Ежедневно в лагерь поступало не менее десятка газет. Прессу приносили в крохотную пещерку рядом с библиотекой, где первым ее просматривал мужчина по имени Роулэнд. Большую часть времени он жил под землей вместе с несколькими другими, кто следил за состоянием всего объекта. Около девяти часов утра Роулэнд наливал в кружку крепкий кофе и садился за газеты. Работа эта не была для него наказанием. За свою жизнь Роулэнд поколесил по миру, научился без акцента говорить на четырех языках и привык энергично расширять собственный кругозор. Когда газетная заметка того стоила, он снимал с нее ксерокопию и передавал листок компьютерщикам.
Круг его интересов отличался своеобразием. Роулэнд мельком просматривал сообщения на спортивные темы, равнодушно перелистывал страницы рекламы, не проявлял особого любопытства к колонкам светских сплетен, новостям культуры и моды. Куда больше его привлекали материалы о действующих под различными прикрытиями организациях нацистов, всевозможных последователей арийцев, Ку-клукс-клана. В последнее время он вдумчиво анализировал события в Германии и Восточной Европе, где вновь пытался поднять голову фашизм. На немецком Роулэнд говорил как баварец и каждый год не менее месяца проводил у берегов Рейна. Он изучал речи политиков, возмущавшихся ростом преступности и ставивших своей целью ограничить права групп, подобных той, что являлась безраздельным хозяином лагеря. С карандашом в руках он вчитывался в постановления Верховного суда, следил за ходом громких процессов над американскими скинхедами, за перипетиями борьбы с Ку-клукс-кланом.
Над газетами Роулэнд просиживал часа два, отбирая информацию, которая могла понадобиться ему в будущем. Работа, давно превратившаяся в рутину, приносила ему наслаждение.
Утро нового дня не походило на предыдущие. Первым признаком тревоги стала фотография Сэма Кэйхолла, помещенная где-то в середине пухлой “Сан-Франциско дейли”. Коротенький комментарий, всего три абзаца, где сообщалось, что старейшего из осужденных в Америке на смерть преступников будет защищать его внук. Роулэнд прочел заметку трижды, прежде чем осознал ее смысл. Фломастер поставил на полях газеты красную галочку: материал необходимо скопировать. Через час эта же история была прочитана еще два раза. Три газеты публиковали и фотоснимок Адама Холла, днем ранее появившийся на первой странице “Мемфис пресс”.
Дело Сэма Кэйхолла обратило на себя внимание Роулэнда много лет назад. Причин тому имелось несколько. Оно было типичным примером того, что действительно стоило вносить в память компьютера: стареющий член Клана из 1960-х, который терпеливо дожидается смерти в газовой камере. Распечатанное на принтере досье Кэйхолла высилось примерно на фут. Даже не будучи юристом, Роулэнд догадывался: пора апелляций для Сэма миновала, казнь неизбежна. Это обстоятельство аналитика полностью устраивало, однако мнение свое он держал при себе. Сторонники теории господства белой расы считали Кэйхолла национальным героем, и группу Роулэнда уже пригласили принять участие в демонстрации поддержки прославленного ветерана. Непосредственный контакт с героем отсутствовал: Сэм ни разу не ответил на направлявшиеся ему письма. Тем не менее он был фигурой одиозной, и его казнь группа намеревалась обратить на пользу общему делу – Фамилия Роулэнда, Форчин, принадлежала роду осевших в Луизиане каджунов. Для властей Роулэнд не существовал: у него не было номера социального страхования, он ни разу в жизни не заполнял налоговой декларации. Три мастерски изготовленных паспорта (один принадлежал гражданину Германии, второй – ирландцу) позволяли ему без всяких препятствий пересекать международные границы.
Носил он и другое имя, известное лишь ему самому: Ролли Уэдж. После взрыва в офисе Крамера Ролли покинул Соединенные Штаты и скрылся в Северной Ирландии. Ему приходилось также жить в Ливии, Ливане, Белфасте и Мюнхене. На территорию родной страны Ролли возвращался дважды, в 1967-м и 1968-м, чтобы присутствовать на процессах Сэма Кэйхолла и Джереми Догана. Но к тому времени безупречные бумаги гарантировали ему безопасность.
Позже он совершил еще несколько быстрых поездок в Штаты, все – из-за дела Кэйхолла. Однако с течением времени беспокойство улеглось, и три года назад Ролли Уэдж сделал местом своего постоянного обитания этот подземный бункер, откуда намеревался проповедовать человечеству священные истины нацизма. Убежденный расист превратился в не менее убежденного фашиста.
Из десятка принесенных газет заметки о Кэйхолле поместили на своих страницах семь. Отложив их в сторону, Роулэнд решил взглянуть на небо. Он добавил в кружку кофе и прошел к стволу шахты. Подъемник вознес его на восемьдесят футов, в бревенчатую хижину. Прохладный воздух пронизывали лучи яркого солнца, первозданную голубизну небосвода не портило ни единое облачко. Роулэнд двинулся по узкой тропинке, что змеилась по горному склону, и минут через десять уже смотрел на уютную долину сверху. Перед ним простирались поля пшеницы.
Двадцать три года ждал он смерти Кэйхолла. Известная обоим тайна тяжко давила на плечи; ощущение неподъемного Туза могло исчезнуть лишь с последним вздохом Сэма. Крепость его характера восхищала Роулэнда: в отличие от Джереми Догана Кэйхолл сдержал клятву. Осыпаемый вопросами следователей и собственных адвокатов, Сэм не сдался. Он проявил удивительную силу воли, и именно поэтому Роулэнд искренне желал ему быстрой смерти. Да, во время судебных процессов пришлось угрожать бывшему товарищу, но сколько воды утекло с тех пор! Доган не сумел противостоять оказанному на него давлению, сломался. И заплатил за это жизнью.
Сейчас основным поводом для беспокойства был молодой юрист. Подобно всем остальным, Роулэнд потерял след сына Кэйхолла и членов его семьи. О жившей в Мемфисе дочери Сэма он знал, а вот сын пропал. Появление на сцене нового действующего лица, симпатичного, хорошо образованного адвоката из состоятельной юридической фирмы, находившейся в руках все тех же евреев, застало Роулэнда врасплох. Мальчишка вознамерился спасти деда! Из различных источников несгибаемый борец с инородцами знал: в быстро текущие перед исполнением приговора часы юристы готовы схватиться за соломинку. Если Сэму суждено умереть, то пусть это произойдет без задержки, в присутствии внука.
Подтолкнув ногой округлый валун, Роулэнд проводил катившийся по склону камень взглядом. Решение созрело: он поедет в Мемфис.
* * *
Суббота всегда была для фирмы “Крейвиц энд Бэйн” тяжелым рабочим днем, однако на этот раз сотрудники ее мемфисского филиала позволили себе немного расслабиться. Когда около девяти часов утра Адам прибыл в офис, то обнаружил там всего трех сотрудников и секретаршу. Пройдя по безлюдному коридору в отведенный ему кабинет, он тут же опустил жалюзи на окнах.
Работа с Сэмом накануне отняла у него более двух часов; к возвращению Пакера стол библиотеки был завален книгами, а блокнот распух от выписок. Позвякивая наручниками, Пакер в нетерпении ждал, пока его подопечный расставит томики по полкам.
Еще раз просмотрев записи, Адам внес требовавшуюся ему информацию в компьютер и вновь начал вычитывать текст ходатайства. Копию он факсом отправил накануне Гарнеру
Гудмэну: тот въедливо проверил каждый абзац и отослал документ автору.
Особого оптимизма предстоящий шаг Адама у Гудмэна не вызывал, но терять на данном этапе все равно было нечего. Если по воле случая дело назначат к слушанию в федеральном суде, Гудмэн с готовностью даст показания по процедуре казни Мэйнарда Тоула. Вместе с Питером Вайзенбергом он был официальным свидетелем. Наблюдая за тем, как умерщвляют живого, здорового человека, Вайзенберг почувствовал себя настолько плохо, что буквально через два дня ушел из фирмы. Теперь он зарабатывал на жизнь чтением лекций в Чикагском университете. В годы Второй мировой войны дед Вайзенберга пережил холокост, а бабка стала его жертвой. С бывшим коллегой Гудмэн имел беседу и знал: в случае необходимости тот тоже найдет что сказать судье.
К полудню стены офиса опротивели Адаму окончательно. Из настежь распахнутой двери в кабинет не доносилось ни звука: сотрудники уже ушли. Здание опустело.
Сев за руль, он погнал машину на запад. За рекой лежали земли Арканзаса, спокойная сельская местность. Неподалеку от крошечных поселений Паркин и Уинн начиналась гряда холмов. В придорожной лавке Адам купил банку кока-колы. Рядом под навесом прятались от солнца трое пожилых мужчин в выцветших комбинезонах. Они вяло отгоняли взбешенных жарой мух. Опустив откидывающуюся крышу “сааба”, Адам резко рванул с места.
Два часа спустя, в городке Маунтин-Вью, он притормозил вновь, чтобы подкрепиться сандвичем и уточнить дорогу. “До Кэлико-Рок осталось рукой подать, просто следуйте вдоль Белой речки”, – объяснили ему. Лента автострады прихотливо извивалась меж холмами Озарка, ныряла в густые леса, пересекала звонкие горные ручьи. По левую руку от шоссе шумела перекатами речка Белая. Кое-где виднелись стоящие на якоре посреди течения легкие лодки рыбаков: места эти славились великолепной форелью.
Кэлико-Рок, поселок, состоявший всего из нескольких Домиков, гордо смотрел на реку с высокого утеса. Неподалеку от моста у восточного берега тянулись три дока для рыбацких катеров и лодок. Оставив на стоянке машину, Адам направился к ближайшему. Постройка из гладко обструганных досок покоилась на понтонах, притянутых к берегу двумя толстыми канатами. Рядом на воде тихо покачивались лодки. От фыркавшего помпового насоса по воздуху распространялся острый запах бензина. Фанерная табличка на стене дока перечисляла стоимость услуг: проката суденышка, снастей, лицензии на отлов, проводника по реке.
Адам ступил на дощатый настил. В дверях постройки появился молодой человек с перепачканными маслом руками.
– Могу я вам чем-то помочь? – Смерив Адама взглядом, он понял, что посетителя интересует не рыба.
– Где мне найти Уина Леттнера?
К нагрудному карману грязной рубахи парня была пришита белая полоска с именем: Рон. Рон скрылся в доке.
– Мистер Леттнер!
Через минуту на порог вышел крупный мужчина ростом явно выше шести футов. Увидев объемистый живот, Адам вспомнил слова Гарнера Гудмэна: “Уин – страстный любитель пива”. Леттнер давно переступил шестой десяток, из-под его синей бейсбольной шапочки сзади выбивался пучок редких седых волос. Года два назад Адам вырезал из газет три фотоснимка специального агента ФБР: темный костюм, белая рубашка, узкий галстук, короткая, почти армейская стрижка. Типичный государственный чиновник. В то время Леттнер не страдал избыточным весом.
– Уин Леттнер. Слушаю вас, сэр, – глубоким грудным голосом сказал он, смахнув прилипшие к губам крошки хлеба и доброжелательно улыбнувшись.
– Адам Холл. Рад знакомству. – Адам протянул руку. Пожатие вышло крепким. Бицепс Леттнера вздулся бугром.
– Да, сэр. Чем могу помочь?
Из глубины постройки доносилось клацанье металла – по-видимому, Рон орудовал гаечным ключом. Выждав мгновение, Адам произнес:
– Видите ли, я – адвокат и представляю интересы Сэма Кэйхолла.
Улыбка Леттнера сделалась шире, обнажились два ряда ровных, чуть желтоватых зубов.
– Неплохую ты подыскал себе работенку, сынок! – Он по-приятельски хлопнул Адама по плечу.
– Пожалуй. – Адам невольно отступил на шаг. – Хотелось бы поговорить о Сэме.
Уин посерьезнел и задумчиво потер подбородок. Глаза его сузились.
– Читал, читал. Значит, Сэм приходится тебе дедом? Что ж, держись, парень. Позавидовать тебе трудно. – Он вновь улыбнулся. – Хотя и Сэму тоже не сладко.
– Сэму осталось меньше месяца, – сдержанно заметил Адам, уверенный, что из газет Леттнер знал и об этом.
На его плечо легла тяжелая рука и подтолкнула к двери.
– Заходи, сынок, поговорим. Пива выпьешь?
– Нет, спасибо.
Они прошли в узкую комнату, со стен и потолка которой свешивались рыболовные снасти. Деревянные полки гнулись под тяжестью припасов: банок с сардинами, сосисками, бобами и ветчиной, хлеба и пачек печенья – всего необходимого для пикника на свежем воздухе. В углу стоял огромный холодильный шкаф, за стеклянной дверцей поблескивали горлышки бутылок с прохладительными напитками.
– Садись. – Леттнер указал в другой угол, занятый кассовым аппаратом.
Адам опустился на шаткий стул. Хозяин открыл шкаф, покопался в ящике со льдом и достал него жестяной бочонок пива.
– Ты уверен, что не будешь?
– Может, чуть позже. – Адам бросил взгляд на часы: почти пять вечера.
Вставив в бочонок кран, Леттнер наполнил высокий стакан и первым же глотком едва ли не осушил его. Затем он со вкусом облизнул губы, грузно осел на обтянутое потрескавшейся кожей сиденье, без сомнения служившее когда-то водителю грузовика.
– Так старину Сэма все-таки решили уложить в могилу?
– Во всяком случае, кое-кто очень хочет этого.
– Каковы шансы?
– Не в его пользу. У нас остаются еще некоторые возможности, но время идет.
– Сэма никак не назовешь отъявленным подонком. – Прозвучавшую во фразе ноту сочувствия Леттнер смыл добрым глотком пива.
От толчков ленивых волн дубовые брусья пола чуть поскрипывали.
– Долго вы проработали в Миссисипи? – спросил Адам.
– Пять лет. Гувер направил меня туда после непонятного исчезновения трех борцов за гражданские права. Было это в 64-м. Создали специальную группу и начали расследование. После Крамера Клан уже не решался активничать.
– За что конкретно вы отвечали?
– Мистер Гувер поставил передо мной весьма специфическую задачу. Я должен был любой ценой проникнуть в Клан. Нам требовалось развалить организацию изнутри. Честно говоря, работа в Миссисипи шла крайне медленно. Тому имелись свои причины. Гувер ненавидел семейство Кеннеди, они отвечали взаимностью и давили на него как могли. Естественно, наш босс сопротивлялся. Но когда эта троица пропала, агентам пришлось побегать.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72