- Обожаю шампанское... - и мужиков. - Лена заглянула в глаза Реброву.
- Ты уедешь, и у меня будет другой. Не обидно?.. Только без вранья!
- Отчего ж... - Ребров гладил ее руку, - обидно.
- Врешь ты все! - Лена рассмеялась. - Если б я исчезла навсегда...
прямо сейчас... на глазах... ты б и не вспомнил. Никогда!
- Пожалуй, - не стал юлить Ребров.
- Именно это держит! - Раскрыла карты фрау-мадам-сеньора, давно
освоив и полюбив игры в откровенность. - И еще! Ты всех настроил против
себя. Совболото тебя не приняло. Гонору много. Все только и гадают: кто за
тобой стоит?
- Я знаю в Москве женщину... редкостно хороша... с ума сходит, чтобы
узнать: кто за мной стоит?..
Шестопалова поджала губы:
- Лучше меня?
- Совсем другая! - Ребров тоже отпил.
- Пошел к черту! - В притворном гневе выкрикнула Лена. - Учти, в
совболоте и не такие тонули!

За столом, в охотничьем домике, сидели маршал авиации, Сановник,
Мастодонт, Марь Пална, Седой и представитель братской партии. Прислуживали
маршальские денщики. У стен густо синели вороненые стволы охотничьих
ружей: у маршала трофейный "зауэр три кольца", у Мастодонта "уитэрби", у
Сановника бельгийская двустволка-вертикалка. Представителю вручили
тульское ружье, не раз выручавшее и других представителей и служившее
подобно резиновой шапочке или плавкам напрокат в бассейне.
Марь Пална обошлась без ружья, Седой также демонстрировал сугубо
мирный нрав, на выстрел не претендовал и охота его, не менее
захватывающая, разворачивалась в дебрях обмолвок, случайно оброненных
фраз, красноречивых вздохов... Седой перебирал мысленно каждое словцо,
перемывал, будто золотодобытчик в поисках бесценных крупиц недоступных
сведений.
Закусь на сей раз обеспечили деревенскую: на столе на полотенцах,
расшитых по углам красными петухами, громоздились соленые грибы, моченые
яблоки, четыре разновидности квашеной капусты, маринованные чесночные
головы с кулак младенца, блюда зелени - кинзы, петрушки, укропа, аниса -
соленые арбузы и фисташки, присыпанные солью, привезенные Мастодонтом из
последней поездки к азиатским подопечным. На отдельном блюде дымились
домашние пироги. А чуть поодаль в фольге, чтобы не растерять пар и не
истечь жирком, прел, ожидая срока, молочный поросенок. По торцам стола и в
центре - бутылки водки со слезой, по две, по три вместе напоминали группки
деревьев на безлесых пространствах.
Маршал запустил в пасть тонко шинкованные капустные локоны, запил
домашним квасом:
- Смертельный выстрел мой... выходит, губы мои... заливные губы лося!
А? - Маршал толкнул в бок худосочного представителя, озабоченного
нетрадиционностью стола: Икры нет! Что жрать?..
Марь Пална разломила пирожок и протянула половину Сановнику -
интимно, будто участнику общего заговора: впрочем, отчего будто? Сидевшие
за столом и были заговорщиками...
Седой улыбнулся. Мастодонт схватил винтовку, переломил, приставил
ствол к уху Представителя, гаркнул:
- Что, брат, нос повесил? Кавьяр ищешь? Держи! - Вынул из толстых
охотничьих штанов банку, протянул Представителю.
Сановник сжевал пирожок, наклонился к Марь Палне, зашептал. Седой
обратился в одно сплошное ухо, хотя безразличием его лицо напомнило
камень.
К охотничьему домику примыкала баня: кроме Мастодонта присутствующие
кутались в длинные махровые простыни с квадратными черными печатями в
углах МО СССР.
Седой пошел за чаем, подтянул простыню, чтобы не возюкать по
выскобленному до белизны полу. Марь Пална увидела на икре Седого, рядом с
темными пятнами варикозного расширения вен голубую русалочку.
Марь Пална впилась в татуировку, бросилась к сумочке и... удалилась.
В туалетной комнате заперла щеколду, вынула из сумки простенький, размером
чуть более железного рубля медальон. На серебре крышки выгравирован
вензель с завитками и... переплетениями. Марь Пална щелкнула крышкой...
заглянула и упрятала медальон. Вышла к мужчинам.
Сановник разрезал поросенка, обратился к Мастодонту:
- Что Ребров... успокоился?..
Мастодонт отвечать не возжелал, пошел багровыми пятнами и даже
отставил, так и не опрокинув, полную рюмку.
Марь Пална оттащила Сановника к окну. Седой сызнова обратился
единственно в слух, но... бесполезно - маршал бездарно терзал струны
гитары и вопил с удручающей монотонностью:
- ...и танки наши быстры... и танки наши быстры... и танки наши
быстры...
Марь Пална приникла к Сановнику. Мастодонт исподлобья наблюдал за
парой: о приятности зрелища и речи не шло, но... и негодовать глупо.
Мастодонт с легкой руки Марь Палны уже не дурно "отжал" Сановника,
подхарчился информушкой экстра-класса и хорошо понимал: не задействуй
прелестей Марь Палны, бесценный канал накроется. Мастодонт крякнул,
хрипанул, вырвал из рук маршала гитару:
- Давай, сокол! Давай примем!
Готовность сокола к принятию горячительных равных не имела. Звякнули
рюмками. Выпили. Заброшенный заботами старших, Представитель ковырялся с
банкой икры, пытаясь допотопным консервным ножом отодрать крышку и
добраться до содержимого. Такой открывалки Представитель не токмо не
видывал, но определенно и не слыхивал о таковской никогда.
- Варвар! - Пожалел маршал, вырвал консервный нож у Представителя. -
Вот деревня! Дай помогу!
Сановник зло зыркнул на воина, маршал, памятуя печальный опыт
Лаврова, припомнив необходимость привечать товарищей из братских партий,
заулыбался, залопотал:
- Экий ты, брат... не боись... минута, и ты весь в икре!
Марь Пална, глядя в окно на снега, тянущиеся к горизонту, черные
полосы лесов и одиноко дымящуюся трубу крохотного заводика, призналась
Сановнику:
- Сто лет знаю Седого... а фамилию его не знаю, называл какие-то...
сразу видно, липовые...
- Прут его фамилия, - обронил Сановник, думая о своем, - Павел
Устинович Прут, сокращенно - ПУП. - И засмеялся.
Похоже, Седой услышал "ПУП", а может и нет, а может, решил, что народ
размечтался о супе, как случается после обильной выпивки.
- Прут, - едва слышно повторила Марь Пална.

Черная "Волга" плавно въехала на площадку перед Новодевичьим
монастырем. Из машины вышла Марь Пална, нырнула в ворота в основании
надвратной Преображенской церкви. Уперлась взором в единственный золоченый
купол Смоленского собора и взяла правее к церкви, миновала раскидистое,
много более, чем столетнее, дерево, оставив по правую руку палаты музея
старинных изразцов. Вошла в Храм божий. Поднялась по загнутым краям
вылизанных временем и сотнями тысяч ног ступеней, глянула вскользь на
расписание церковных служб слева от еще одной двери в церковь. Пропустила
горбунью, источавшую запах ладана и тлена, вошла...
Сотни свечей возносили скромные огни ликам святых. Купила три
рублевые свечи. Проскользнула в зал, шла служба, с хоров доносилось
пение... поп в белых облачениях читал неслышные Марь Палне церковные
тексты.
Марь Пална зажгла все три свечи перед ликом Богоматери, вставила в
крохотные латунные оправы, перекрестилась, приблизилась к резному алтарю.
Богомольные старушки по разному восприняли явление в этих стенах
странно яркой, очевидно мирской особы: кто зашикал, кто пригвоздил злыми
зрачками, кто оделил добрым взглядом, памятуя, что в церковь ходят не
казнить, а прощать...
Марь Пална, глядя на алтарь, шептала, и если прислушаться, похоже,
лишь одно всего слово: ...Прут... Прут!.. На молитву никак не походило. На
счастье, в церквях слушают глас Божий или, в крайнем случае,
прислушиваются к себе, а никак не к соседу, что - каждый согласиться -
есть привилегия служителей иных культов.
Марь Пална перекрестилась и пошла назад, на ступенях раздала деньги
нищенкам в низкоповязанных платках.
Марь Пална обошла церковь сзади, проскользнула мимо Лопухинских
палат, обошла могилы позади Смоленского собора и по аллейке с золотоглавым
склепом и соловьевскими надгробиями по правую руку направилась к выходу. У
циферблата солнечных часов на стене помещения церковной канцелярии
встретила Мозгляка, не удивилась, лишь спросила:
- Гуляешь?
Мозгляк кивнул, сально засияв всеми порами:
- А ты?
- Тоже гуляю. - Марь Пална стянула губы в трубочку, как всегда в миг
напряженных размышлений, пошла в ворота.
...В машине шофер выбрался из дремы, не оборачиваясь сообщил:
- Герман Сергеевич велели к нему!

На вилле в стиле пьемонтского барокко, на берегу Боденского озера
Мадзони устроил прием.
За столом, среди прочих, сидели Ребров, Лена Шестопалова и Цулко...
Мадзони - гостеприимный хозяин виллы - рядом с Ребровым. В центре стола,
на овальном голубом блюде метра в полтора возлежала запеченная рыбина.
Глаза рыбины обладали странной, как у Джоконды, особенностью: куда бы вы
ни направились, они смотрели на вас!
Мадзони часто склонялся к Реброву, что-то нашептывая. Ребров
внимательно слушал, по губам его блуждала улыбка - упрямая,
обнадеживающая? Не разобрать.
Наконец, Ребров вытер салфеткой рот. Поднялся, вслед за ним поднялся
и Мадзони. Мужчины подошли к балюстраде, любуясь панорамой внизу.
- Значит, нет? - Мадзони устал играть добряка, зрачки владельца
"Банко ди Бари" сузились.
- Значит, нет. - Любезность, расположение к хозяину виллы не покинули
Реброва.
- Жаль. - Мадзони развел руками. - Я сделал все что мог...
Ребров сбежал по лестнице, у одной из двух ваз с цветами по обеим
сторонам лестницы стояли двое с мотоциклетными шлемами. Парни скользнули
по Реброву безразличными взглядами, будто видели впервые.
Ребров замер... дружелюбно вгляделся в обоих - все же помню - нет не
ошибся! Приветливо кивнул.
На верху лестницы возник Мадзони, венчая широкий многоступенчатый
пролет, как ожившая статуя.
Юноши с мотоциклетными шлемами посмотрели на Мадзони, легко читая
только им ведомое в глазах хозяина, потом на Реброва и... также дружески
кивнули.
Ребров сел в машину, его догнала Лена Шестопалова, плюхнулась рядом,
высоко задрав колени. Ребров отъехал на самой малой - дорога шла под уклон
- жиманул на тормоз, машина встала, как вкопанная. Еще раз двинул на самой
малой и еще раз вжал педаль тормоза - машина замерла, Лена ткнулась в
лобовое стекло - тормоза держали мертво.
- Ты что? - Взвизгнула женщина.
- Ничего. Проверяю тормоза. - Ребров отъехал от виллы Мадзони всего
несколько сот метров, остановил машину, полез под капот, потрогал жгуты и
патрубки - вроде все в порядке. Полез под машину.
- Ты что, рехнулся? - Лена выскочила из машины.
- Темно... ни черта не видно! - Ребров отряхнул ладони.
- Что ты ищешь? - Не утерпела Шестопалова.
- Сам не знаю... - Ребров вынул из кармана белоснежный платок,
протянул женщине. В слабом свете тускло мерцали серебряные искры.
- Что это? - изумилась Лена.
- Металлические опилки. - Ребров спрятал платок.
- Ехать дальше опасно. Не знаю что пилили... рулевые тяги?.. или
крепления переднего колеса?.. Пошли! - Ребров захлопнул дверцу машины,
запер и потянул женщину за собой на дорогу. Мимо проносились автомобили,
выхватывая фарами густую зелень кустов и двоих - мужчину и женщину -
взявшихся за руки. Сверху от виллы донесся мощный гул, он нарастал,
накатывал как волна, пока не обратился в рев, затем в визг - на бешеной
скорости пронеслись два мотоциклиста. Реброва, его машину и женщину,
скорее всего не заметили...
Через пару минут двоих подобрали, еще через час они входили в
квартиру Шестопаловой. Ребров позвонил в аварийную службу, сообщил
километр, где оставил машину, ее номер и... свой служебный адрес.
Легли спать. Утро известило о себе ярким солнцем и резким телефонным
звонком. Лена спросонья подняла трубку:
- Аварийная служба? - И протянула трубку Реброву.
- Слушаю. - Ребров попытался присесть, опираясь о подушку.
Трубка сообщила:
- Счастье, что вы не поехали... машина б не прошла и пяти
километров... глубокие пропилы у рулевых тяг... и колесных креплений...
Ребров положил трубку, соскочил с кровати, прошлепал на кухню, сварил
кофе...
Подошла Лена, заспанная, в халате и все же... красивая, яркоглазая,
порочная и готовая предаться пороку без остатка. Погладила Реброва,
поворошила волосы:
- Зря упираешься... лбом стену не пробьешь...
- Ну, почему? - Ребров отпил кофе.
- Почему? Да потому, что ты - дите. А кругом взрослые... Знаешь,
например, что я - человек Цулко?
- Ты?! - Изумление Реброва поразило Шестопалову.
- Я!.. Я!.. И вчера в полночь, когда ты отключился, Пашка звонил... я
сказала ему про тормоза... про железные опилки... про тяги и колеса...
- А он? - Прервал Ребров.
- Он?.. Сказал, что ты - осел. - Лена оседлала скамейку, высоко
подогнув полы халата. - Слушай, Ребров, помнишь про вечный двигатель? Его
создать нельзя, но зато можно создать вечную систему. Наша система - с
доносительством, круговой порукой, враньем - вечна. Она будет
видоизменятся, чтобы ввести в заблуждение дурачков вроде тебя, но...
посмотришь, править бал будут те же персонажи... их дети, близкие,
доверенные...
Ребров оделся, подошел к двери:
- Значит, все докладываешь?
Лена стояла рядом:
- Нет... только то, что посчитаю нужным. Цулко интересовался, как ты
в койке? Я ответила, что в моей - представляешь в моей! - практике такой
впервые. Пашка чуть не онемел... от зависти.
- Вранье, - с улыбкой опроверг Ребров, - твердый четверочник, не
более...
- Даже троешник! - оборвала Шестопалова. - Но... свой троешник...
даже не представляешь, как это важно.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20