– Пью все, что нахожу, – сообщил Иннокентий. – И все без толку. Кстати, что такое повод?
– То, что придумывают утром для оправдания вчерашнего свинства. Опытные люди делают это заранее, потому что утром плохо соображают. Подвинься, – она пихнула Иннокентия и села на диван. Лично у нее повод сегодня имелся, да еще и не один, к тому же все было придумано без ее участия, не пришлось голову ломать. Однако бутылка пахла не слишком вдохновляюще, так что Настя решила зарезервировать все сегодняшние поводы до следующего раза.
– Что значит – все без толку? – спросила она, по священному праву хозяина отобрав у Иннокентия телевизионный пульт.
– Я не пьянею, – мрачно сообщил Иннокентий. – Наверное, это побочный эффект воскрешения.
– Тебе грех жаловаться, девяносто девять процентов людей были бы просто счастливы, умей они восставать из мертвых даже с таким побочным эффектом.
– Ты недооцениваешь процент хронических алкоголиков, – заметил Иннокентий. – И вообще, ты не поняла. После каждой моей смерти случается какая-нибудь пакость, мелкая, но достаточная, чтобы испортить настроение на целую жизнь. Один раз у меня пупок оказался на спине. В другой раз – шесть пальцев на правой ноге и четыре на левой. Однажды я оглох на одно ухо. В другой раз… Нет, это слишком личное. Просто поверь, что этот физический недостаток очень осложнил мои отношения с женщинами. Похоже, что на этот раз я возродился бесчувственным к алкоголю.
– Хочешь, чтобы я тебя убила? – предложила Настя. – Ты возродишься уже с каким-нибудь другим недостатком, но зато сможешь напиваться как сапожник.
– Спасибо, я еще не отошел от моего последнего возрождения. Быть запертым в металлическом ящике, не в силах пошевелиться или закричать… И так сколько? Месяц? Два месяца?
– Не знаю, но все равно выражаю свои искренние соболезнования.
– А ведь я просил тебя тогда – отдай мне пальцы. Я как чувствовал, что кончится чем-нибудь в таком роде…
– Все хорошо, что хорошо кончается. Ты знаешь, что Елизавета у нас? Лежит в подвале, в железном ящике.
– Там ей самое и место.
– Она и в самом деле тебя убила?
Иннокентий тяжело вздохнул:
– Я уже сказал, что не хочу об этом… Дело не в том, что она меня убила, дело в том, как…
– Она получила какое-то средство от Леонарда. Этим же средством он потом отравил и ее.
– Наплевать на средство и на Леонарда…
– Тогда из-за чего ты психуешь?
– Эта стерва… Эта… – он добавил еще несколько выразительных определений, взял с пола бутылку, сделал пару глотков и продолжил: – Я про Елизавету. Она сказала мне одну вещь. И эта вещь никак не идет у меня из головы. И когда я сидел, согнувшись в три погибели в металлическом ящике, эта мысль вернулась ко мне одной из первых. И я никак не мог от нее избавиться. И сейчас не могу, потому что на этой планете разучились делать водку, – Иннокентий презрительно пнул бутылку, та упала, и Настя чудом успела ее схватить до того, как содержимое полилось на ковер.
– Ты уверен, что алкоголь на тебя не действует?
Иннокентий издал нечленораздельный звук, который Настя для себя перевела как «уверен».
– Все равно это не повод, чтобы заливать мой номер водкой. Так что она тебе сказала?
– Она… Она бы никогда до меня не добралась, если бы не это. Я ведь знаю, кто она такая, поэтому я всегда начеку, всегда в защитной стойке, вот так… – Иннокентий яростно замахал руками, но сил у него хватило ненадолго. – Она попросила о встрече через одного старого знакомого. Сказала, что есть важный разговор. Ну, важный так важный. Я ее не боялся, то есть, с чего мне бояться какой-то там… Вообще, я и сам подумывал о том, чтобы ее… Ликвидировать. Но, понимаешь, у меня не было новых идей, а все старые я на ней уже перепробовал. Поэтому я пошел, но я был наготове, пока она не сказала… – он замолчал и внимательно уставился на Настю, как будто видел ее в первый раз. Потом в его голове как будто что-то щелкнуло, он кивнул и продолжил: – По-моему я тебе говорил это.
– Что именно?
– Что единственная женщина, которая смогла родить от меня ребенка, – это Елизавета.
– Да, ты говорил.
– И что она его потом убила – тоже говорил?
– Да.
– Надо же. К старости я становлюсь болтливым. Так вот. Это было черт знает как давно, и мы с ней никогда не возвращались к этому вопросу. То есть не разговаривали об этом. Просто молча пытались убить друг друга. А тут она вдруг стала говорить про это. И выбила меня из колеи. А потом… Она сказала: «Знаешь, почему у тебя получилось только со мной? Потому что мы с тобой одной расы. А знаешь, почему я убила твоего сына?» «Потому что ты безжалостная стерва?» – спросил я. «И это тоже, – сказала она. – Но в первую очередь, потому что я твоя сестра».
– Ой, – вырвалось у Насти.
– Вот и я сказал что-то такое. Не «ой», но… Я знаю, что эта тварь лжива до мозга костей, и я знал это тогда, но… Что-то было в ее глазах, и я как будто потерялся, замешкался… А потом я уже сидел и смотрел, как она уходит, а в шее у меня торчал маленький шип, и от него шел жар, и я почувствовал, как моя кожа начинает дымиться. Она отошла метров на двадцать, остановилась, обернулась и стала смотреть, как я умираю. А я даже не стал вытаскивать этот шип, не стал делать ничего, потому что я думал – это правда? Неужели это правда? А если это правда, тогда получается, что я переспал с собственной сестрой, а она потом убила моего сына, который одновременно мой племянник… А потом она и меня убила. И я подумал: «Ну, Иннокентий, это уже ни в какие ворота не лезет. Это просто полный…»
– Она, конечно же, соврала, – сказала Настя и похлопала Иннокентия по плечу.
– А если нет? Я же говорю, что-то было в ее глазах…
– Мы всегда можем вытащить ее из ящика и спросить: это правда или нет?
– И она всегда сможет соврать нам еще раз. А мы действительно можем вот так просто пойти и вытащить ее из ящика?
– Нет, – поспешно сказала Настя, потому что глаза Иннокентия заблестели, предвещая ночной поход в подземелье. – Ее слишком хорошо охраняют.
– Кто? – недоверчиво протянул Иннокентий. – Во всей Лионее осталось два с половиной гвардейца. Куда, кстати, они все подевались? Я слышал краем уха, что у короля кончились деньги, но ведь этого не может быть…
– Может.
– Значит, и батареи поэтому холодные, – сделал вывод Иннокентий. – И холодильники в номерах поэтому пустые. Вот посмотрел бы Томас Андерсон на это убожество… И Люциус небось обхохотался, глядя на…
– Люциуса больше нет, – сказала Настя. – Я видела, как его…
Тут она вдруг поняла, что смерть Люциуса – не единственное, о чем она должна рассказать Иннокентию, и даже наоборот – смерть Люциуса лишь повод, чтобы вспомнить…
– Что? – Иннокентий внимательно рассматривал ее профиль. – Это ты так скорбишь по Люциусу или у тебя есть еще какая-нибудь новость?
– Это не новость, это… Может быть, это вообще ничего не значит. Но как-то странно, что… Когда мы пришли за Елизаветой, там появился Люциус. Он хотел нам помешать, хотел защитить Елизавету. Но дело даже не в этом. Он разговаривал с ней, и мы все слышали его слова. Он сказал: «Я твой брат, твой младший брат, который должен был защитить тебя. И помочь тебе вернуться домой». Вот как-то так он сказал. И еще он назвал Елизавету Валентином.
– Как? – изумленно посмотрел на нее Иннокентий.
Вот так, Иннокентий, вот так. Потом я долго вспоминала, для верности спросила у Давида Гарджели, и получается, что последними словами Люциуса, обращенными к Елизавете, но услышанными нами всеми, были:
– Я так виноват перед тобой… Я не прошу простить меня, потому что меня нельзя простить, я сам это знаю…
И еще:
– Я твой брат, твой младший неразумный брат, который должен был сохранить тебя. И помочь тебе вернуться.
– Вернуться куда? – спросила Елизавета.
– Домой, Валентин. Домой.
– Твой бред еще посильнее моего бреда, – сделал вывод Иннокентий. – Получается, что Елизавета – это мужик по имени Валентин, и она моя сестра, а в придачу – брат Люциуса. А Люциус – ангел. Тогда что же, и Елизавета – ангел? Нет уж, никакой она не ангел и никакой она не мужик, потому что… Потому что я знаю. Знаешь, откуда я знаю?
– Догадываюсь.
– Тогда зачем ты мне рассказываешь эти глупости?
– Потому что он так сказал. Люциус.
– А его потом убили?
– Схлопнули. Локстер его схлопнул.
– Я думал, что Люциус бессмертен, – с некоторой тревогой в голосе произнес Иннокентий.
– Я думала, что ты бессмертен.
– Я? Конечно, я бессмертен. Никаких сомнений.
– Да? Ты не видел, в каком состоянии мы нашли Лизу. Я не знаю, как она там себя чувствует в этом ящике, но вообще… Вообще-то она умирала. Похоже, Леонард нашел средство избавить этот мир от бессмертных вроде тебя и Лизы.
– Я категорически против идеи, что мы с ней – брат и сестра. Может быть, Леонард нашел отраву для нее, но я – это совсем другое!
– Разве тебе не надоела вечная жизнь? Ты мне как-то плакался насчет одиночества и непонимания…
– Когда мне надоест, я скажу. Я сам, безо всяких Леонардов, – Иннокентий резко поднялся с дивана. – Умеешь ты поднять настроение, Анастасия! Я думал, ты меня успокоишь, а ты…
Настя хотела резонно возразить, что покой – это не по ее части, особенно в последнее время, но Иннокентий не стал дожидаться ответа и вышел из номера, причем ноги его заметно заплетались.
– Значит, все без толку? – крикнула вслед Настя. – Побочный эффект, да?
Ответом ей стал шум падения. Настя выглянула из номера и увидела спящего на полу у лифта Иннокентия. Желаемый покой настиг его внезапно.
14
На следующий день Александр Андерсон покинул Лионею. Оказалось, что финансовые трудности сделали невозможным работу лионейского аэропорта, и принцу пришлось уезжать на машине. Провожала его скромная делегация, состоявшая из Насти и ее велосипеда, причем Настя не была уверена, что провожает именно малознакомого ей Александра Андерсона. Вот не проводить Тушкана было бы совсем неприлично, ведь это она его сюда затащила и тем самым замешала в ряд событий, которые…
Впрочем, Тушкан был не в претензии. Напротив, из всех пассажиров микроавтобуса он выглядел наиболее довольным жизнью и – как ни дико это звучало – уверенным в завтрашнем дне, потому что для Тушкана этот завтрашний день выглядел как хорошая работа в хорошем месте с хорошей перспективой. Настя могла бы пояснить ему, что это только часть завтрашнего дня, причем незначительная, и что касается перспективы…
Но она не стала ничего объяснять Тушкану. Когда придет время, он сам все поймет.
– Я тебе напишу, как устроюсь, – пообещал Тушкан.
– Ага, – сказала Настя.
Еще в микроавтобусе сидел принц Александр и одиннадцатилетняя девочка, которая держала Александра за руку. Девочка немного волновалась, но в целом была рада поездке. Когда Настя увидела, что к микроавтобусу идут не двое, а трое, причем одна из трех фигур – детская, она поняла, что именно прошептал король Утер на ухо своему старшему сыну.
– Он попросил увезти Алису отсюда, – негромко сказал потом Александр.
– Я поняла, – ответила Настя.
– На всякий случай, – добавил Александр. Настя на это ничего ему не сказала. Если принцу нравилось думать, что все идет не хуже и не лучше, чем обычно, что порядок вещей, в общем и целом, соблюдается и что если вдруг даже случится некая вселенская катастрофа, то она будет именно непредусмотренным «всяким случаем»…
Пусть такие рассуждения останутся их семейной забавой. Настя в этом участвовать не хотела.
Потом микроавтобус тронулся по дороге в сторону границы, Настя помахала ему рукой, села на велосипед и поехала, причем лишь пару минут спустя она сообразила, что едет все туда же – к границе, то ли преследуя автобус, то ли стремясь выбраться из Лионеи. Настя повернула назад. Бежать было бессмысленно, ибо задуманное Леонардом должно было затронуть не только Лионею, но и весь мир, так что прятаться…
Плохая идея. Недостойная взрослой женщины, которая к тому же – лионейская принцесса.
– Анастасия…
Взрослая женщина и по совместительству принцесса чуть не врезалась в фонарный столб.
– Ты провожала моих внуков.
Это был не вопрос, а утверждение, поэтому можно было просто кивнуть и проехать мимо, однако утверждение было произнесено королевой-матерью, которая прошлой ночью запросто взяла и исчезла из королевских покоев. Игнорировать такую женщину было сложно, а главное, неразумно. Настя слезла с велосипеда, прислонила его к фонарному столбу, одернула куртку и повернулась к королеве-матери:
– Да, я провожала. А вы?
– Я просто прогуливаюсь, – сказала королева.
– Понятно. Хорошо выглядите, – автоматически вырвалось у Насти. Эту фразу хотелось дополнить чем-нибудь колким вроде: «Для призрака, тени или кем там вы теперь являетесь. Выглядите прямо как живой человек». Но вместо такого дополнения Настя сказала кое-что не менее жестокое:
– Хотя, когда я видела вас тогда… Вы казались мне моложе. Выглядели лет на пятьдесят.
– Это все Леонард, – сказала королева. – Его энергией можно подпитываться, и я не только выглядела, я и чувствовала себя моложе…
– Вы связались с ним, потому что надеялись вернуть себе молодость?
Настя не могла видеть скрытого под вуалью лица королевы, но достаточно было разраженного «кхм» и едва заметного движения руки, сжимающей трость.
– Связалась? – В голосе появился вчерашний металл. – Чтобы вернуть молодость? Какая глупость.
– Извините.
– Ты поговорила со мной пять минут и решила, что знаешь меня? Решила, что видишь меня насквозь? Нет, Анастасия, тебе понадобится гораздо больше времени и усилий, чтобы узнать меня.
– Я вообще не уверена, что хочу вас знать, – сказала Настя и пошла к велосипеду.
– Но я знаю, как уничтожить Леонарда, – было невзначай брошено ей вслед.
Настя не обернулась:
– Только ведь вы мне этого все равно не скажете, вы будете придерживать информацию до нужного дня… Я еще не забыла то, что вы говорили вчера, – она уже закинула ногу через седло, когда королева-мать стукнула тростью о мостовую. И оказалась в паре шагов от Насти. Это было эффектно и даже пугающе.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66