Теперь уже другие люди могли донести на вольнодумцев рыжикам, но по сути ничего не изменилось. Гаривальд порадовался, что сын это понимает.
За окошком заскрипел снег. Гаривальд насторожился. Глухой зимой крестьяне по гостям не шлялись. Большинство предпочитали нос из дому не казать. Сам Гаривальд ни по какой надобности не сунулся бы на мороз и очень удивился, кому из односельчан это понадобилось.
Кому — он понял, как только в дверь постучали. Ункерлантцы, даже бестолковый Ваддо, стучали по-дружески. Этот стук мигом привлек внимание: если сейчас дверь не отворится, тот, кто стоял за ней, явно собирался снести препятствие с петель.
— Альгарвейцы, — неслышно выдохнула Аннора.
— Ага, — согласился Гаривальд. — Придется их впустить.
Он уже пожалел о своих словах, что жить под рыжиками не так скверно. Еще как скверно, когда они к тебе в дверь стучатся!
Неохотно он подошел к порогу. Еще неохотней — поднял засов. Само собой, на пороге дрожали, напустив на себя суровый вид, трое альгарвейских солдат. Толковой зимней формы им, верно, не выдали; к юбкам и куцым мундирам они присоединили украденные у крестьян ушанки и накидки. Это делало их не такими одинаковыми и отчего-то — менее страшными. Теплее им явно не становилось.
— Мы, — объявил один на скверном ункерлантском, — заходить!
Остальные двое наставили на Гаривальда жезлы, будто предупреждая, что спорить бесполезно. Это крестьянин и так понимал.
— Ну так заходите, что уж там, — грубо бросил он, — пока всю избу мне не выморозили.
По ногам уже тянуло холодом. Гаривальд едва дождался, когда рослые рыжеволосые солдаты протолкнутся в дом, и захлопнул за ними дверь.
Один недовольно повел носом и бросил что-то на родном наречии. Остальные расхохотались. Гаривальд не знал, о чем они толкуют, и знать не хотел. Зоссенский гарнизон не менялся со дня оккупации. Некоторые из этих солдат были неплохими ребятами. Гариваль успел познакомиться с ними. Но это не значило, что он готов был терпеть захватчиков в своем доме.
Альгарвейцы озирались. Когда взгляды их устремились на Аннору, Гаривальд напрягся. Оккупанты по мере сил поддерживали репутацию похотливых альгарвейцев. Но есть у них жезлы или нет, а к жене Гаривальда они смогут приставать только через его труп. Однако, ухмыльнувшись раз-другой, рыжики обратились к тому, за чем, собственно, и пришли.
— Ты отдавать свинья, — приказал тот, что немного знал по-ункерлантски. — И один овец. Иначе… — Он взмахнул жезлом.
— Забирайте, — буркнул Гаривальд со злостью.
Нет, не стоило уверять, будто альгарвейцы не так ловко обирают простых крестьян, как инспекторы Свеммеля. Сглазил, не иначе. Но даже если до весны его семье придется есть квашеную капусту, горох и бобы, голодать им не придется.
— Забирайте, — повторил он.
Чем скорей альгарвейцы уберутся из его дома, тем меньше у них останется времени ощупывать Аннору взглядами.
Оккупанты хорошо подготовились. Один набросил петлю на шею барашку, двое других с некоторым трудом загнали в мешок порося. Скотина жалобно верещала, когда ее выгоняли на мороз. Гаривальд торопливо закрыл за солдатами дверь и опустил засов.
— Ну, — с крестьянским фатализмом промолвил он, — зато в избе просторней стало.
Надолго его спокойствия не хватило.
— Да чтоб их, сволочей вороватых, силы преисподние в таком виде пожрали, как они мою скотину жрать будут! — взревел он.
— Чтоб у них кишки слиплись! — поддержала Аннора.
Пару дней спустя через Зоссен прошли, направляясь на восток, другие альгарвейцы, не похожие на упитанный деревенский гарнизон: тощие и злые — не цепные псы, а сущие волки, но изрядно потрепанные волки. Двое или трое из них были ранены, и все измождены до полусмерти и обморожены. Отогревшись и отъевшись — Гаривальдовой свининой и бараниной, быть может, — они двинулись прочь. А оставшиеся в деревне солдаты беспокойно сновали на незримой цепи.
Заглянул в гости пьяный от восторга Дагульф.
— Может, скоро наши в деревне появятся! — заявил он, потягивая Гаривальдов первач. Этой мысли довольно было, чтобы выгнать мужика из дому на мороз… а кроме того, жена у Дагульфа была редкая язва. — И прогонят этих мешочников, сволочей юбчатых, в Альгарве, где им самое место!
— Было б здорово, — согласился Гаривальд. Он уже хорошо нагрузился и готов был согласиться с чем угодно.
Шрам на щеке превращал улыбку Дагульфа в гримасу.
— Ага, — поддержал он. — Вот тогда все узнают, кто перед рыжиками шапки ломал. Ты же их знаешь. И я знаю. У нас еще не так скверно с этим делом. А кое-где многие готовы вылизывать Раньеро его альгарвейские пятки.
Но донести на своих односельчан-предателей зоссенцам не довелось. Ункерлантские солдаты не врывались в деревню, чтобы перебить гарнизон или оттеснить рыжиков к старой границе. Вместо этого через снежные заносы в Зоссен пробрались с полдюжины альгарвейских бегемотов и пехотная рота.
Молоденький лейтенант, который командовал ими, неплохо владел ункерлантским. По его приказу жители деревни собрались на площади перед домом старосты.
— Мечтаете, чтобы мы убрались, да? — с нехорошей ухмылкой поинтересовался лейтенант. — Думаете, лучше бы здесь хозяйничали люди Свеммеля, а? Если они придут сюда, не больно-то вы порадуетесь, когда вам глотки перережут, чтобы добыть чародейную силу. А? Вот и подумайте.
На следующее утро альгарвейцы ушли — на запад, в бой. Но Гаривальд опасался, что они не последние.
— Он ведь врал все, правда? — спросила у него Аннора.
Крестьянин только плечами пожал. Ему вспомнились зэки, принесенные в жертву, чтобы напитать волшбой хрустальный шар деревни Зоссен — некстати вспомнились. Кто скажет, на что готов будет пойти конунг Свеммель, чтобы оттеснить рыжиков на восток?
Проходя по западному крылу своего городского особняка — крылу, которое сама и передала альгарвейцам, властвующим в покоренном Приекуле, — Краста сразу поняла: что-то не в порядке. В обычные дни письмоводители, дознатчики, полевые жандармы ухмылялись бы похотливо ей вслед, переговариваясь вполголоса: они ведь были рыжики, и тяга к красивым женщинам у них в крови. Откровенно лапать хозяйку дома не позволяло им лишь то, что любовником маркизы был Лурканио, а тот, как полковник и граф, мог запросто укоротить кому-нибудь шаловливые руки.
Но сегодня альгарвейцы едва замечали Красту, хотя та нарочно надела зеленые бархатные брючки, тугие, как вторая кожа. Подданные Мезенцио переговаривались вполголоса — но речь шла не о ней. А при виде их физиономий Красте тут же вспоминались лица слуг в те дни, когда умерли ее родители. Они были потрясены — и напуганы неизвестностью впереди.
— С вашим драгоценным королем ничего не случилось? — небрежно поинтересовалась Краста, заходя в приемную полковника, где работал капитан Моско.
Адьютант Лурканио оторвал взгляд от бумаг.
— С его величеством Мезенцио? — уточнил он. — Нет, сударыня, сколько мне ведомо, он вполне здоров.
Но на лице его застыло то же выражение муки и отчаяния, голос звенел от недосказанного. Капитан сунул перо в чернильницу и встал.
— Я передам полковнику, что вы пришли. — Вернулся он минуту спустя. — Заходите.
Краста шагнула в кабинет Лурканио. Альгарвеец был, как всегда, обходителен, точно большой кот. Поднявшись на ноги, он с галантным поклоном поцеловал Красте руку и придвинул маркизе кресло. И все же Красте это показалось спектаклем, и довольно бездарным.
— Да что такое с вами со всеми сегодня? — капризно осведомилась она.
— Вы не слышали? — переспросил Лурканио. Даже акцент его казался сильнее, будто полковник не столь тщательно старался произносить трудные звуки валмиерского языка.
— Если бы я слышала — о каком слухе ни шла бы речь — разве стала бы спрашивать? — поинтересовалась Краста. — В доме столько кислых физиономий, что я уже решила, будто случилось несчастье с вашим королем. Моско уверяет, что не случилось, а в чем дело — не говорит.
— Нет, король Мезенцио вполне здоров, — заметил Лурканио, неосознанно повторив слова адьютанта. — Но, против всех ожиданий, мы оказались отброшены от Котбуса, и это, естественно, печалит нас всех.
— О, — промолвила маркиза. — И все?
Лурканио уперся в нее взглядом из-под насупленных прянично-седых бровей.
— Вам, сударыня, это известие может показаться ничего не значащей мелочью, но, заверяю вас, для людей знающих это не так. Я, полагаю, один из таких людей.
— Но почему? — в искреннем недоумении спросила Краста. — Силы горние, Лурканио, это же на другом краю света!
События за городской чертой Приекуле и тем паче — за границами Валмиеры не трогали ее нимало.
Лурканио изумил ее: он вновь поднялся на ноги и отвесил ей поклон.
— Ах, сударыня, я почти завидую вам: вы непреоборимо провинциальны.
Судя по тону, он сделал ей комплимент, только маркиза не сообразила, как его понимать.
— Что до меня, — она легконько фыркнула, — то я бы оставила Котбус конунгу Свеммелю. Премерзкое местечко для премерзкого человечишки.
— Местечко и впрямь премерзкое. И человечишко премерзкий. — Лурканио тоже фыркнул. — Но в Ункерланте вдосталь премерзких местечек, и ни одно из них не укреплено столь прочно и старательно, как Котбус. Город должен был пасть. И то, что он устоял, грозит нам… неприятностями в дальнейшем ходе войны.
Для Красты завтрашний день представлял собою сплошную загадку, а послезавтрашний с тем же успехом мог находиться с изнанки луны.
— Вы разгромите ункерлантцев, — уверенно заметила она. — В конце концов, если вы нас разбили, то справитесь с кем угодно.
На миг лицо полковника озарилось странной ухмылкой, но она пропала прежде, чем Краста успела присмотреться.
— Вообще-то, — заметил Лурканио, — армия Ункерланта доставила нам куда больше хлопот, нежели валмиерская.
— Не могу представить, — сухо заметила маркиза.
— Знаю, — отозвался полковник. — Этому и завидую. — С тем же успехом он мог заговорить по-дьёндьёшски. — Но представите вы это себе или нет — так случилось, и теперь нам предстоит выяснить, что из этого получится.
Краста тряхнула кудрями.
— Я знаю, что из этого получится. Никто не станет устраивать балов, пока вы не решите, что снова можно веселиться, а сколько времени это у вас займет, одни силы горние ведают!
Прежде чем Лурканио успел открыть рот, она развернулась и выбежала из кабинета.
По пути в свою часть особняка маркиза особенно старательно покачивала бедрами. И все же альгарвейцы едва отрывались от работы, чтобы глянуть ей вслед, отчего у Красты настроение испортилось напрочь. Когда на нее не смотрели, она чувствовала себя мертвой.
— Бауска! — взвизгнула маркиза, влетая в свои комнаты. — Чтоб тебе провалиться, потаскушка ленивая, — куда ты запропастилась?!
— Бегу, сударыня! — Белая как мел горничная поспешно ссыпалась по лестнице. Она судорожно сглатывала, пытаясь удержать тошноту. С точки зрения Красты, служанка стала почти бесполезна с тех пор, как капитан Моско подсадил пирожок ей в печку.
— Чем могу служить? — спросила Бауска, опять сглатывая.
— Принеси мою волчью шубку, — распорядилась Краста, довольная, что нашла повод погонять горничную по лестнице. — Я намерена прогуляться по парку.
— По парку, сударыня?! — изумленно переспросила Бауска.
Пешие прогулки не относились к обычным развлечениям маркизы. Собственно, от парка при особняке Краста видела только одну пользу: он держал соседей в почтительном отдалении. Но сегодня маркиза была особенно своевольна. Особенно после неудачной беседы с Лурканио.
— Разумеется! — рявкнула она. — Пошевеливайся!
Бауска со вздохом посеменила к лестнице в гардеробную. Помогая маркизе надеть шубку, горничная бросила на хозяйку укоризненный взгляд — попусту, потому что Краста таких мелочей не замечала.
Застегивая деревянные пуговицы, Краста вышла на крыльцо и вскрикнула тихонько, когда морозный ветер обжег ей нос и щеки, но альгарвейцы-часовые у дверей даже не шевельнулись. Маркиза прокляла про себя их безразличие.
Шкуры на шубку были привезены из Ункерланта: в восточных областях Дерлавая волков почти не осталось. Краста рассеянно потрепала мягкий серый рукав. Сейчас ей приятно было воспользоваться чем-нибудь происходящим из державы Свеммеля. Хотелось бы бросить эту шубку в лицо Лурканио… но маркиза знала, что не осмелится. Когда дело касалось чести Альгарве, полковник мог быть чопорен до неприличия.
Под каблуками поскрипывал снег. Он выпал пару дней назад и уже покрылся серой коркой — сажа и дым от бесчисленных печей и каминов Приекуле оседали повсюду. Было холодно и тихо, так тихо, что слышен был визг пролетающего над головой дракона. Альгарвейцы держали над городом воздушный патруль, чтобы предупреждать о лагоанских налетчиках. Но островитяне редко зашетали на север так далеко. Краста фыркнула. Бывших союзников Валмиеры она презирала еще сильней, чем завоевателей, — альгарвейцы, по крайней мере, доказали свое могущество.
Она шагала вперед и с каждым шагом мерзла все сильней, несмотря на шубку. Альгарвейцы, должно быть, из ума выжили, если решили вести войну с Ункерлантом зимой. Надо было им закрепиться на захваченных землях, а по весне продолжить. «В следующий раз, когда увижу на каком-нибудь приеме генерала, — решила она, — непременно ему посоветую. Некоторые люди дальше собственного носа не видят».
У Красты перед носом были только заснеженный парк и голые деревья. Летом их ветви скрывали от взгляда городские кварталы. Обычно это устраивало маркизу: на ее вкус, в Приекуле обитало слишком много черни, чтобы на город приятно было смотреть.
Но теперь она ясно видела перед собой башни королевского дворца и светлый, тонкий стержень Колонны каунианских побед. Во дворце король Ганибу заливал выпивкой свое унижение. О его величестве Краста старалась не думать — по ее убеждению, монархам спиваться не пристало.
Зато колонна притягивала ее взгляд неотрывно. Она стояла как во дни Каунианской империи — гордая, светлая, прекрасная, изумительная… в то время как альгарвейские солдаты обходили дозором и парк, в котором стояла колонна, и Приекуле, и всю каунианскую державу — Валмиеру.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46 47 48 49 50 51 52 53 54 55 56 57 58 59 60 61 62 63 64 65 66 67 68 69 70 71 72 73 74 75 76 77 78 79 80 81 82 83 84 85 86 87 88 89 90 91 92 93 94 95 96 97 98