У кого больше?
Шевеление за столом усилилось. Карстерс выругался, пощипал щетку усов и перевернул свою карту.
– Тройка червей, – сказал он, возя карту по столу за уголок. – Повезло. Впрочем, не знаю. Я мог бы выиграть, если бы мы играли на деньги. Вы, Гай?
Гай аккуратно положил сигарету на край тарелки – так, чтобы оба ее конца были взвешены в воздухе. Когда он перевернул свою карту, на его лице была неподвижная презрительная гримаса. Он приподнял карту за уголок, затем снова взял сигарету.
– Алан, к счастью или к несчастью, но у тебя по-прежнему самая старшая карта. – Терлейн, бросив быстрый взгляд в сторону Мантлинга, заметил, что тот утирает лоб. Шевеление за столом еще усилилось, даже скатерть стала двигаться туда-сюда, будто ее кто-то потихоньку дергал. – У меня семерка пик. Если тебе немного повезет и если тетя Изабелла…
– У меня есть и своя доля везения, – вмешалась Изабелла, и в конце фразы ее голос зазвенел, – что бы там ни говорил Гай.
Не спуская светлых-светлых глаз с лица Мантлинга, она подняла карту вверх, а ее левая рука в это время вцепилась тонкими пальцами в скатерть и тянула ее так, что по столу ехали тарелки.
– Нет, черт возьми! – вскричал Мантлинг. – Только не…
– Продолжайте, – холодно сказал Гай. – Дама. Продолжайте.
– Боюсь, я не смогу побить вашу карту, – сказал сэр Джордж. Терлейн почувствовал облегчение и, взглянув на баронета, уловил в его глазах веселый блеск. – Десятка бубен – вот все, на что я способен. Но я согласен с Мантлингом. Мы не можем позволить мисс Бриксгем…
– Ха-ха-ха, – раздельно сказал Равель и подавился смешком. Он поднес палец к носу и нарочито по нему постучал. – Ей и не придется. Нет, не придется. Благодаря мне. У меня «папа». Видите, у меня король бубен. Так-то. Куда идти? Куда?..
– Еще не все карты открыты, – медленно проговорил Мантлинг.
Пауза затягивалась. Бендер сидел, выпрямив спину и прикрыв рукой глаза.
– Ну? – не выдержал Карстерс. – Давайте, не тяните!
Бендер медленно протянул руку и перевернул карту. У него оказался пиковый туз.
За столом зашумели; всем полегчало. Бендер убрал руку и снова прикрыл ею глаза. Из-за руки было трудно разглядеть, какое выражение было на его смуглом проницательном лице, но Терлейн мог бы поклясться, что в течение какого-то мгновения на нем была недобрая ухмылка.
– Знаете, Бендер, – тяжело уронил Гай, – некоторые считают туз пик картой смерти.
Карстерс пробормотал что-то нечленораздельное. Бендер встал и аккуратно обмел платком прилипшие к костюму крошки.
– Я к таковым не принадлежу, сэр, – с удивительным спокойствием ответил он.
Интересно, почему Гаю он говорил «сэр», а Алану – нет? И это «сэр» звучало как-то подобострастно. – Думаю, я сумею позаботиться о себе. Что я теперь должен делать?
– Мы вас запрем, – шутливо ответил Мантлинг. Похоже, он снова обрел хорошее расположение духа. – Пойдут я, Терлейн, Джордж и Г. М. Остальные могут присоединиться к нам или остаться здесь – по желанию. Потом мы будем сидеть здесь и ждать. Да! Вам придется закрыть за собой двери «вдовьей комнаты», чтобы соблюсти чистоту эксперимента. Но вот эти двойные двери будут открыты, и мы будем находиться поблизости от них. У вас есть часы? Каждые пятнадцать минут мы будем вас звать, а вы будете отвечать. Сейчас три минуты одиннадцатого. Эксперимент будет закончен в три минуты первого. Так! Мы должны соблюсти подобающую форму. Терлейн, вы возьмете мистера Бендера за одну руку, я возьму за другую…
Бендер резко повернулся. Его лицо пошло красными пятнами.
– Не стоит вести себя так, будто меня ждет виселица. Я пойду сам, спасибо.
Но по застывшим, напряженным лицам, по тому, как медленно двигалась процессия – никто не хотел идти впереди, – можно было подумать, что они действительно ведут человека на казнь. В коридоре, куда проникал свет из столовой, было достаточно светло. Они подошли к дверям во «вдовью комнату», и Терлейн во второй раз за вечер увидел большое квадратное помещение. Когда-то великолепные, а теперь просто грязные обои клочьями свисали со стен. В люстре, привернутое до минимума, горело желто-голубое пламя газового рожка. Напротив двери располагалось высокое французское окно. Снаружи оно было закрыто заржавленными стальными ставнями, закрытыми и намертво скрепленными друг с другом болтами, такими ржавыми, что, как ни бился над ними Мантлинг ранее вечером, отвернуть их ему не удалось. Одно-два из многих стекол старого окна были разбиты, и в комнате чувствовался легкий сквозняк.
Бендер с любопытством огляделся. Осмотрел просторную кровать в форме лебедя с позолоченными боками и шеей, переходящей в раму для балдахина. Сам балдахин – порядком выцветшая розовая тряпка – был собран складками справа от окна. Он поймал свое отражение в зеркале, повернулся крутой, глядя по очереди в зеркала на каждой стене. Но взгляд его всегда возвращался к столу из полированного атласного дерева и расставленным вокруг него креслам.
Все и так чувствовали себя не в своей тарелке, а тут еще Карстерс с Равелем, оставшиеся в столовой, стали наперебой выкрикивать шутливые предупреждения и сами над ними смеяться. Равель отпустил неуместную шутку насчет пауков; услышав ее, Терлейн вздрогнул.
Мантлинг угрюмо сказал:
– Надеюсь, огонь в камине вам не нужен? Я так и думал. Вам что-нибудь вообще нужно? Э… сигареты? Бутылка виски? Может, что-нибудь почитать?
– Нет, спасибо, ничего не надо, – сказал Бендер. Он все время тянул то за один обшлаг пиджака, то за другой, а то вдруг бросал пиджак и начинал терзать манжеты. – Я не курю, а пить у меня нет настроения. Я… пожалуй, чтобы убить время, что-нибудь попишу.
С несколько вызывающим видом он выдвинул из-под стола кресло и сел. Мантлинг с сомнением посмотрел на него, пожал плечами и направился к выходу. Остальные потянулись за ним. Бендер сидел прямо, будто аршин проглотил, среди древней пыльной мебели, в рожке тихонько шипел газ, а за деревянными панелями, которыми понизу были обиты стены, шуршали крысы. Дверь закрылась.
– Не нравится мне это, – вдруг проворчал Г. М. – Ох как не нравится ! – Секунду он глядел на закрытую дверь, затем впереди всех тяжело потопал в столовую.
В столовой находились только Равель с Карстерсом. Шортер успел сервировать стол несколькими графинами, и шутники чокались под ужасающие тосты.
– Гай и тетушка Изабелла? – сказал Карстерс, падая обратно на стул. – Ушли. Мы не смогли убедить их остаться. Изабелла, кажется, расстроилась, а Гай… никогда точно не скажешь, о чем он думает.
Мантлинг положил свои часы на стол как раз в тот момент, когда часы в холле пробили четверть. Все уселись поближе к дверям, ведущим в коридор, и поглядывали в ту сторону. Послали за свежим кофе и разлили его по чашкам; но кофе Терлейна, казалось, успевал остыть до того, как он начинал его пить.
То были самые долгие два часа в его жизни. Поначалу разговор тек оживленно. Как будто намеренно стараясь отвлечь компанию от «вдовьей комнаты», Мантлинг с Карстерсом пустились в воспоминания о том, как они «вдоль и поперек исколесили все три континента» и «не упустили ни одного случая испробовать в деле новое ружье». Подвыпивший Карстерс громогласно острил, время от времени удачно. Терлейн тихо беседовал с сэром Джорджем, а Равель рассказывал анекдоты им обоим. Только Г. М. был мрачен и неразговорчив. Он теребил пальцами клочья волос, окаймлявших лысину, что-то ворчал себе под нос и посасывал потухшую трубку. В первый раз он заговорил, когда Равель попытался перевести разговор на «вдовью комнату».
– Нет! – резко сказал Г. М. – Пока не надо. Еще рано. Дайте мне подумать. Не сбивайте меня. Я ждал этих двух часов. Я хотел услышать от Гая историю. Что за проклятие? Что там с креслами, с этими безвредными креслами? Мне нужно знать. Я этого так не оставлю. – Он посмотрел на Мантлинга. – Вы не в курсе и ничего не можете рассказать, верно?
– Совершенно верно, – кивнул Мантлинг, не отрывая взгляда от Г. М. Затем он снова опустил глаза к некоей структуре, которую он возводил на столе из обеденных принадлежностей. – Глянь сюда, Боб, дружище. Вот Замбези. Здесь все покрыто острой травой и колючим кустарником. Тут и загонщиков не надо. А вот здесь – это вельд – у тебя идет цепь загонщиков…
Часы пробили половину. Мантлинг замолчал, помедлил, затем повернулся в сторону «вдовьей комнаты» и прокричат:
– Бендер, как вы там?
Бендер отозвался – не слишком весело, но ответил. Первый приступ страха миновал…
Страх убывая. Часы снова пробили четверть, затем – одиннадцать часов. Певучие ноты становились все громче по мере того, как вечерний Лондон затихал. К окнам, пряча контуры и звуки, приник густой туман. Изредка было слышно, как сигналят такси, которые тихонько крались, прижимаясь к тротуарам. Пробило четверть двенадцатого; окурков в пепельницах становилось все больше. И каждые четверть часа из «вдовьей комнаты» доносился голос Бендера.
Как только страх отпустил собравшихся, разговор утих сам собой. Мантлинг откинулся на спинку стула, окутал себя сизым дымом и сидел так, улыбаясь. В половине двенадцатого, после того как они услышали приглушенный расстоянием ответ Бендера, со своего стула встал Равель. У него почему-то был разочарованный вид. Он сказал, что ему нужно написать письмо и отправить пару телеграмм и что к полуночи он вернется. Веселость, казалось, покинула его, как только он повернулся ко всем спиной. Без четверти двенадцать Мантлинг очнулся, прокричат обычное «Бендер, как вы там?» и, услышав ответ, налил себе последнюю порцию.
– Клянусь богом, у него получилось! Нет там никакого призрака. Здравый смысл торжествует! Ему всего пятнадцать минут осталось сидеть. Если уж к этому времени гоблины его не съели, то и не съедят.
Сэр Джордж глубоко вздохнул.
– Я и сам очень рад, – сказал он. – Даже не ожидал, что так обрадуюсь. Признаться, я чувствую себя дураком. Меня одолевали дурные предчувствия, совсем как нашего молчаливого друга. Мне казалось, что-то с этим Бендером не так, но я не мог понять что; это меня беспокоило.
Мантлинг понимающе шмыгнул носом.
– Ну, он же художник, понимаете. Может, поэтому…
– Художник, – хмыкнул Г. М. – Как же!
Кто-то, поставив чашку, сильно стукнул ею о блюдечко. Мантлинг рывком поднял голову.
– Да уж, художник, – проворчат Г. М., внимательно изучая конец чубука своей трубки. – У вас что, глаз нет?
– Но если он не художник, – прервал молчание сэр Джордж, – то кто же он, черт возьми?
– Я могу ошибаться. Но у меня серьезные подозрения, что он либо молодой врач, либо студент-медик… Видели, как он себя вел там, в другой комнате, когда леди Изабелла то ли в обморок падала, то ли истерику норовила закатить? Он автоматически потянулся к ее запястью – пощупать ей пульс. Ей пришлось даже отдернуть руку. Вы заметили? Простой человек не мог такого сделать. Хм. И потом, мне было интересно: что он носит в нагрудном кармане пиджака? Я его немного прижал и пощупал, что это. Записная книжка, большая записная книжка. Там что-то еще было, но книжка была ближе. Немного найдешь людей, которые таскают с собой записную книжку, даже когда они в смокинге. Он сказал, что собирается что-то писать.
Мантлинг, явно разозлившись, вскочил.
– Сынок, тебе, возможно, и достаточно, – добавил Г. М. – А мне – нет. Пока нет.
Хлопнула входная дверь, и Мантлинг не произнес ни слова, хотя видно было, что он собирается что-то сказать. К столовой приближались голоса. Открылась дверь. Вошли двое – мужчина и женщина. С веселыми лицами, несмотря на то что их одежда промокла.
– Ты что-то допоздна засиделся, Алан, – сказала женщина. – Мы бы были раньше, но такси ехало так медленно… – Ее взгляд метнулся к двустворчатым дверям, да так к ним и прилип.
Алан потер руки.
– Все в порядке, Джудит. Призрак оказался выдумкой, и теперь тебе можно рассказать. Мы провели эксперимент. Хватит глупых страхов. Там, в комнате, человек; понимаешь, он ее проверяет; по правде говоря, его время почти истекло. Мы выпустим его, как только…
Часы мелодично прозвонили и начали бить.
– Ну вот и все. Бендер! – закричал он. – Время вышло. Выходите и выпейте чего-нибудь.
Мужчина, который стоял в дверях и снимал мокрый плащ, повернулся.
– Мантлинг! Кто, вы говорите, там находится? – неожиданно спросил он, и в его голосе зазвенел лед.
– Его зовут Бендер. Вы его знаете… Ах, извините меня! Это моя сестра Джудит… Доктор Арнольд, разрешите представить… Бендер, выходите! Время вышло, я говорю!
– Кто заставил его пойти туда? – спросил Арнольд. Его звучный голос был спокоен, но на лице было странное выражение.
– Ну, мы тянули карты, и ему достался пиковый туз. Черт побери, Арнольд! – раздраженно воскликнул Мантлинг. – Не смотрите на меня так! Игра была честная. Проклятие его не взяло. Он вошел туда больше двух часов назад, и с ним все еще все в порядке…
– Да? – сказала женщина. Терлейн вдруг заметил, какие черные у нее глаза по сравнению с белым лицом. – Тогда почему он не выходит? Ральф!
Г. М. начал двигаться первым. Терлейн видел, что его губы шевелились, как будто он ругался; он слышал его свистящее дыхание. Г. М., переваливаясь, со всей доступной ему скоростью двигался к двери, и в тишине отчетливо бухали и скрипели его большие ботинки. Топ-скрип. Топ-скрип. За ним бросился Арнольд; через несколько мгновений он уже был впереди Г. М. Следующий – сэр Джордж. Никогда в жизни Терлейн не забудет эту огромную раскачивающуюся на ходу фигуру, в скрипящих ботинках, с согнутой спиной, там, впереди, но коридору… А в следующее мгновение Арнольд распахнул дверь.
В комнате все было по-прежнему, все предметы на своих местах. Какую-то секунду она выглядела пустой. Сэр Джордж начал было: «А где?..» – и замолчал, потому что все увидели его. В левом углу комнаты был искусно сделанный туалетный столик с купидонами, розами. Большое зеркало над столиком висело немного наклонно и отражало часть пола комнаты. Все видели отражение старого ковра. И еще все увидели лицо.
Бендер лежал на спине и был почти целиком скрыт большой кроватью, перегораживающей комнату.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34