До слуха почти явственно доносились их одобрительные возгласы. И с каждым возгласом лица становились все моложе, красивее, благороднее…Я неотрывно смотрел на эту причудливую мозаику, на златокудрую фалангу, словно сошедшую с холмов и полей элизиума. Древний миф распахнул свои врата, и взору явились Аполлон и его спутники — один прекраснее другого.Судя по всему, я невольно ахнул от восхищения. Мой провожатый втянул ртом воздух, будто решив допить все, что осталось у меня в бокале.— Полностью с вами согласен! — поддержал он, а потом перешел на шепот. — Видите, вам бросили вызов. Не мешкайте, иначе попадете в передрягу. За мной!Чуть покачиваясь, он заскользил по полу в своих бесшумных дорогих туфлях, увлекая меня за собой, легко придерживая за локоть и обдавая дыханием, в котором угадывался аромат цветов. Я услышал свой голос:— Мне доводилось читать, что Герберт Уэллс завораживал женщин своим медовым дыханием. Но потом я узнал, что это симптом тяжелой болезни.— Любопытно. Хотите сказать, от меня несет больницей и лекарствами?— Нет, я не то имел в виду…— Не отставайте. Вы — лакомый кусочек для голодных зверей. Раз-два, раз-два…— Постойте. — У меня перехватило дух, но не от быстрой ходьбы, а от внезапного озарения. — Вот этот юноша, и тот, что за ним, и следующий…— Ну-ну?— Черт побори, — вырвалось у меня, — они же совсем одинаковые, как близнецы!— Почти угадали! Не только эти трое, но и те, что дальше, и все-все, кого вы здесь увидите. У всех один возраст — двадцать девять лет, рост шесть футов, нежный загар, белозубая улыбка, ясный взгляд. Каждый самобытен, но все хороши собою, как я!Бросив на него беглый взгляд, я осмыслил увиденное. Схожесть красоты. Ошеломляющее море юности.— Не пора ли вам назвать свое имя?— Дориан.— Но вы сказали, что входите в круг его Друзей.— Да, так и есть. И эти — тоже. Притом все мы носим его имя. Вот этот красавец. И тот, что рядом с ним. Разумеется, когда-то всех нас звали куда проще. Смит и Джонс. Фил и Гарри. Джейк и Джимми. Но потом мы вступили в круг Друзей.— Не для того ли сюда пригласили меня? Чтобы я тоже вступил в этот круг?— Как-то я увидел вас в баре и навел справки. С той поры миновал ровно год, на вид у вас вполне подходящий возраст…— Подходящий?— Что вас удивляет? Вам ведь под семьдесят?— Допустим.— Ужас! Кому охота разменивать восьмой десяток?!— Я не против.— Не против? Неужели вам не хочется испытать настоящее счастье, вспомнить безумства юности? Окунуться в них с головой?— Это уже в прошлом.— Ничего подобного. Вас пригласили — вы пришли, потому что вам интересно.— Что тут интересного?— Вот это. — Он оттянул воротник, чтобы обнажить шею, а потом несколько раз согнул и разогнул бледные запястья. — И все вот это! — Широким жестом он обвел безупречные лица тех, мимо кого мы проходили. — Сыны Дориана. Неужели вам не хочется быть таким же молодым, полным сил?— Разве это в моей власти?— Признайтесь, вы думали об этом ночи напролет в течение многих лет. Скоро вы вольетесь в их ряды!Мы достигли конца этой длинной шеренги загорелых юношей с белоснежными зубами и медовым, как у Герберта Уэллса, дыханием…— Неужели вас это не соблазняет? — продолжал мой спутник. — Неужели вы откажетесь от…— Бессмертия?— Нет! От того, чтобы прожить еще двадцать лет, умереть в девяносто и выглядеть на двадцать девять, лежа в гробу, будь он трижды проклят! Перед нами зеркало: кто в нем отражается?— Старый козел среди сотни фавнов.— Вот именно!— Где тут записываются? — рассмеялся я.— Значит, вы согласны?— У меня еще остались вопросы.— Ну, что с вами делать! Ладно, вот вторая дверь. Проходите.Распахнув следующую золоченую дверь, еще ослепительнее первой, он подтолкнул меня вперед, вошел следом и захлопнул ее за собой. Я впился глазами в темноту.— А здесь что? — спросил я шепотом.— Тренировочный зал Дориана, что же еще? Кто занимается здесь час за часом, день за днем, тот возвращает себе молодость.— Ну и ну! — Дожидаясь, пока глаза привыкнут к темноте, я вглядывался в бескрайний полумрак, где сновали какие-то тени и шелестели голоса. — Насколько я знаю, спортивные упражнения помогают сохранить, а не вернуть молодость… А теперь хотелось бы узнать…— Читаю ваши мысли. Имеется ли у каждого из помолодевших стариков, что выстроились у стойки бара, собственный портрет, спрятанный на чердаке?— И что вы мне ответите?— Отвечу «нет»! Есть лишь Дориан. Слава в вышних Дориану!— Который стареет за всех вас?— Точно! Полюбуйтесь, какой у него тренировочный зал!Я присмотрелся к высокому гимнастическому помосту, похожему на зловещий берег, куда приливной волной набегали десятки теней, издавая протяжные стоны.— Наверно, не стоит здесь задерживаться, — сказал я.— Чепуха. Пойдемте. На вас никто не обратит внимания. Они все… заняты. А я поведу вас, как Моисей. — Меня обдало сладковатым дыханием. — Сим повелеваю, чтобы Красное море расступилось.Мы двинулись вперед по проходу меж двумя набегающими темными волнами — одна кошмарнее другой — под судорожные вздохи, крики, толчки, глухой стук и навязчивый шепот: еще, еще, о боже, еще!Я бросился наутек, но провожатый поймал меня за руку.— Взгляните направо, теперь налево, теперь опять направо!Можно было подумать, по сторонам барахтаются сотни две диких зверей, но нет, это были люди, которые боролись, прыгали, падали, катались по полу. В темноте вздымалось море плоти, на бесчисленных борцовских матах извивались конечности, поблескивала потная кожа, сверкали зубы; мужские тела лезли вверх по канатам, вращались на обтянутых кожей гимнастических конях, подтягивались на перекладинах, срывались в гущу стенаний и сдавленных воплей.— Господи! — вскричал я. — Что все это значит?— Посмотрите вот туда.Над диким кишением плоти в дальней стене виднелось огромное окно, футов сорок в ширину и десять в высоту, за холодным стеклом маячило Нечто, в упоении следящее неотрывным, всеохватным взглядом за теми, кто внизу.Между тем над их головами проносились невообразимой силы вдохи: какая-то прожорливая, невидимая мощь раз за разом поглощала воздух гимнастического зала. Тени извивались и падали: под этим могучим вдохом они кренились в одну сторону, а меня стала одолевать духота. Можно было подумать, в потемках кто-то время от времени включал гигантский пылесос, который забирал влажный воздух и не отдавал его назад. В долгих промежутках извивались и падали тени, а потом недоступная взору жадная глотка с неутолимым сладострастием опять втягивала в себя спертый воздух. Вдох, вдох и еще раз вдох, утоляющий желания.А тени все клонились вбок, и вскоре неведомая сила увлекла меня самого в ту же сторону, к всеохватному стеклянному глазу — к гигантскому окну, за которым бесформенное Нечто пожирало воздух спортивного зала.— Дориан? — спросил я наугад.— Ступайте поклонитесь ему.— Да как же… — Передо мной судорожно метались тени. — А эти-то здесь зачем?— Вот у него и спросите. Страшно? Кто смел, тот и сумел. Вперед!Он распахнул третью дверь, но я даже не заметил этого движения и уж тем более не разобрал, была ли она обжигающе золотой, потому что меня обдало удушливым жаром, словно из парника. Дверь тут же захлопнулась, и мой златокудрый доброжелатель запер ее на щеколду.— Готовы?— Мне нужно домой!— Нет, сперва подойдите, — указал пальцем мой провожатый, — к нему.Вначале я ничего не увидел. Тусклый свет, как и в гимнастическом зале, не мог осветить громадных чертогов. Мне в нос ударил запах тропической зелени. Чувственное дуновение ветерка ласкало щеки. Откуда-то повеяло плодами манго и дынного дерева, аромат увядающих орхидей примешивался к соленому запаху невидимого морского прибоя. Эти запахи несло с собой все то же могучее дыхание, которое то замирало, то оживало снова.— Здесь никого не видно, — возразил я.— Подождите, пусть глаза привыкнут к темноте.Я ждал, глядя перед собой.Поблизости не оказалось ни одного кресла — в них просто не было нужды.Он не сидел, не полулежал, а громоздился на исполинском ложе, размеры которого поражали воображение: футов этак пятнадцать на двадцать. Мне вспомнилась квартира знакомого писателя, где пол одной из комнат был устлан тюфяками, чтобы женщины, приходившие к нему в гости, спотыкались у самого порога и сразу принимали горизонтальное положение.Нечто подобное я увидел у Дориана, только здесь под стать лежбищу был и его обитатель: в центре колыхалось необозримое стекловидное месиво, обтянутое пленкой кожи.Принадлежность Дориана к мужскому или женскому полу оставалась загадкой. Передо мной был необъятный пудинг, медуза-великан, чудовищный вал похотливого студня, который шевелил толстыми губами и время от времени с характерным булькающим звуком выпускал зловонные газы. К этим беззастенчивым выхлопам добавлялось натужное урчание работающего насоса — все те же редкие, но нескончаемые вдохи. Оцепенев от ужаса и дурных предчувствий, я по неведомой причине испытал какое-то благоговение к этому созданию, будто вылепленному из мутного прибрежного ила. Это был желеобразный калека-монстр, выброшенный на берег осьминог с оторванными щупальцами, у которого не осталось сил ни уползти, ни перекатиться назад, в сточную трубу океана, откуда его исторгли чудовищные волны, судорожные порывы собственного дыхания и пулеметные очереди газов; поэтому он и остался лежать бесформенной кучей, даже не шевеля едва различимыми конечностями и скрюченными пальцами. Мне пришлось долго вглядываться в эту гору плоти, чтобы на дальнем краю различить выгнутое, как глубокая тарелка, лицо и смутное подобие черепа, открытую щель глаза, хищную ноздрю и красную резаную рану, в которой с трудом угадывался рот.После долгого молчания это существо, оказавшееся Дорианом, заговорило.А может, зашептало. Или зашелестело.И с каждым шорохом, с каждым шипением меня обдавало удушливым дыханием, запахом тлена, словно из дирижабля, надутого испарениями гнилого болота и упавшего в смердящую лужу. С рыхлых губ слетел один-единственный протяжный слог: «Да-а-а».Что «да»?А потом:«Та— а-ак».— Когда же… в какое время… это сюда… — запинаясь, пробормотал я, -…он сюда попал?— Кто знает? Когда правил Король-Королевич? Когда Бут уложил пистолет в чемоданчик из-под грима? Когда Бут уложил пистолет в чемоданчик из-под грима? — Бут, Джон Уилкс (1838-1865) — неудавшийся американский актер, который застрелил президента США Авраама Линкольна в ложе театра (1865).

Когда Наполеон окропил желтой струей московские снега? А скорее всего, когда вообще ничего не было. Что вас еще интересует?Я прочистил горло.— А он и вправду?…— Дориан? Дориан, который тайком захаживал на чердак? Проверить свой портрет? И в какой-то миг решил, что портрета ему мало? Нет, холст, масло — одна видимость. Миру требовалось нечто большее: то, что будет утолять жажду ночными ливнями, а голод — утратами и низменными пороками, вбирая их в себя, чтобы раздавить, переварить, исторгнуть из вселенского чрева. Этакий пищевод для греха. Реторта для болезнетворных бактерий. Вот что такое Дориан.Этот утес, обтянутый кожей-пленкой, вдруг продул невидимые трубы и клапаны, издав при этом некое подобие смеха, который, булькнув, затонул в водянистой гуще.Из какого-то отверстия вырвались газы, а вслед за тем опять послышалось одно-единственное слово: «Да-а-а».— Он вам рад! — заулыбался мой провожатый.— Да уж, вижу. — Я начал выходить из себя. — Но с какой стати? Ведь я здесь не по своей воле. Мне дурно. Я хочу немедленно уйти.— Это невозможно, — рассмеялся он, — потому что вы — избранный!— Избранный?— Мы давно к вам присматривались.— Проще говоря, следили, шпионили, ходили по пятам? По какому праву?!— Спокойно, не горячитесь. Далеко не все становятся избранными.— Кто сказал, что я к этому стремился?— Если бы вы могли посмотреть на себя нашими глазами, ответ был бы очевиден.Я оглянулся и заметил, что студенистую гору прорезали слабо блеснувшие озерца: исполин приподнял веки, чтобы разглядеть происходящее. Но почти сразу все отверстия закрылись наглухо — и рваная рана губ, и щели ноздрей, и холодные глаза. Лицо затянулось резиновой пленкой кожи. Теперь о нем напоминали только свистящие вдохи.«Да-а-а», — послышался шепот.«Да-а-ан-н-ные», — донеслось бормотание.— Данные здесь! — Мой спутник достал карманный компьютер и вывел на дисплей мою фамилию, адрес и номер телефона.Поглядывая то на меня, то на экранные строки, он принялся выдавать такие сведения, от которых мне стало не по себе.— Холост, — сказал он.— Был женат, но развелся.— В настоящее время холост! Как у вас с женщинами?— Бестактный вопрос.Он постучал ногтем по дисплею:— Завсегдатай злачных мест.— Я бы не сказал.— Творческое начало отсутствует. Спать ложится поздно. Встает поздно. Трижды в неделю по вечерам напивается.— Неправда, дважды в неделю!— Посещает тренажерный зал. Заметьте, ежедневно. Физические нагрузки чрезмерны. Злоупотребляет пребыванием в сауне и длительными сеансами массажа. В последнее время стал увлекаться спортом. Каждый вечер играет в баскетбол, футбол или теннис. Да вы, я вижу, себя не щадите!— Это мое личное дело!— И наше тоже! Кто балансирует на краю пропасти, у того может закружиться голова. Опустите все эти факты в щель «однорукого бандита», что засел у вас в голове. Рывок — и увидите, как завертятся перед глазами лимоны и вишенки! Рывок!Боже праведный. Все так и есть. Бары. Пьянство. Ночные бдения. Тренажеры. Сауны. Массажистки. Баскетбол. Теннис. Футбол. Рывок. Рукоять вниз. Завертелось!…— Не иначе как джекпот? — Довольный, он изучал мое лицо. — Три вишенки в ряд?Меня передернуло:— Косвенные улики. Никакой суд не признает меня виновным.— Наш суд признал вас избранным. Мы изучаем линию жизни не по руке, а по жаждущим чреслам. Верно я говорю?Желе затрепыхалось и выпустило обойму газов. «Да-а-а».Говорят, мужчина, одержимый влечением, может не заметить, что бросается в темный омут: удовлетворив свою похоть, он теряет рассудок. Придавленный чувством вины, начинает презирать себя за животную необузданность, хотя его предостерегали против этой опасности родители, соседи, церковь, весь прошлый опыт.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29