Я бы назвал ее болезнью одной идеи. Вся его жизнь была расписана, как таблица. Все вокруг делилось на две категории – полезное и бесполезное. Лично ему, естественно. Бесполезное можно было без лишних угрызений совести выбросить. Он сам определял, что ему было нужно, и добивался своего, не считаясь ни с чем . Он был за то, чтобы говорить правду в глаза – естественно, если правда не касалась его самого. Ни одному пророку здравого смысла не понравится то, что говорят о нем простые смертные. Что из того, что он в погоне за тем, что ему нужно, нарушал буржуазную этику и буржуазные условности? Пока супермен следует своему кодексу чести, кто помешает ему обманывать окружающих его дураков, пляшущих под его дудку? Он так привык говорить всем правду, что ее не осталось для него самого. Наш герой никак не мог взять в толк: если человечеству нравится тешить себя какой-нибудь иллюзией, то эта иллюзия гораздо ценнее, чем глупец, который пытается ее разрушить.
– И все же, – задумчиво сказал Терлейн, – он вступился за Джудит, когда ее обвинили в краже дротиков…
Г. М. был непреклонен.
– Ага. Если уж я и прежде не был уверен, что он виновен, та сцена дала бы мне много пищи для размышлений. Его выступление так не вязалось с его характером, а играл он так паршиво, что я едва прямо не посоветовал ему держать язык за зубами. Понимаете…
– Подождите, сэр. Давайте начнем сначала, – предложил Мастерс. – Когда вы стали его подозревать?
– Во время первого с ним разговора. У меня возникло просто смутное ощущение – я ведь еще не знал, как было совершено убийство, а у всех было алиби. Я тогда временно потерял контроль над моим аппаратом сидения и думания, поэтому я не придал нашему разговору особого значения. Позже я переосмыслил его. В том, что он говорил нам – помните, как он отзывался о Бендере? – я сразу учуял какую-то непоследовательность, какую-то извращенность. Не стану углубляться в детали – могу только повторить, что мне не доставляет никакого удовольствия рассказывать о нем.
Арнольд послал Бендера в Мантлинг-Хаус. Он был его боссом, его владыкой. Кто-то из обитателей дома подозревается в безумии; Бендер пробыл в доме достаточно времени, чтобы напасть на след. И все же Арнольд уверяет, что не знал, в каком направлении двигалась его работа. Позволю себе быть легковерным и предположу, что Арнольд не требовал от Бендера регулярных и подробных отчетов (что вряд ли, потому что в дело замешана девушка, с которой Арнольд помолвлен). Но я ни за что не поверю в то, что он ничего не знал о той маленькой игре, которую мы затеяли тем вечером. Черт побери, к ней готовились не меньше недели, а Арнольд – первый человек, к которому Бендер обратился бы за консультациями. Как видите, облако маловероятных совпадений становилось все гуще и гуще. Почему Бендер так стремился попасть в ту комнату? Он не остановился даже перед мошенничеством с картами. Пресловутая «добросовестность» ничего не объясняет. Даже если бы в комнате оказалась смертельная ловушка, как бы она помогла Бендеру справиться с психом, если бы тот вдруг объявился? Вся история дурно пахнет. Я угадывал за происходящим чью-то руку. Вот что интересно: проведя столько времени в доме – а он был на короткой ноге со всеми его обитателями, – Арнольд так и не смог догадаться, кто безумец. Не очень логично думать, будто Бендер за неделю сумел обнаружить то, что его блестящий начальник не раскрыл и за год. Вы видели, как ратовал он за социальную справедливость? Я прямо вижу его: подбородок вздернут вверх, в глазах – современная утопия здравого смысла, и говорит спокойно и со знанием дела: «Если в доме находится сумасшедший, наш долг – ограничить его свободу».
Так вот, я сидел, думал и сказал себе: «А возможно ли, что Арнольд не хотел , чтобы психа нашли?» Конечно, возможно, если бы Арнольд был простым смертным и хотел замять дело. Но он прислал Бендера. Почему? Почему?
Затем я подумал: «Оставь пока Арнольда. Прикинь, какие выгоды он мог бы получить, если бы Гая или Алана признали сумасшедшим. Давай посмотрим, какие перемены произошли бы в планах Юджина Арнольда». Ну, если бы сумасшедшим признали Гая, это было бы грустное событие: младший сын в сумасшедшем доме, бедный мальчик без права наследования. В данном случае Юджин Арнольд остается с тем, что нажил своим трудом… Я имею в виду, что между Джудит Бриксгем и четвертым или пятым по величине состоянием в Англии оставался жизнелюбивый старший брат, который, возможно, умрет в глубокой старости.
Сэр Джордж взял кофе, который сварил ему Мастерс.
– Вы имеете в виду, что он с самого начала собирался убить Гая – настоящего сумасшедшего – и повесить убийство на Алана, которого впоследствии объявили бы сумасшедшим? Таким образом Арнольд убирал с дороги единственное препятствие к тому, чтобы все деньги унаследовала его невеста.
– Нет. Нет, – насупился Г. М., – этого я как раз не имею в виду. Здесь как раз вступает партия здравого смысла Юджина Арнольда, партия настолько чудовищная, что просто не укладывается в голове. Алана должны были признать вменяемым. От этого зависело все. Алан должен был быть вменяемым в момент убийства Гая. Вы знаете что-нибудь о законах, по которым судят сумасшедших?
Сэр Джордж посмотрел на Мастерса. Мастерс покачал головой.
– Сэр, я всегда думал, – старший инспектор явно сомневался, – что сумасшедший в юридическом смысле мертв и его собственность переходит к следующему по старшинству родственнику, или, по крайней мере, управляется следующим по старшинству родственником.
– Нет, мальчик мой. Все как раз наоборот. Такая система существовала в прошлом, и из-за нее возникало множество проблем. А сейчас наилучший способ заморозить чьи-нибудь деньги так, чтобы ими никто не мог управлять и, соответственно, пользоваться, – признать их владельца сумасшедшим. Тогда его собственность контролируется Комиссией по умопомешательству – что-то вроде Комиссии лорда-канцлера. Любящие родственники остаются с носом. Теперь понимаете? Если бы убийства преследовали цель упрятать человека в психиатрическую лечебницу, чтобы Джудит могла унаследовать состояние, то жертвой стал бы Алан, а вина была бы возложена на Гая. Что произошло бы тогда? Алан мертв; все уверены, что Гай виновен. Тем не менее, прежде чем попасть под опеку добрых докторов, Гай наследует имущество; наследство тут же замораживается и не размораживается до тех пор, пока он не выздоровеет или не умрет. Другими словами, весьма невыгодно иметь в качестве убийцы настоящего сумасшедшего.
– А где в игру вступает Бендер? Зачем его-то убивать?
– Спокойно! – проворчал Г. М. – Полегче! Вы кошмарная аудитория. Не заставляйте старика забегать вперед. Давайте вернемся к моим первым подозрениям насчет Арнольда и разберем их но порядку. Признаю, они – подозрения – не получали никакого развития до тех пор, пока не умер Гай.
Но я все же держал Арнольда за важного подозреваемого и спросил себя – так, на всякий случай: «Если бы он был виновен, где бы он достал кураре для убийства Бендера?» Единственное место, где его можно было взять, – дротики. Но о дротиках мы все знали и предполагали, что они не отравлены. И вот тут, – Г. М. размахнулся трубкой, – я застрял, потому что не знал того, что знали вы. Я обнаружил это позднее. Помните, что Алан сказал вам в первый вечер, еще до моего приезда? Напрягите мозги! Изабелла говорила об отравленном оружии – особенно о стрелках, которые Алан с Карстерсом привезли из Южной Америки. Что тогда сказал Алан? А?
Терлейн вспомнил мгновенно – все до единого слова:
– Он сказал: «Вы совершенно зря беспокоитесь. Арнольд проверил все имеющиеся у меня стрелы».
– Ага. Он их проверил. Совершенно так же, как Равель-старший проверил мебель во «вдовьей комнате» много лет назад: он собрал с них яд и оставил его себе.
– Он оставил его потому…
– Потому что план зародился в его голове давным-давно, задолго до того, как в доме появился Бендер. Арнольд использовал его в качестве затравки, чтобы все поверили в существование проклятия… Итак, я пришел к выводу, что Арнольд мог достать кураре; по правде говоря, только у него была возможность достать яд. Но я не мог ничего на него повесить до тех пор, пока у меня в руках не окажется абсолютного, неопровержимого доказательства. А потом я понял то, о чем говорил вам в самом начале нашей беседы. Я знал, что Арнольд виновен, еще до того, как услышал об убийстве Гая, хотя и не понимал, каким образом он организовал убийство Бендера. Меня осенило, я задумался о маленьком свитке пергамента на груди Бендера.
Вне всякого сомнения, в комнату проникнуть было нельзя – я не буду по сотому разу все объяснять. Убийцы не было в комнате в момент убийства – значит, должна была быть ловушка. Приняв это за аксиому, я стал ломать голову над пропавшей записной книжкой. Как она могла исчезнуть, если в комнате никого не было? И когда меня озарило, у меня появилось желание самого себя пнуть – современные психологи назвали бы мой порыв мазохистским. Господи боже, каким же я был тупицей! – воскликнул Г. М. – Дано: Бендер лежит на спине, на груди – пергамент. Он мог попасть туда единственным способом… Ну? Вспомните, как мы увидели, что Бендер мертв. Вспомнили? Кто первым подошел к телу?
– Арнольд, – после долгой паузы сказал Терлейн.
Мастерс вынул из кармана записную книжку.
– Арнольд, – кивнул Г. М. – И что он сразу сделал?
– Он приказал нам отойти назад. Что мы и сделали, – сказал сэр Джордж, – включая вас.
– А затем он наклонился над телом. Вы могли его видеть? Вы видели, что он делает? Нет. Вы видели только его голову. А почему? Потому что его скрывала огромная кровать, за которой лежал Бендер. Он надул нас прямо у нас на глазах! Так почему мы нашли пергамент там, где мы его нашли? Потому что он лежал у Бендера во внутреннем нагрудном кармане вместе с записной книжкой. Арнольд засунул руку ему в карман, вытащил записную книжку и проклятую фляжку и положил их к себе в карман. Вместе с ними он выхватил и пергамент, который упал на грудь Бендера. Вот единственное разумное объяснение того, как он там оказался, – он выпал у Бендера из кармана. Он проделал свой трюк у нас на глазах – как просто! Однако ему удалось нас одурачить. Теперь вы понимаете, что никто, кроме нашего друга Арнольда, не мог быть виновен в обоих убийствах?
Мастерс удовлетворенно кивнул, постукивая пальцами по записной книжке.
– Любопытный парень этот Арнольд, – заметил он. – Все так, как вы сказали. Он упомянул об этом в признании. С гордостью, как сообщил мне священник. По мнению Арнольда, уровень нашего умственного развития… ну, он много чего рассказал. Кстати, он ничего не знал о пергаменте. Он никогда его раньше не видел, посчитал его мелочью и не стал рисковать, подбирая его. Кстати, а что там написано?
Вступил сэр Джордж:
– Написано? Это заговор от зубной боли. Я думаю, что магические занятия Гая сильно интересовали Бендера – ведь он сам нам говорил, помните, Мерривейл? Гай знал, что Бендер следит за ним, и…
– Полегче! Что он нам говорил? Кроме того, вы не правы. Да, Гай опасался, что психиатры что-нибудь откопают на него, но совсем не из-за магических занятий. Бендер и сам верил в заговоры. Вот, кстати, телеграмма от эксперта. Анструзер, не возражаете, если я оставлю ее у себя в качестве сувенира? – Он выудил из кармана смятую бумажку. – В ней сказано: «ПОСМОТРИТЕ В КРАСНОМ ДРАКОНЕ. ЭТО ЗАГОВОР ЛЬВА III ОТ ЗУБНОЙ БОЛИ». Ад меня побери, в день убийства я как раз думал о «Красном драконе»! Помните, когда я появился в тот вечер, я упоминая о кроссворде, придуманном кем-то в «Диоген-клубе»? Слово из десяти букв, означающее собрание магических молитв и заговоров, сочиненное папой Львом III и подаренное им Карлу Великому в восьмисотом году. Enchiridie – итальянизированное латинское прочтение средневекового названия, которое означает «Красный дракон». Но я не собираюсь сбивать вас с толку глубокомысленными рассуждениями. Кто мог знать об этом? Никто. Поэтому я буду придерживаться реальных фактов: давайте проанализируем, как вел себя Гай в тот момент.
– Но если Гай дал Бендеру заклинание от зубной боли, – вмешался Терлейн, – значит, Гай знал о том, что у Бендера воспалилась десна.
– Конечно, знал, – согласился Г. М. – И когда я вычислил, что Арнольд виновен, я понял, что только то, что Арнольд – убийца, объясняет поведение Гая. Подумайте! Мысленно перенеситесь во время перед убийством. Давайте предположим, что Гай шпионил за Бендером точно так же, как Бендер шпионил за Гаем. Он не только в курсе того, что Бендер мучается воспаленной десной, он также знает, что именно в тот день он вскрыл ее у дантиста. Возможно, он подслушивает под дверью, когда ранним вечером Арнольд заходит к Мантлингам и разговаривает с Бендером. Он не выпускает Арнольда из поля зрения, так как Арнольд – шеф Бендера. Он боится, что парочка врачей признает его сумасшедшим.
Так все было задумано. Чертова первичная схема Арнольда весьма отличалась от того, что мы получили в результате. Итак, Арнольду нужно было убить Гая и организовать все так, чтобы Алана – вменяемого человека – обвинили в убийстве. Надо отметить, джентльмены, повел он себя весьма разумно. Убить человека и переложить вину на другого – самое сложное и изощренное из преступлений. Доказать чью-либо вину так, чтобы было не подкопаться, сложнее, чем доказать собственную невиновность. Достаточно трудно подделать собственное алиби; и почти невозможно быть уверенным в том, что у человека, которого вы хотите повесить, со стопроцентной вероятностью не было бы алиби. Двойное препятствие с самого начала занимало осторожного Арнольда. Оно мешало ему просто убить Гая и понадеяться, что полиция сочтет виновным Алана. Когда-нибудь читали об убийствах, в которых невинный человек шел на эшафот только потому, что имел несчастье во время убийства в одиночестве бродить по улицам? Или потому, что кто-то ошибся номером? В реальной жизни все по-другому. И Арнольд, будучи реалистом, все понимал.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34