Вот почему ты быстренько починил мой велосипед – чтобы я не задерживалась.
– Ты была в таких растерзанных чувствах, не знала, чего хочешь, а я в тот момент, признаюсь, был еще не готов к крутым переменам в жизни. Но сейчас, когда мы снова нашли друг друга в Лионе, не кажется ли тебе, что судьба подарила нам еще один шанс?
– Я иначе смотрю на нашу встречу.
Наклонившись над столом, он заговорил тихим, но решительным тоном.
– Скажи мне честно, Лизетт, положив руку на сердце, неужели ты действительно хочешь, чтобы мы через час расстались и никогда больше не увидели друг друга?
Лизетт заволновалась.
– Все, что тебе нужно от меня, – это чтобы я снималась перед твоей камерой!
Откинувшись на скамье, он в отчаянии сжал кулаки на столе.
– Черт с ней, с камерой! Но я должен был найти способ увезти тебя. Я думал, что только так мне удастся тебя переубедить. Жаль, конечно, что ты не желаешь сниматься у меня как актриса. Ну, ничего, пусть будет по-твоему. Я знаю только одно: я не могу жить без тебя!
Ее выразительные глаза сказали все, что она чувствовала в этот момент.
– Не думаю, что мне хочется сделать тебя несчастным, – тихо сказала она.
Внезапно они улыбнулись друг другу.
– Я люблю тебя, Лизетт, – нежно сказал он, неистово целуя ее пальцы, не отрывая глаз от ее лица. – Давай начнем все заново! Останься сегодня со мной. Проведем ночь вместе. Мы можем здесь снять номер, и никто нас ни о чем не спросит.
Она широко раскрыла глаза, в них было больше радости, чем удивления. В глубине души она понимала, почему стремилась попасть в Париж, на премьеру. Она была уверена, что Даниэль сдержит слово и обязательно приедет в Париж. Лизетт страстно хотела его увидеть. Увидеть хотя бы раз, уговаривала она себя, и на этом поставить точку. В сущности, Мишель служил ей защитой от любовного натиска Даниэля. Но Лизетт защищаться не стала, бросилась как в омут с головой в его объятия, полностью отдавшись чувствам, не в силах побороть их. Вдруг она услышала собственный голос:
– Кажется, вся моя жизнь была прелюдией к встрече с тобой!
– Знаю, – тихо сказал он, – моя тоже.
– Я должна тебе что-то сказать, Даниэль.
– Что? Говори, – прошептал он, глядя на нее глазами, полными любви.
– Позже, – ответила Лизетт.
Они встали из-за стола, и Даниэль обнял ее за талию. Он взял ключ у жены хозяина кафе, и они поднялись по узкой лестнице на верхний этаж. В мансарде, отапливаемой какими-то безобразными трубами, тянущимися вдоль всей комнаты, стояла большая железная кровать, накрытая чистыми простынями и покрывалом с узором, изображающим арлекинов, и немного мебели. На полу лежал выцветший коврик. В комнате горела свеча. Лизетт повернулась к Даниэлю, и их губы слились в долгом и страстном поцелуе.
Всю ночь они не могли оторваться друг от друга. В мягком свете горящей свечи метались их обнаженные тела, изнемогавшие и извивавшиеся от страсти, в короткие моменты отдыха их губы шептали слова любви. Это были часы блаженства, о котором истосковалась созревшая для любви женщина.
Рано утром ее разбудили первые звуки просыпающегося Парижа и ласковый голос Даниэля.
– Боже, как ты прекрасна, – шептал он. – Я люблю каждую частицу твоего дивного тела.
Лизетт погладила его по щеке.
– А теперь, Даниэль, послушай, что я тебе скажу. Ты должен знать это.
– Слушаю, дорогая, – проговорил он, прижимая ее к себе. – Ты можешь сказать мне все.
– Вспомни тот день на кукурузном поле, когда мы любили друг друга. Спустя некоторое время я поняла, что беременна.
Эти слова поразили его, как удар молнии. Ошеломленный, он смотрел на нее ничего не понимающим взглядом, но уже в следующее мгновение облегченно вздохнул, сияя от счастья.
– У нас есть ребенок? Мальчик или девочка?
– Девочка. Я назвала ее Марией-Луизой, но ее отняли у меня и отдали приемным родителям.
– Отдали приемным родителям?
От шока его глаза превратились в узкие щелки, и он почти выкрикнул:
– Ты отдала нашего ребенка в чужую семью? Но почему?
Рассказав всю историю, Лизетт, испытывая страшную муку, отвернулась, не зная, как он воспримет эту трагедию.
– Я все время думаю о ней, – прибавила она. – Ее увезли в Америку.
Даниэль еще крепче сжал ее в объятиях и голосом, дрожащим от глубочайшей печали, сказал:
– Любовь моя! Если бы я только знал! Если бы я знал, где ты! Где тебя найти! Тогда бы тебе не пришлось пройти эти муки ада, и наше дитя было бы сейчас с нами!
– Прости меня, Даниэль, – взмолилась она.
Он прикоснулся щекой к ее лицу.
– Это не твоя вина. Я знаю, ты никогда бы не допустила этого. Если бы я был рядом с тобой, ничего бы не случилось.
Они бросились друг другу в объятия, пытаясь найти утешение. Его вновь охватил порыв нежности и любви, заставивший ее вскрикнуть от радости.
…Даниэль проводил Лизетт до ее отеля. В столь ранний час в просторном вестибюле гостиницы почти никого не было. Они стояли, глядя друг другу в глаза.
– Я буду тебя ждать, – проговорил он.
Лизетт кивнула. Оба понимали, что решение принято. Потом они поцеловались на прощанье, и Даниэль вернулся к экипажу, который ждал его у входа в гостиницу. Отсюда он сразу отправился на вокзал.
Лизетт взяла у портье ключ и, поднявшись на лифте, вернулась в свой номер. Кровать осталась нетронутой. Лизетт, подойдя к окну, смотрела, как город постепенно просыпается, и улицы заполняются людьми.
Все решено. Правда, Даниэль очень расстроен, что она отказалась сразу ехать с ним в Англию. Она даже не знала точно, когда приедет к нему.
«Неужели ты не понимаешь, что я боюсь снова потерять тебя?» – внушал он Лизетт.
«Ты не потеряешь меня, – сказала она, приложив палец к его губам, стараясь его успокоить. – Пойми, у меня есть обязательства, которые я должна выполнить до отъезда из Лиона. Во-первых, мне надо уволиться с работы, а на это уйдет месяц, во-вторых, скоро выступление хора, у меня сольная партия, а через полтора месяца я играю главную роль в новом спектакле нашего любительского театра. Я не могу подводить людей».
Обхватив руками его грустное лицо, она добавила:
«А потом приеду к тебе, но знай – я не собираюсь бить баклуши и в Англии».
«Что ты имеешь в виду?»
«Я хочу работать. Например, я могу вести твою бухгалтерию или, если ты купишь мне эту новомодную пишущую машинку, которую недавно изобрели, могу печатать разные тексты, сценарии. В общем, готова делать все, что требует твоя работа».
Больше он не предлагал ей сниматься в его фильмах, зная, что она не хочет этого, по крайней мере, пока.
«Для тебя найдется достаточно дел и без этого», – пообещал он.
Он хотел только одного – чтобы Лизетт всегда была рядом.
Отойдя от окна, Лизетт сняла платье и отправилась в ванную, а потом начала упаковывать вещи. Несмотря на то, что они с Мишелем собирались уезжать из Парижа только на следующий день, Лизетт сочла, что при сложившихся обстоятельствах было бы нечестно и некрасиво задерживаться здесь еще на день.
В половине девятого за ней зашел Мишель, чтобы вместе пойти на завтрак, и был крайне удивлен, увидев ее собранный багаж.
– Что это значит? – спросил он. – Разве мы сегодня уезжаем?
– Я уезжаю, Мишель, – спокойно ответила она.
Он побледнел от бешенства.
– Догадываюсь, в чем дело. Это тот хлыщ? Да? Причина в нём?
– Да, Мишель. Должна признаться, что он всегда стоял между нами – еще до того, как я в последний раз увидела его. Через пару месяцев, когда закончу все дела, я уезжаю к нему в Англию.
– Вы не можете так поступить! Это значит, что вы отказываетесь от всего, к чему так стремились, вернувшись в Лион.
– Я знаю только одно: Даниэль – мое единственное счастье.
…Мишель возвратился в Лион вместе с Лизетт, но его отношение к ней стало заметно прохладнее. В вагоне они почти не разговаривали. Вернувшись домой, он проводил ее до мансарды и, сухо кивнув на прощанье, быстро ушел, не проронив ни слова. Лизетт понимала, что он никогда не простит ее.
В конце марта Лизетт закончила все дела, выполнив свои обязательства перед друзьями и сослуживцами. Люмьеры с их неизменной широтой и щедростью устроили в ее честь прощальную вечеринку, остальные друзья тоже отметили ее отъезд. На прощанье Лизетт получила кучу подарков. К ее удивлению, за два дня до отъезда появился Мишель с букетом цветов.
– Хочу пожелать вам удачи, Лизетт.
– Искренне тронута вашим вниманием, – радостно сказала она, принимая букет. – Это означает, что мы остаемся друзьями?
– Да. Но это означает и то, что я готов ждать, если Англия окажется неподходящим для вас местом.
Лизетт покачала головой.
– Если я и вернусь, то ненадолго.
Мишель улыбнулся.
– Посмотрим. Время покажет. Au revoir, Лизетт!
В последний день Лизетт подошла к воротам дома в Белькуре и долго смотрела через решетку.
– Я вернусь, когда ты будешь моим, – прошептала она. – Ты навсегда останешься моим единственным родным домом, где бы я ни была.
Лизетт не хотела, чтобы ее провожали, она не выносила вокзальных прощаний. Кроме того, была еще одна причина, почему ей не хотелось никого видеть. Дело в том, что она не сразу направлялась в Англию, как все думали. Вначале она взяла билет до-маленького городка близ монастыря, где у нее родилась дочь. Идею посетить женскую обитель ей подал Даниэль. Он был убежден, что они должны попытаться выяснить, где находится их ребенок. Сначала он сам хотел позвонить в монастырь, но Лизетт сочла, что будет правильнее, если она съездит туда одна.
Когда Лизетт прикоснулась к ручке монастырской двери и дважды постучала, на нее нахлынули воспоминания – радостные и печальные. Дверь открыла незнакомая монахиня.
– Что вам угодно, мадемуазель? – спросила она.
– Мне надо увидеть аббатису.
– С какой целью?
– По личному делу.
Монашка сощурила глаза.
– Она сейчас занята, и лучше ей не мешать. Я не могла бы помочь вам?
– Нет, благодарю вас. Я подожду.
Монахиня пропустила ее внутрь. Увидев проходящую по коридору сестру Дельфину, Лизетт с облегчением вздохнула и окликнула ее. Пожилая женщина, подойдя ближе, сразу же узнала Лизетт.
– А, Лизетт! Как поживаешь, дитя мое?
– Как я рада видеть вас! Я здесь проездом – по пути в Англию, но не могла не заехать сюда. Я хотела узнать, нет ли новостей о моей дочери?
Сестра Дельфина сделала знак другой монахине, давая понять, что сама займется посетительницей. Они сели на кресла в вестибюле, и сестра Дельфина взяла ее руку.
– Тебе уже говорили, что после усыновления ребенка ответственность монастыря заканчивается. Ты должна радоваться, твоя дочь попала в хорошую семью. Не мучай себя и не питай ложных надежд разыскать ее.
– А есть ли вести о Жозефине де Венсан? Кажется, она что-то знала о супружеской паре, которая удочерила моего ребенка.
– Мы не получили от нее ни одной весточки.
Сестра Дельфина похлопала Лизетт по руке, стараясь ее успокоить.
С тяжелым сердцем Лизетт покидала монастырь, с трудом, осознавая, что никогда не найдет свое дитя, которое она не забывала ни на минуту.
Глава 16
Ветреным апрельским днем Лизетт пересекла Ла-Манш. Она не стала спускаться в каюту и, стоя на палубе, любовалась белыми отвесными скалами Дувра, которые впервые видела так близко. Если раньше у нее и были сомнения, правильно ли она поступает, покидая Францию, в особенности учитывая, что в следующем январе ей исполнится двадцать один год, и она вступит в наследство домом, то сейчас от них не осталось и следа. Она хотела только одного: быть с Даниэлем, хотя чувствовала, что всегда будет тосковать по дому в Белькуре.
Она села в кресло и, укрывшись пледом, принесенным стюардом, наблюдала за другими пассажирами, которые гуляли по палубе, пошатываясь и хватаясь за поручни. Лизетт думала о Даниэле. Он писал, с каким нетерпением ожидает ее приезда. Многие весточки были написаны явно второпях, в короткие перерывы между работой. Вероятно, так оно и было. Даниэль сообщал, что организовал несколько успешных сеансов в Лондоне и других городах, где получил не менее восторженные отклики, чем Люмьеры. Конечно, он был не единственным в этой профессии. Вскоре после парижской премьеры Люмьеров многие операторы начали снимать «живые картинки» и демонстрировать их на публичных сеансах – и не только в Европе, но и в Соединенных Штатах Америки и других частях света, вплоть до Китая. Одни пользовались камерами Люмьеров, другие снимали аппаратами собственного изобретения.
Когда пароход причалил, Лизетт сразу увидела на пристани Даниэля. Она быстро прошла таможню и оказалась в его объятиях.
– Добро пожаловать, моя любовь! – воскликнул сияющий от счастья Даниэль, целуя ее. – Последние недели ожидания показались мне вечностью.
– Мне тоже. Но теперь я здесь и останусь с тобой навсегда!
В поезде на Лондон они заняли купе в вагоне первого класса. Поскольку в купе кроме них никого не было, они могли, открыто говорить обо всем.
– Есть новости о дочке? – был первый вопрос Даниэля.
Лизетт, грустно покачав головой, рассказала ему о визите в монастырь.
– У меня такое ощущение, будто за нами захлопнулась дверь, – почти шепотом сказала она, подытожив рассказ.
Даниэль крепко сжимал ее в объятиях. В какой-то момент слова были лишними. Поезд тронулся. Так начался их путь в новую жизнь. Далее, не касаясь этой больной темы, они обменялись новостями.
– Ты писал, что во время твоих сеансов некоторые женщины вскрикивали от ужаса. Но что их так пугало? – спросила она. – Это тоже сцена с поездом, как у Люмьеров?
Он рассмеялся, покачав головой.
– Нет, мои зрители испугались, что их захлестнет океанской волной. Я снимал ролик на побережье, когда неожиданно на берег накатила мощная волна. Одна женщина почти впала в истерику и от страха даже раскрыла зонт.
Лизетт от души рассмеялась.
– Что еще нового? Ты обещал мне подробно рассказать о своих работах, когда я приеду.
– Да. После моего первого шоу в Лондоне ко мне обратился один импресарио из мюзик-холла. Сейчас уже готова небольшая программа из моих фильмов, которую там крутят каждый вечер. Дело не только прибыльное, но и приносит большую известность.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40