно:
– Роман, мы знакомы уже давно, и оба знаем, что у нас были некоторые... отношения. Мы выросли вместе, и оба были довольны этим – я нашла друга, а моя мама во многом заменила тебе собственную мать. И вполне естественно, что, став взрослыми, мы оба думали, что влюблены. Но мы скорее всего принимали за любовь что-то еще, поскольку она оказалась не столь сильной и умерла. Но у нас все еще есть... ну, скажем, некоторая привязанность.
Роман молча слушал ее логические доводы, чувствуя, что у него падает сердце. Когда Триста говорила, она держала спину очень ровно и даже казалась чопорной.
– Ты узнал, что у тебя есть сын, и он будет теперь связывать нас на протяжении всей оставшейся жизни. Плохо, что эта связь снова привела нас в спальню. Будем считать, что это был просто интерес. Мы встретились после долгого перерыва, и наше прошлое...
Он сложил руки на груди и провел указательным пальцем правой руки по верхней губе, глядя на нее тяжелым немигающим взглядом. Это всегда пугало ее. Он это знал.
Триста неуверенно кашлянула, но подняла плечи, и ее голос стал строже. Она твердо произнесла:
– Теперь твой интерес удовлетворен, и мы не должны принимать наши чувства за что-то еще...
Роман оторвал от губ палец и направил его на нее:
– Ты не спрячешь от меня моего сына.
Это было произнесено тихо и спокойно, но тем не менее в словах ясно слышалась угроза. Триста испуганно заморгала, но потом ее лицо исказилось, словно он ее оскорбил.
«Да как она смеет»?! – подумал Роман. Она несколько дней не позволяла к себе войти, а теперь читает ему нотации, словно он слабоумный ребенок, да еще прикидывается оскорбленной.
Он нахмурился, собираясь с мыслями.
– Это моя кровь, – сказал он. – Я не уйду просто так только потому, что ты переоценила свое... отношение ко мне. Прошлое невозможно переделать. Он мой сын, и он со мной должен лучше познакомиться.
– Только не трогай Эндрю.
– Черт побери! В любом случае он – самое главное, что меня интересует в этом вопросе.
Он хорошо знал, как нанести удар, когда его обидели. А он был обижен. Его голос стал резким и хриплым.
– Ты можешь удовлетворять свои переменчивые прихоти сколько хочешь. Можешь следовать своей ненормальной женской логике. Не думай, что я упаду на колени и буду молить тебя снова отправиться в постель. Я не стану терять на это времени. Все, что мне от тебя нужно, – это чтобы ты не чинила мне препятствий и я мог видеть сына.
Триста лишь молча смотрела на него, но Роману показалось, что она сдерживается с большим трудом.
Сознание этого доставило ему удовольствие. Свое унижение он хотел компенсировать ее страданием. Ему сейчас нравилось причинять ей боль, пугать ее. В детстве он мстил зло и жестоко. Став взрослым, он изменился. Но сейчас ему доставлял удовлетворение страх в ее глазах. Он давал ему ощущение собственной власти. Это мало утешало, но по крайней мере он отомстил за свою уязвленную гордость.
– Он должен привыкнуть к нашим прогулкам и перестать меня бояться. Если хочешь, ты можешь посылать с ним служанку. Тебе нет нужды нас больше сопровождать. Я зайду за ним послезавтра, чтобы взять его в поддень и вернуть после чая.
Он вышел, стараясь взять себя в руки. В эту минуту его больше волновал не Эндрю, он хотел нанести Тристе ответный удар, хотел понять, что она думает, почему она снова бросила его.
Возвращаясь домой, он снова и снова посылал мысленные проклятия ей – и себе, за то, что дважды его оставляла в дураках одна и та же непостоянная женщина.
Глава 12
– Тебе стоит потанцевать, – сказала Мэй Тристе, после того как та отвергла уже пятую просьбу сделать тур танца на паркетном полу.
– Мне не хочется танцевать, – ответила Триста и еще энергичнее замахала веером, стараясь не встречаться взглядом с леди Мэй.
– Дорогая, ты сегодня выглядишь просто великолепно, и здесь вокруг столько интересных людей. Ты же еще не устала от светского общества.
– Нет. Но я сегодня не в духе. Не знаю, что на меня нашло. – Она с трудом изобразила на лице улыбку и пожала руку леди Мэй. – Конечно, здесь положено веселиться. И ничто не оправдывает плохого настроения. Возможно, мне просто нужно подкрепиться, чтобы пополнить запас энергии.
Эта прозвучало так решительно, что тронуло Мэй, и та пожала руку в ответ.
– Возьми бокал шампанского. Оно просто великолепно, развеселит кого угодно.
Мэй хорошо знала причину, по которой испортилось настроение ее племянницы. Этой причиной был Эйлсгарт, хотя Триста упорно отказывалась о нем говорить. Все мягкие попытки Мэй вмешаться были решительно отвергнуты.
Это было странно. Мэй терялась в догадках. Она не могла представить, что могло произойти между этими двумя, но то, что у них что-то серьезное, было очевидно.
Ей понравился Роман. Она хорошо разбиралась в мужчинах и находила заслуживающим уважения то, что он осознает свои обязанности перед Эндрю, действительно интересуется мальчиком и желает углубить их отношения.
Но Мэй заметила, что последнее время Роман не заходит за Тристой. Однако он навещает сына и делает для него кое-какие дела, к примеру, поменял учителя и подобрал ряд новых занятий. Это Мэй понравилось. Вместе с тем ей стало горько от мысли, как ее собственный брат пренебрегал своими дочерьми. Роман в этом сильно отличался от лорда Вулрича.
Было странно, что Триста этого не ценит.
Мэй вздохнула и неторопливо пригубила бокал шампанского. Она взяла этот бокал специально, чтобы составить компанию одиноко стоящей Тристе. Однако довольно скоро ее мысли перешли с Тристы на совсем другой предмет, который доставлял ей много волнений.
Ее беспокоил Роберт, который в последнее время стал невыдержанным и нетерпеливым, очень грубым по отношению к лорду Шарбонно и делал относительно него ехидные замечания. А когда тот наносил визит, просто выходил из себя. Но это не могло быть ревностью. Ревность Роберта – это полный абсурд. Роберт, ревнующий к лорду Шарбонно!
– Они так любят друг друга, – произнесла Триста. Вздрогнув, леди Мэй секунду вдумывалась в ее слова. Но когда поняла, что Триста говорит о Мишель и Эйдриане, успокоилась.
– Этим двоим в самом деле можно позавидовать, – проговорила Мэй, наблюдая, как эти двое смотрят друг на друга.
– Удивительно, что его хромота сейчас его совершенно не тревожит.
– Военные раны мало значат, когда ты молод и на великолепном балу танцуешь с кем-то, кто может отвлечь тебя от забот.
Эти слова сорвались с ее губ легко, но ей почудилась в них напыщенность и легковесность, и Мэй в смущении покраснела. Ее слова могут быть восприняты как сожаление о том, что она сама уже не молода.
Мэй вздохнула. Ей нужно серьезно поговорить с Робертом. Он в последнее время стал часто жаловаться, а она никогда не выносила плаксивых людей.
– Моя дорогая леди Мэй, – произнес лорд Шарбонно, подходя к ней ближе. Выставив вперед ногу, он отвесил глубокий грациозный поклон. Его правая рука при этом выписала странный пируэт.
Мэй улыбнулась, глядя на это приглашение. Шарбонно любил театральность, над этим смеялись и подшучивали. Но он был умен, а это главное. Он мог высказать любопытные суждения на сложные темы и с интересом выслушивал ее мнение. Он не только спокойно относился к тому, что она высказывала более здравые мысли, чем он, но воспринимал ее мнение без обычного мужского высокомерия. В этом отношении он напоминал Роберта, и именно по этой причине Мэй предпочитала его компанию. Если он и не был идеальным собеседником, то по крайней мере его можно было терпеть и даже находить его общество приятным.
А она часто оказывалась одна, когда появлялась в обществе. Танцы с Шарбонно скрашивали одиночество.
– Ты пришел просить о танце? – спросила она с лукавой улыбкой. – У меня от танцев кружится голова. На этой неделе у меня совсем нет сил. Возможно, у меня началась лихорадка.
– Тем не менее ты выглядишь очень хорошо, – произнесла Триста, повернувшись, чтобы приветствовать Шарбонно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42