Гибсон настоял на, том, что ночью подле Олы будет сидеть он.— Предоставьте это мне, милорд, а вы немного отдохните. Ваша светлость заменит меня завтра. Потребуется время, чтобы леди встала на ноги.Маркиз резонно не возражал своему камердинеру, однако, хотя и лег в постель, не мог уснуть. Мысленно он вновь и вновь возвращался к страшному приключению, а также был в каюте возле раненой девушки.Теперь ее лицо представлялось ему самым прекрасным и уникальным, какого в мире трудно было бы еще найти.Он впервые почему-то вспомнил, что ее ресницы были темными у кончиков, а ближе к векам становились светлее, почти золотистыми. Темными были и ее крылатые брови, а волосы на белой полотняной подушке походили на пламя.Эти мысли вернули его к пламени факелов в пещере разбойников, и он подумал, не дадут ли опять знать о себе бандиты, которые в ужасе разбежались, когда матросы убили их товарищей.Интуиция подсказывала маркизу, что, поскольку главарь был мертв, банда грабителей рассеется, и по крайней мере в ближайшем будущем некоторые из горемычных путников избегут их нападения.Маркиз зарекся, что этот опасный случай станет для него уроком, и что ему давно следовало усвоить: не испытывать судьбу в чужих странах.Многие еще места в Европе оставались дикими и нецивилизованными, и он понимал, что даже если бы Ола ехала до Парижа по главной дороге, ей угрожала опасность.Она подверглась бы нападению если не бандитов, то уж, конечно, воров, которые позарились бы на ее драгоценности, а также стала жертвой мужчин, которые нашли бы ее неотразимой и прибегли бы к силе, чтобы овладеть ею.«Как может женщина так рисковать собой?» — задавался вопросом маркиз, Он спохватился, ведь Ола была такой молодой, наивной и неопытной.Они беседовали на равных, и он даже забыл о ее юном возрасте и о том, что она в какой-то мере была еще ребенком.Он вспомнил, как она озадачила его своим пониманием слова «кокотка», мол, это не кто иной, как актриса.«Какой-нибудь мужчина возьмется просвещать ее относительно этого, — думал маркиз. — Тогда она станет как и все другие женщины, будет преследовать мужчин, поймает одного из них, станет манипулировать им для достижения своих прихотей».Он вновь подумал о Саре. Вдруг вспомнил, как Ола сказала, что не желает выходить замуж, чтобы подчиняться мужу.«Ему придется быть исключительным человеком, чтобы заставить ее подчиниться», — подумал с улыбкой маркиз.Он заметил, как она пошевелилась.Ола мотала головой из стороны в сторону, затем пробормотала тихо и невнятно:— Я… должна… скрыться… я должна!.. Помогите… мне… о… помогите мне!Маркиз встал и приложил руку к ее лбу. Он был очень горячим, и маркиз понял, что у нее подскочила температура.Она вновь беспокойно задвигалась, и, хотя Гибсон крепко привязал ее руку к телу, маркиз боялся, что у нее может открыться рана.Он подошел к ванночке, рядом с которой Гибсон оставил чистый платок и флакон с одеколоном.Маркиз намочил платок одеколоном и водой, отжал, и когда он стал влажным и холодным, положил его на лоб Олы, которая продолжала бормотать:— Сильный туман… будьте… осторожны!.. Берегитесь!Он понял, что она в бреду вновь переживает крушение кареты, трудности и драму своего побега от мачехи.— Все хорошо, Ола, — мягко сказал он, — вы в безопасности, и вам надо заснуть.Она стихла на какое-то время, очевидно, успокоенная влажным платком на лбу.Легко вскрикнув, она возбужденно сказала;— Я… не могу вернуться… мне надо… скрыться снова… я ненавижу его! Я… ненавижу его! Как… мне… спасти… себя?Было что-то трогательное в последних словах Олы, и маркиз нежно сказал:— Вы уже спасли себя. Послушайте меня, Ола, вы — в безопасности, и вам не нужно возвращаться к своей мачехе, вы понимаете?Он не был уверен, что его слова дошли до ее сознания, но ему показалось, что тело Олы обмякло, и напряжение стало покидать ее.Казалось, она снова уснула.«Я, кажется, связал себя обещанием, — приуныл маркиз. — Слышала она меня или нет, но я дал обещание и должен его сдержать!» Глава 6 — Поздравляю вас, юная леди. Вам повезло, что вашу рану так превосходно обработали, — сказал доктор.Это был добродушный мужчина, приглашенный на яхту в Гибралтаре для обследования раны Олы. Он нашел, что теперь она вне опасности.— Пожалуй, вы чувствуете себя слабой, лихорадка вас изнурила, — продолжал доктор, — но хорошее питание и отдых быстро поставят вас на ноги.— Нужно ли какое-либо укрепляющее средство? — спросил маркиз, входя в каюту после того, как доктор закончил осмотр Олы.Доктор оглядел роскошную обстановку каюты и сказал с добродушной искоркой в глазах:— Лучшее средство, которое я могу прописать, делают во Франции.Маркиз улыбнулся.— Вы имеете в виду шампанское?— Я всегда прописываю его моим более богатым пациентам, — сказал доктор, — менее же обеспеченные получают от меня микстуру, которая, по сути дела, немногим отличается от подкрашенной воды!Маркиз рассмеялся.— Вы по крайней мере откровенны.— Я верю в волю пациента, — сказал доктор. — Если они хотят поправиться, они вылечатся; если они хотят умереть, они умрут!Маркиз заметил, что Ола, хотя и была еще слаба, улыбнулась, слушая их разговор.— Я причислю себя к первой категории, — сказала она, — и хочу жить.— В таком случае, как я уже сказал, мы скоро увидим вас на ногах, да еще танцующей, — ответил доктор.Он взглянул на волосы Олы, прежде чем покинуть каюту, и она слышала, как он уже за дверью сказал:— Я редко имею удовольствие помогать столь прекрасной юной леди!Ола прислушалась к ответу маркиза, но они уже отошли далеко, и она так и не узнала, возразил ли он на комплимент доктора, пожаловавшись на то, сколько она доставляет хлопот и является досадной помехой.Придя в сознание, она узнала, сколько забот проявили о ней.Гибсон рассказал ей, что маркиз сидел с нею каждый день, когда она была в беспамятстве и высокая температура не позволяла оставлять ее одну.«Ему, должно быть, это ужасно надоело», — подумала она.Но потом решила, что раз она столько ему досаждала всячески, то одним огорчением больше или меньше для него уже не имеет значения.Но когда она стала уже выздоравливать, то заметила, что маркиз сидит с нею и тогда, когда в этом нет уже необходимости.Он читал ей и не обижался, если она засыпала во время чтения, а когда она могла уже сидеть в постели, они играли в шахматы и в карточный пикет и — что она любила больше всего — разговаривали.Когда они покинули Гибралтар и плыли по голубизне Средиземного моря, Ола начала ощущать себя здоровой по-прежнему.Гибсон был уверен, что причина этого улучшения не в шампанском, а в свежих апельсинах и лимонах, которые он смог купить в Гибралтаре.— Я видел много матросов, мисс, страдавших от отсутствия фруктов после долгого плавания в море, — говорил он ей, — и они чувствовали большую потребность в них, а уж тем более нужны фрукты человеку, у которого заживает рана, Ола поверила словам Гибсона и пила стакан за стаканом соки, которые он готовил для нее, и это, видимо, ускорило заживление ее раны.— У меня будет шрам? — спросила она у Гибсона, когда он перевязывал рану.— Не буду обманывать вас, мисс, — ответил он. — У вас здесь навсегда останется след от раны, но, к счастью, он не будет заметен, если, конечно, вы не наденете вечерние платья с очень глубоким вырезом.Ола рассмеялась.— Мне придется делать их благоразумно скромными.Когда она рассказала маркизу о том, что сказал Гибсон, он тоже рассмеялся.— Меньше всего захотят видеть вас с глубоким декольте при дворе, — сказал он, — особенно королева Аделаида.Маркиз сказал, не думая, и, увидев, как Ола покраснела, вспомнил, что если ее поведение стало бы известно в обществе, она не получила бы приглашения в Букингемский дворец и подверглась бы остракизму со стороны хозяек всех влиятельных семейств высшего света.Он нахмурился и решил, что не допустит этого, а до прибытия в Ниццу ему надо будет как-то уладить дела Олы. И самое главное, у нее должна быть сопровождающая ее компаньонка.Ола словно догадалась, о чем он думает, но не стала ничего обсуждать с ним, потому что была слишком уставшей, и закрыла глаза.Маркиз подумал, что она уснула, и через несколько минут очень тихо вышел из каюты. После его ухода она лежала, глядя в потолок и снова с отчаянием думала, что сулит ей будущее.После четырех дней плавания в Средиземноморье Ола почувствовала себя достаточно хорошо, и ее стали выводить на палубу.— Что вам требуется, мисс, так это хороший свежий воздух, который возвратит прежний цвет вашим щекам, — говорил Гибсон.Ола вспомнила свою няню, которая тоже верила, что свежий воздух способен излечить любой недуг, даже плохое настроение.Маркиз, видимо, не возражал против того, чтобы они плыли к Ницце более медленно, чем могли бы, потому что тем самым оберегали ее.На палубе она понимала, почему маркиз выглядел таким бодрым: несмотря на теплое солнце, море было еще холодным, но он плавал в нем дважды в день — утром и после полудня, Ей нравилось наблюдать, как он заплывает далеко, пока его голова не превращалась в маленькое пятнышко. Но она опасалась, как бы с ним что-нибудь не случилось.Она вспоминала рассказы о том, что у пловцов случались судороги в море, их не успевали спасти и они тонули.Когда она спрашивала об акулах, ей отвечали, что в этой части моря их нет, и маркизу стоит опасаться одного — простуды.— Вряд ли это грозит ему, — сказал Гибсон и добавил с гордостью в голосе:— Немного найдется мужчин, таких сильных, как его светлость. Когда участвует в скачках или охотится, его лошадь всегда устает раньше, чем его светлость.Ола видела, что когда маркиз не плавал, то любил встать за штурвал и управлять «Морским волком».Он делал это мастерски, удерживая яхту под попутным ветром, как никто другой на борту, не допуская при этом хлопанья парусов.Она считала, что он, наверное, испытывает то же радостное возбуждение, что и при управлении своим фаэтоном, когда побивает новый рекорд, или во время скачек на своей лошади, когда проносится мимо финишного столба в стипль-чезе.Гибсон соорудил на палубе для Олы удобную кушетку, и она полулежала на шелковых подушках, Ола наслаждалась активной жизнью на яхте.Когда солнце начинало садиться, ее уносили в каюту, к этому времени часто поднимался прохладный ветер, и маркиз обычно тоже спускался к ней.Ола радовалась, что они беседовали на самые различные темы — от восточных религий до отмены работорговли.Маркиза поражало разнообразие не только ее интересов, но и знаний обо всем этом.— Как в вашем возрасте вы уже успели столько прочесть? — спросил он однажды после долгого и оживленного разговора о положении углекопов.— Я не только много читала, — ответила Ола, — но и много слушала папу, который был очень умным человеком.Его единственный недостаток был в том, что он стремился развивать собственную точку зрения и не прислушиваться к другим.Маркиз улыбнулся.— Так вот почему вы так любите высказывать свое мнение.— В вашем ироничном объяснении, — возразила Ола, — есть, конечно, доля правды. Я так долго копила в себе собственные мысли, а теперь, когда вы столь любезно слушаете меня, они прорываются, как вулкан.Маркиз рассмеялся и подумал, что как для Олы он был первым мужчиной, с которым она могла поделиться, так и для него она первая женщина, интересующаяся всем в мире, кроме него.Никогда еще в своей жизни он не говорил часами с женщиной, да еще столь привлекательной, и при этом в их разговоре не было ничего личного.С Олой не было ни флиртующих взглядов, ни комплиментов, ни, самое главное, тех лукавых, остроумных double entendres двусмысленность (фр.)

, которые служили оружием соблазна у искушенных лондонских женщин.Он пытался и не мог вспомнить ни одной беседы с Сарой, в которой они не затрагивали бы своих чувств, а он бы пылко не объяснялся ей в любви.Маркиз теперь понимал, как хитроумно она манипулировала им, как возбуждала, а затем дразнила ложными надеждами, отказывая ему в его желаниях, чтобы «не рисковать репутацией».И в то же самое время она развлекалась с другим.Маркиз удивился, обнаружив, что и его уязвленная гордость, и гнев утихли еще до того, как он стал спокойно размышлять о том, что подумала Сара, когда он не приехал к ней на следующий вечер.Он представил, как она ждала его, а потом, видимо, решила, что он не получил ее письма.Сара ждала его и на следующий день, может быть, еще день, пока наконец не стала расспрашивать о нем, и, наверное, кто-либо сказал ей, что он провел ночь в Элвине и уехал на рассвете.И тогда, думал он, если она не была дурой, как ему казалось, то, наверное, догадалась, что произошло, и поняла, что безвозвратно потеряла его.«Надеюсь, что она расстроилась», — говорил он себе, чувствуя, что не испытывает больше желания отомстить ей.Она вела свою игру и проиграла, как это было и будет у многих мужчин и женщин.Впервые за все это время маркиз утешил себя:«Благодарение Богу, что я, к счастью, узнал правду слишком поздно!»Ему вовремя повезло, и он был за это благодарен Богу, как и за то, что Ола спасла ему жизнь, иначе, если бы не она, он, несомненно, погиб бы от рук бандитов.За несколько дней до прибытия в Ниццу Ола уже могла самостоятельно выходить на палубу и чувствовала себя настолько хорошо, что не только обедала с маркизом в салоне, но и не ложилась до ужина.— Гибсон мне строго наказал ложиться спать до того, как вы выпиваете ваш первый бокал портвейна, — сказала она маркизу, — поэтому, пожалуйста, не спешите с этим.— Вы же знаете, Гибсону надо повиноваться, если дело касается вашего здоровья, — сказал маркиз с притворной серьезностью.— Я это хорошо знаю, — ответила Ола. — Он с каждым днем все больше становится похож на мою няню, мне так и хочется отвечать: «Да, няня!» и «Нет, няня!».Маркиз рассмеялся, и она быстро добавила:— Но я не жалуюсь! Я понимаю, что, если бы на яхте не было Гибсона, меня бы не было здесь с вами.— Он действительно удивительный человечек, — Он думает, что солнце и луна поднимаются и садятся специально для вас, — сказала Ола. — Он до того восхваляет вас, что я тоже преклоняюсь перед вашей значительностью.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16