Его незнание о кризисе — отчаянии его темпларов — никогда не длилось дольше нескольких ударов сердца. Он проснулся уже много ударов сердца назад, и тем не менее ни одна из его нитей еще не вернулась обратно. Он должен был полагаться только на свои собственные ощущения.
Притупленные, тусклые, непонятные ощущения. Пока он стоял, иллюзия вокруг его тела стала рассеиваться. В мгновение ока руки, которыми он опирался на стол, стали мешаниной из плоти дракона и подобия человека. Он зевнул, подчиняясь долго спавшему инстинкту.
— Я слишком много думаю о прошлом, — прошептал он, как если бы произнесенное вслух объяснение могло объяснить беспрецендентный беспорядок в его бессмертном мире. Потом, выковыривая настоящий песок из уголков его иллюзорных глаз, Хаману обошел стол.
Окованный железом сундук, где вызревало его заклинание невидимости, на первый взгляд не изменился. Проведя рукой по светящемуся зеленым замку, он оценил вибрации заклинания внитри ящищка — сложные, но согласно его ожиданиям.
— О Могучий Король, владелец всего! Выйди из твоего кабинета. Отопри дверь. О Мой Король, Лев из Львов, я прошу тебя: ответь мне.
Упрямый и еще плохо соображающий после прерванного сна, Хаману повернулся на звук голоса, к обычной двери. Но он не помнил голос, а стук в дверь тем более не напоминал ни о ком.
— Вы внутри, О Могучий Король? Это я, Энвер, О Могучий Король.
Энвер. Ну конечно это Энвер, туман в голове Хаману начал рассеиваться. Он посмотрел на своего стюарта мысленным зрением. Преданный дварф стоял снаружи, прямо перед дверью, запечатанной смертельным охранным заклинанием. Морщины беспокойства усеивали лоб Энвера. Пальцы правой руки были сжаты в кулак, костяшки побелели от напряжения, а левой рукой он вцепился в свой медальон.
Хаману решил, что это плохое предзнаменование, как всегда, когда утром Энвер обращался к нему как могучему королю, а не как к всезнающему богу. Взмахом руки он развеял заклинание, откинул засов и открыл дверь.
— Я здесь, дорогой Энвер. Я был здесь все это время. Я просто спал. — Хаману подпустил в свой обычный сухой и твердый, как кость, голос несколько иронических ноток, как если бы он был обычным человеком, спящим по ночам без просыпа.
Дварф на это не купился. Его глаза расширились, складки на лбу беспокойно задвигались, тревога пробежала по его лысой голове. Вихрь самых невероятных мыслей и сомнений пронесся в его голове, но произнесенные им слова были совешенно спокойны.
— О Могучий… Ваше Всеведение , вас ждут в тронном зала, — с очевидным усилием Энвер вернулся к своей обычной манере выражения. — Хотите ли вы завтрак, Ваше Всеведение, ванну и бассейн?
Некоторые из нитей, которые Хаману отпустил, проснувшись, наконец возвращались к нему, сливпись в один угрожающий, мрачный шнур. Темплары умерли в деревне Тодек, умерли так быстро и настолько внезапно, что их последние мысли не открыли ничего, он только бесполезно перенапряг живые сознания призвавших его.
Эльфы-темплары уже бежали по дороге из Тодека в Урик. В их мыслях был только ритм и дыхание. Объяснение событий подождет, пока они не появятся во дворце.
Другие нити направились к горстке темпларов, находившихся на блокпосту на юго-восточной границе Урика. И там они были сожжены и перепутаны тем же самым типом вмешательства, которое Оба из Галга использовала на юго-западе днем раньше. В надежде что-нибудь понять, Хаману расширил связь между собой и своими темпларами. Он пообещал им любое заклинание, какое только они не захотят. Но эти отчаявшиеся сознания хотели вовсе не заклинаний. Они хотели его, Хаману, своего Короля-Льва, своего бога и могучего предводителя, они хотели, чтобы он оказался рядом с ними.
Существовали пределы и для силы Доблестных Воинов: Хаману не был всемогущим. Хотя его мысли погли путешествовать через нижний мир во многие места и во многие сознания одновременно, его тело могло быть только в одном месте, раздваиваться он не умел. Чтобы удовлетворить своих окруженных темпларов, он должен бы был перенести всего себя из дворца, что они и сделал, когда Оба бросила ему вызов. Но Энвер был не единственным пораженным до глубины души темпларов во дворце. Настоящий узел просьб и нитей сознания клубился в его тронном зале, где, судя по всему, собрались все живые высшие темплары со своими золотыми медальонами, темплары самых высших рангов гражданского и военного бюро. При этом все галдели, кричали и требовали его внимания.
Король-Лев не привык к трудным выборам.
— Свежую одежду?
Необычные дни — а сегодня безусловно один из них — требовали необычного внешнего вида и экстраординарных поступков, отступления от обычной рутины. Хаману приподнял черную бровь. — Дорогой Энвер, — с легкой укоризной сказал он, переделав свой иллюзорный внешний вид, став заметно выше и преобразовав тусклую заляпанную пятнами одежду в величественный костюм из блестящего черного шелка, вполне подходящий к мрачному случаю. — Я думаю, что сегодня одежда будет нашей самой маленькой проблемой.
Хаману прошел мимо своего стюарда, чья челюсть отвисла от изумления, прорубил отверстие в нижний мир и, следующим шагом, оказался на отделанном мрамором возвышении, на котором стоял так нелюбимый им, украшенный драгоценными камнями трон. Не было нужды ни в какой магии или псионическом трюке, чтобы привлечь внимание темпларов. Увидев его все немедленно прекратили разговоры и склонились в глубоком поклоне. Хаману быстро пробежался по их восхищенным сознаниям, собирая восемьдесят различных оттенков мрачных предчувствий и сомнений.
Шестеро стражников из гражданского бюро, чей долг был стоять у пустого трона и охранять большой фонарь, висевший над ним, выпрямились первыми. Практически одновременно они громко ударили толстым концом своих копий в пол и кулаком по левой груди своих кожаных доспехов. Женщина-оратор, которая разделяла с ними тронный зал, прочистила горло.
— Приветствуем Вас, О Могущественный Король, О Могучий Хаману. Владелец Воды, Создатель Океанов, Король-
Могучий Хаману бросил на нее взгляд и забрал ее голос.
Теперь в зале было тихо, за исключением поскрипывания огромного мельничного колеса, которое приводило в движение дюжина здоровенных рабов, и скрипа сети веревок и блоков, которые передавали движение от колеса к гигантским красно-золотым веерам. Было позднее утро, дневная жара била в крышу дворца, и ничто кроме волшебства не могло охладить комнату и собравшуюся толпу.
Запахи экзотических, пикантных и очень дорогих духов смешивались друг с другом и с всегда присутствующим «ароматом» пота смертных. Чем более изысканным и чувствительным был темплар, тем больше был ароматический шарик или надушенный платок, который он держал около своего носа.
Со своей стороны Хаману чувствовал каждый аромат, каждый оттенок запаха, рожденный воздухом или мыслью. Его глаза, глаза Доблестного Воина, глядели не мигая на каждое знакомое лицо. Тут был Джавед, одетый в свою обычную черную тунику и хладнокровно опиравшийся о колонну. Джавед опирался потому, что сегодня раны на его ноге болели больше обычного — Хаману чувствовал его боль. Но Джавед тоже был Доблестный Воин, Герой Урика, и, как и Король-Лев, на его внешнем виде боль никак не сказывалась. Рядом с дверью стоял Павек, но не потому, что пришел последним, а потому, что не имело значения, насколько тщательно одели его домашние слуги — на таком собрании он всегда казался чужим. Поэтому он передвинулся, сам, в самый конец зала, надеясь что его товарищи по высшему бюро, высшие темплары, не заметят его.
У Хаману было немало и других любимцев: например Ксерайк, с ее черной тросточкой. Наследница Плукрайтов, одиннадцатая в их линии, носила медальон ученых и была более близорука, чем любой из ее предков. Были здесь и другие. Его любимцы привыкли к его присутствию. Их сознания открывались при малейшем давлении. Если бы он пожелал, они могли сказать вслух все, что их заботило. Остальные, хорошо зная, что любимцы Хаману являются также громоотводом его гнева, были более чем расположены ждать и смотреть.
Он заставил их всех ждать подольше. С далекой юго-восточной границы через все помехи нижнего мира прорвалось отчаяние сержанта.
Услышь меня, О Могучий Хаману!
Король-Лев набросил небольшую пелену на тронный зал. В то же мгновение в толпе воцарилась неестественная тишина. Все прекратилось: движения, разговоры и даже мысли собравшихся темпларов — самое важное для могучего воина и мага, который был нужен где-то далеко, но который не мог увидеть своими глазами это далеко из-за круговорота мыслей кругом.
Я слышу тебя , Хаману проверил трясущееся пятно — сознание своего темплара — и нашел имя, Анделими. Держись, я с тобой .
Его слова немного успокоили женщину-темплара, но не были полной правдой. Хаману глядел на юго-восточную границу глазами женщины. Ее зрение не было так остро, как его, но тем не менее он увидел то, что хотел: черные черви ползли по поверхности песка и соли, приглушая ее обычный болезненный для глаз блеск.
Армия немертвых , псионически сказал он Анделими полную правду, подтверждая ее собственные опасения.
Мы не можем контролировать их, О Могучий Король .
Контролировать немертвых — из всех тайн и загадок сотворенной Раджаатом Черной Линзы эта так и осталась неразгаданной. Как и другие Доблестные Воины, Хаману имел огромную власть над смертью во всех ее формах. Он мог вызвать смерть бессчетным числом способов, мог и защитить от смерти, но всегда платил за это страшную цену — еще один шаг на пути превращения самого себя в дракона. Его темплары черпали магию из Черной Линзы, и это был фундаментально-другой сорт волшебства, совсем не тот, который Раджаат даровал своим Доблестным Воинам.
Магия, которую его темплары качали из Черной Линзы, не ускоряла преобразование в дракона, а также не превращала обычную жизнь в пепел. И, так как немертвые не хотели есть и пить, не уставали и не страдали, Доблестные Воины иногда даровали своим живым темпларам способность поднимать жертв предыдущих сражений в тот момент, когда казалось, что наступающий отряд врагом уже мог праздновать победу.
Что случалось не часто.
Как только темплар поднимал немертвых и заставлял их сражаться, он или она должны были считаться с возможностью, что кто-то другой может перехватить управление ими. Не с теми же шансами, конечно. При прочих равных условиях более опытные темплары контролировали немертвых лучше, чем менее опытные — не считая, конечно, самых искушенных священников, друидов, волшебников или самих Доблестных Воинов, которые легко перехватывали управление немертвыми почти у любого темплара.
Хаману лично проверял способности своих темпларов к управлению и наблюдал за тем, как те, у которых оказывался необходимый талант, проходили обучение. Военное бюро никогда не разрешило бы Анделими и другим двадцати темпларам ее манипула выйти за ворота не имея с собой опытного темплара-некроманта — особенно на юго-восток, где земли Урика граничли с владениями Джиустеналя.
Хаману пошевелил мысли Анделими. Где ваш некромант?
Рихаен пытался, О Могучий Король , уверила она его. И Ходит тоже…
Ее глаза опустились на твердо-утоптанную почву слева от ее ног; Хаману перехватил контроль над ее телом и повернулся направо. Анделими была сержантом военного бюро, ветераном, сражалась почти два десятилетия в самых разных битвах. Она умела сражаться не хуже, чем ее король, но инстинкты глубже знания, и она скорее умерла бы, чем бросила взгляд направо. Хаману держал открытыми ее глаза достаточно долго, чтобы увидеть все, что нужно.
Рихаен пытался…
Мысли Анделими были тусклыми и мрачными. Она едва не плакала. Мертвый эльф был ее любовником, отцом ее детей, вкусом сладкой воды на ее языке.
Рихаен пытался повернуть назад армию немертвых, но эти трупы поднял тот самый Доблестный Воин, который разорвал связь между королем Урика и темпларами Урика. Вместо того, чтобы управлять миньонами Джиустеналя, Рихаен сам попал под их контроль. Его сердце остановилось, и он сам стал немертвым, которым управлял кто-то другой. Ходит, которая также была очень талантлива и отлично подготовлена, попыталась — глупо — перехватить управление Рихаеном, и ее постигла та же судьба.
Оставшиеся темплары манипула, включая Анделими, вынуждены были сражаться со своими собственными немертвыми. Это было совершенно невозможно без обращения к магии, и любой темплар нес с собой травы, масло или оружие, чтобы сделать это. Но то, что сделал тот, кто поднял армию Джиустеналя, Рихаену и Ходит, невозможно было исправить. Для них заклинание немертвости было необратимо. Их тела валялись на земле. Ни одной знакомой черточки не осталось на теле любимого эльфа Анделими, за исключением серебряного медальона некроманта и нескольких прядей его длинных коричневых волос, плавающих в луже его отвратительно пахнувшей крови.
Ради своих собственных воспоминаний о Дэше и Дорин, Хаману мог бы оставить Анделими наедине с ее горем. Но именно ее мука прорвалось через завесу Дрегоша, и ради Урика он не мог показать слабости, не было времени на плач по умершим.
Анделими!
Она уже распласталась на земле. Он заставил ее подняться на ноги.
Где остальные солдаты твоего манипула? Кто выжил?
Хаману не хотел бы, чтобы она опять увидела то, что осталось от Рихаена, но ему нужно было видеть. Он заставил ее открыть глаза и смахнул с них ее слезы. Пятнадцать выживших темпларов стояли фалангой за Анделими. Их разнообразные медальоны открыто висели на груди. На их лицах было написано поражение, так как он не слышал, как они призывали его. Они знали, что случилось — сейчас он был в сознание Анделими — и знали, что это случилось слишком поздно.
Мы не бросили оружие, О Могучий Лев! Мы сражаемся , О Великий Хаману! выкрикнул адъютант манипула королю, зная, что Хаману глядит на него глазами женщины. Он ударил окровавленной рукой по левой груди, приветствуя своего короля.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45 46