Там были две «Маргариты» и изматывающие танцы со всеми сразу и в то же время ни с кем. Еще был широкоплечий блондин со второго курса, с которым Настя случайно встретилась глазами, а потом подумала: «Почему бы и нет?» Они нашли какое-то подсобное помещение на третьем ярусе клуба, и Настя первой добралась до «молнии» на его джинсах. Потом он сказал, что позвонит. Настя сказала, что не стоит. Он вроде бы даже обиделся, и Настя сказала, что дело не в нем. Дело совсем не в нем. Кажется, после этого он обиделся еще больше.
Утром второго сентября она отправилась на занятия и честно высидела две пары, аккуратно записывая в тетрадь, что ей предстоит сделать за семестр, если она хочет получить приличную оценку. Посреди третьей пары Настя отложила ручку, перечитала этот нескончаемый список, грозивший поглотить ее жизнь на ближайшие четыре месяца…
И улыбнулась. С этой спокойной улыбкой она встала, оставив на парте учебники и тетрадки, и вышла из аудитории, стукаясь о чужие колени и радостно извиняясь. Лектор смотрел на девушку с явным сожалением, словно та на его глазах совершала огромную и непоправимую ошибку. Настя помахала ему рукой.
Она села на лавку прямо перед университетской библиотекой, достала из сумочки пластиковую карточку с телефонным номером и стала нажимать на кнопки мобильника. Сначала Настя неправильно набрала длинный ряд цифр и, когда дисплей сообщил, что такого номера не существует, она не на шутку перепугалась. На второй раз ей ответила секретарша в лионейском посольстве в Москве.
– Здравствуйте, – сказала Настя. – Я… Я не знаю, как это все правильно делается. Короче говоря, передайте Роберту Смайли или королю Утеру, что звонила Настя Колесникова.
– Минутку, – сказала секретарша, и затем в трубке возник мужской голос.
– Анастасия Колесникова?
– Да…
– Когда вы планируете прибыть в Москву?
– Я? Не знаю, я…
– Если вы приедете завтра, то вечером сможете вылететь в Лионею.
Настя на мгновение отняла мобильник от щеки и огляделась. Мир для нее только что изменился, и как ей хотелось надеяться, бесповоротно. Похоже, никто вокруг этого не заметил. Все оставалось на своих местах, кроме…
Кроме нее самой, Насти Колесниковой.
– Завтра я буду в Москве, – сказала она. – Ждите.
16
Стулья в королевском кабинете были поразительно неудобные, вероятно, унаследованные от тех давних и безусловно диких времен, когда сама идея сидеть в присутствии королевской особы была покушением на основы миропорядка; отсюда и предназначение этого рода мебели – всего лишь заполнять пространство и радовать глаз, но уж никак не дарить комфорт чьим-то ягодицам сомнительного происхождения. Если бы Настя чувствовала себя посвободнее, она могла бы запрыгнуть на подоконник, но свободной она сейчас себя не чувствовала. В том числе и по причине присутствия в кабинете Эндрю Фишера, первого рыцаря короля. Этот титул никак не сочетался с очками и сутулой фигурой Фишера, впрочем, никто и не ожидал от него никаких рыцарских поступков, ибо Фишер был главой королевской администрации. Он исполнял эту работу с холодной уверенностью и педантичностью, которая, по мнению Насти, иногда бывала запредельной, то есть заставляла сомневаться в человеческом происхождении мистера Фишера. Однако поскольку ни одна из прочих рас не брала на себя ответственность за рождение рыцаря-администратора, то приходилось ставить в его имени средний инициал Н, то есть human, человек.
Сейчас Фишер стоял у окна и держал в руке тонкую папку, которая, исходя из Настиного опыта, обладала практически теми же свойствами, что и шляпа фокусника – оттуда могло явиться все, что угодно, правда, не во плоти, но в виде распоряжений, отчетов, заявлений, сообщений, справок и тому подобных актов унылой бюрократической магии.
Рыцарь-администратор никак не отреагировал на появление Насти и Смайли, король Утер тоже не шевелился, и если бы не ерзающая на краю неудобного стула Амбер, можно было подумать, что комнату населяют изваяния короля и главы его администрации в натуральную величину. Но Смайли такие мысли были неведомы, он прошел к свободному стулу и довольно ловко на него вскарабкался, потом поправил пиджак и выжидательно посмотрел на короля.
– Итак, – сказал Фишер, словно пробужденный этим взглядом от сна. – Можем начинать, ваше величество…
– Да, – сказал Утер и медленно провел ладонью по лицу. – Сейчас я начну. Сейчас…
Произнеся это, он замолчал, и это молчание длилось слишком долго для небольшой комнаты, где находятся четверо людей и один гном, причем все они знают ту шокирующую истину, которую им собирается открыть король Утер.
Ну или почти все.
Потом король все-таки решается, но начинает он издали. Или нет, не издали, но…
Фишер изложил бы все это за тридцать секунд. Король Утер говорит раз в десять дольше, отягощая информацию посторонними эмоциями.
– Вчера, – говорит король Утер Андерсон. – Вчера я был счастлив. Вчера я видел, как огни Лионеи сияли ярче, чем когда-либо на моей памяти. Я видел свадьбу моего сына Дениса, наследника лионейского престола. Я видел Дениса и его прекрасную невесту, они шли по ступеням королевского дворца, их путь был усыпан лепестками роз, как того требует обычай, и я словно увидел будущее Лионеи, и оно было великолепно. Я подумал, что наконец-то все становится на свои места. Все напасти и тревоги, пережитые нами в последние годы, уходят прочь. Наши друзья по-прежнему с нами, а враги не смеют заявить о себе. Мир, основы которого были заложены столетия назад моим предком, Томасом Андерсоном, будет сохранен. Но это было вчера. А сегодня…
В кабинете как будто становится темнее. Король продолжает говорить, глядя куда-то в сторону; его наливающийся гневом взгляд целится в невесть чем провинившуюся точку на гобелене за спинами Амбер и Насти.
– Сегодня все это оказалось сном, который развеялся очень быстро. Слишком быстро. Сегодня утром я захотел поговорить со своим сыном и не смог найти его. Жена моего сына сказала, что не знает, где он. Потом…
– Покорно прошу простить, ваше величество….
За окном еще не стемнело, да и фонари по периметру королевского дворца уверенно держат оборону против надвигающейся ночи. Однако в эти мгновения Насте кажется, что королевский кабинет погружается во мрак, что знакомые фигуры короля Утера, Смайли, Фишера и Амбер исчезают, пропадают навсегда. Остается лишь она одна, Настя Колесникова, и с каждым произнесенным словом ее одиночество будет становиться еще более очевидным и бесповоротным.
– …но я должна добавить пару слов.
– Уже поздно, Анастасия, – говорит король Утер, и он имеет в виду вовсе не время суток. – Мне все известно.
– Мое добавление не касается того, что вы знаете, ваше величество. Мое добавление состоит в том, что я не говорила вам, что не знаю, где находится Денис.
– Что?! – восклицает король Утер скорее не с возмущением, а с болью, и Настя чувствует эту боль, но ничего не может поделать. Иногда оказывается, что расставлять точки над «i» – работа, схожая с ремеслом палача.
– При всей сложности нынешних обстоятельств, я бы ни в коем случае не хотела лгать вам, ваше величество. И вам тоже, Роберт. Поэтому я и не лгала.
– Сильно сомневаюсь, – проговорил Смайли.
– А я не сомневаюсь, – сказал король Утер. – Я знаю, что она лгала. Ведь ты лгала?
– Что ты сделала с моим братом?! – привстала Амбер, изумленно разглядывая Настю.
– Что значит «при всей сложности нынешних обстоятельств»? – спросил Фишер, и при всей неприязни к холодноглазому рыцарю-администратору Настя вынуждена была признать, что самый правильный вопрос задал именно он.
17
«Я вернулась в Лионею 5 сентября. Интересно, что все важные события со мной случались именно в сентябре, ну не то чтобы абсолютно все важные события, но многие. Почти ровно за год до этого, 6 сентября, мы с Денисом так „здорово“ съездили в гости к горгонам, и это сильно изменило и его, и мою жизни. Еще раньше, но тоже в сентябре, я начала учиться в университете и познакомилась с Монаховой и другими людьми, и моя жизнь тоже изменилась, хотя и не так сильно, как после поездки к „Трем сестрам“. И вот теперь я снова оказалась в Лионее, уже неслучайно, уже по собственной воле, уже зная, что меня тут ожидает…»
Это был странный полет, потому что в самолете, кроме нее и экипажа, почти никого не было; почти – это пухлый японец в очках, который добирался из Токио в Лионею с промежуточной остановкой в Москве. Он изо всех сил пытался быть незаметным, забился в хвост самолета и лишь бросал осторожные взгляды поверх спинок кресел. В Лионее он все-таки столкнулся с Настей у выхода на летное поле, пробормотал какие-то извинения и принялся кланяться, словно Настя была кем-то из руководства корпорации, на которую он работал. «Маси В. Накамура» значилось на визитной карточке. У Насти не было визитной карточки, и она просто назвала свое имя, после чего ритм поклонов существенно участился.
Японского вампира никто не встретил, поэтому он разгрыз таблетку антисолара, поклонился стюардессе и резво побежал к зданию аэровокзала, прикрываясь журналом от нерешительного лионейского дождя. Настю возле трапа ждал Армандо, раскрывший было зонт для гостьи, однако Настя отказалась серьезно воспринимать лионейские осадки, улыбнулась и тронула Армандо за плечо, чтобы убедиться – это на самом деле, это реально, это не сон. Теперь это уже не сон.
Ее привезли в «Оверлук», и Армандо стал говорить про апартаменты для специальных королевских гостей, но Настя попросила, чтобы ей оставили прежний номер. Лионейская жизнь Насти была пока недолгой, и продолжить ее хотелось с того же самого места, где все прервалось весной.
– Я еще раз извиняюсь за… – Настя замялась, не зная, в каком порядке перечислять свои прегрешения перед Армандо. За обман? За удар по голове? За недоверие?
– Не стоит, – сказал Армандо, имея в виду все сразу.
– Я не знала, могу ли тебе доверять, – наконец определилась она с тяжелейшим из своих преступлений. – Поэтому все так и вышло.
Армандо сдержанно улыбнулся, что при желании можно было перевести как «все хорошо, что хорошо кончается». Однако Насте этого было мало.
– А теперь, – спросила она. – Теперь я могу тебе доверять?
Если бы Армандо имел склонность к долгим задушевным разговорам, он бы, наверное, заговорил сейчас об относительности понятия «доверие» или еще о каких-нибудь вещах, объяснять которые – все равно что заводить собеседника в темную чащу.
Но Армандо…
Забыла сказать: увидев Армандо в аэропорту и убедившись в его реальности, в течение нескольких секунд я была абсолютно счастлива. Дело было не столько в Армандо (хотя и в нем тоже, и в его черном костюме, и в галстуке с зажимом, и в микроавтобусе, который смотрелся как приложение к черному костюму Армандо), сколько в краткосрочном совпадении ожиданий и реальности: Я сошла по трапу, и меня встретил Армандо, и мы сели в машину, и поехали в город, и Армандо был приветлив и молчалив одновременно…
Странно читать такое, да? Но это был Армандо, у него каким-то образом получалось быть молчаливым и приветливым, заботливым и опять-таки немногословным.
Да, и он не имел склонности к долгим задушевным разговорам. Поэтому он просто…
Он сказал:
– Нет.
– Ясно, – сказала Настя, потому что тут и вправду все было ясно. Армандо работал на Смайли, а Смайли работал на короля Утера, и если даже отбросить такую вещь, как Священный Долг, или прочие подобные термины, которые принято произносить с особым выражением лица, то останется работа, и эта работа будет требовать доверия и откровенности лишь внутри цепочки, которая замыкается на Смайли или на Утере. Не было никакой цепочки, которая замыкалась бы на Анастасии Колесниковой, да и с чего появиться такой цепочке?
Впору было затосковать по Иннокентию, который в Лионее никому ничего не был должен, не входил ни в какие цепочки, а следовательно, мог быть тем самым беспристрастным взглядом, в котором так нуждалась Настя. С другой стороны, захотел бы этот беспристрастный взгляд иметь дело с Настей Колесниковой, которую королевский дом Андерсонов настойчиво тянул к себе и практически уже затянул?
Не факт, не факт.
«…уже зная, что меня тут ожидает. Король Утер при встрече был очень любезен, а Смайли просто рад, что все закончилось хорошо, а могло ведь и не закончиться. Амбер тоже была любезна, но не очень. Она, наверное, рассчитывала, что ноги моей больше не будет в Лионее. Она бы, наверное, не очень горевала, если бы и ее брат сгинул в диких российских лесах, освободив младшей сестре путь к престолу. Хотя, может быть, я слишком сурова к ней. А может быть, и нет.
Кто там еще из моих знакомых? С Покровским работали подчиненные Смайли, пытаясь выжать из Артема всю информацию насчет Леонарда и фонда «Новое будущее». Марат сидел в тюрьме, ожидая суда. Денис, разумеется, лежал в больнице, а вот Филипп Петрович уже выздоровел и отправился с новым заданием за пределы Лионеи, так что свидеться нам тогда не удалось.
Только я поднялась в номер и бросила вещи, как зазвонил телефон, сообщая, что внизу уже стоит машина, готовая немедленно мчать меня со скоростью света в больницу к Денису. Почему-то предполагалось, что я буду ночевать под дверью его палаты, кормить его с ложечки и стирать пижаму, словно именно за этим я приехала в Лионею. Помню удивление на лице медсестры, когда я впервые заглянула к Денису в палату, огляделась, помахала ему рукой и сказала: «Привет». А потом вернулась в «Оверлук», где легла в свою собственную огромную постель и быстро уснула. Совесть моя при этом была абсолютно чиста, так как еще летом было известно, что Денис выживет, никаких осложнений не предвиделось, и врачи держали его в палате только лишь из желания подстраховаться. Они что-то твердили про восстановительный период, про месяцы, проведенные в ужасном плену у горгон… На мой взгляд, Дениса давно пора было выпихнуть с больничной койки, но он оставался лионейским принцем, а я не была его лечащим врачом, так что…
Так что я не стала ночевать под дверью палаты и не предлагала взять мою кровь для переливания, и мою кожу для пересадки, и что там еще можно было забрать у меня и отдать ему.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66