— Веник — в коридоре, — язвительно проинформировала Шпулька. — А что касается куда, так некуда. Разве что в сковородку, да вряд ли Янушек позволит её отвязать…
Все были настолько поглощены сбором мелочи, что не обратили внимания на рёв мотора во дворе. Только резкий гудок вернул их к действительности. Шпулька вскочила на ноги.
— Грузовик!
— О Господи! Собирайте скорее! — испугалась Тереска. — Быстрее, чтобы эти жлобы не увидели!
— Что, боишься — отберут? — сострил Зигмунт.
— Дурак, смекнут, что их клад уже нашли и им здесь делать больше нечего! Черта лысого ты получишь, а не грузчиков!
— Холера! Правильно… Скорее!
В жуткой спешке ребята хватали монеты и бросали их в жестянку вместе с прочим мусором. В кухню влетел Янушек и встал как вкопанный.
— Черт! Что это?..
— Тихо! — зашипела на брата Тереска. — Замурованный клад. Давай, собирай быстро!
— Как же?..
— Да заткнись ты! — прикрикнул на него Зигмунт. — Собирай, а я пойду к этим, а то ещё сюда припрутся…
— Не стой столбом, собирай! — рассердилась Тереска. — Я сейчас все объясню…
К Янушеку вернулась способность двигаться. Он рухнул на колени и начал старательно сгребать монеты, шёпотом требуя у сестры разъяснений. Тереска коротко описала происшествие. Янушек поднялся и посмотрел на историческую стену.
— Что хотите делайте, а я отсюда не двинусь, пока эту стенку не раздолбаю, — категорически заявил он. — А сопляк мне поможет, у него здорово получается…
Переполненный барахлом грузовик уехал, делая первую ходку, а вместе с ним отправились Зигмунт и трое добровольных грузчиков. Они так рьяно взялись за работу, что машину загрузили в рекордное время. Тереска со Шпулькой упаковывали остатки соседского имущества. Грузовик должен был забрать их вторым рейсом. Янушек обнаружил в треснувшей стене ещё одну такую же жестянку с довоенной мелочью.
— Что за люди! — заметил он с огорчением. — Подавали нищему самые грязные и задрипанные монетки! Будь они новенькие и блестящие, тогда другое дело. Приятель у меня собирает, я-то знаю! А такие — кто же купит. Разве что некоторые, самые редкие.
— Все равно: пустячок, а соседям будет приятно, — Тереска опять с головой ушла в хозяйственные вопросы. — Посуда поедет грязная, сосед вернётся — помоет. Так и быть, можно её замочить. Что-то моё человеколюбие на глазах тает. Янушек, отцепись ты от клада и принеси ещё пару газет из макулатуры!
После неудавшейся попытки Петруся запихать сестрёнку под грузовик детей заперли в абсолютно пустой квартире Шпульки и Зигмунта, где их предоставили самим себе. Шпулька считала, что там нет ну ничегошеньки, что можно было бы испортить или разрушить. Стены ещё держались, никакие провода не торчали, кроме как с потолка, но до него детям не достать. Жутко уставшие Тереска со Шпулькой проверяли, все ли они собрали, чтобы потом у соседей не было никаких претензий. Янушек приволок газеты.
— Сначала вынес на помойку, а теперь, вот, понемногу назад приношу, — недовольно сказал он. — Мартышкин труд. Там какой-то шум в вашей квартире.
Подруги посмотрели на мальчишку совершенно пустыми глазами.
— Кому говорю! Там шум какой-то!
— Какой… шум?… — умирающим голосом спросила Шпулька.
— Не знаю. Вроде как что-то рушат. Ну, чего уставились? Я бы сходил и посмотрел.
— Я не пойду, — отперлась Тереска.
— Я тоже! — поддержала Тереску Шпулька.
— Пожалуйста, я сам могу сходить, — предложил Янушек.
Поколебавшись, Шпулька согласилась. Обе девчонки молча дожидались его возвращения.
— Классные дети! — восторженно доложил мальчишка. — Плиту разбирают. Уже выдрали такую железяку, вроде вертела. Все в саже, как чертенята.
Тереска со Шпулькой не выдержали и побежали в соседний подъезд. Петрусь и Марыська были настолько поглощены своим делом, что даже не обратили внимания на девчонок. Те молча стояли в дверях, наблюдая за нелёгким трудом малышей.
— А тебе казалось, что здесь больше ничего нет, — горько заметила Тереска, качая головой.
— О плите-то я и не подумала, — призналась Шпулька. — Слава Богу, что я их не вымыла. Так теперь и поедут.
— Спятила? Они же все перепачкают! Сажа-то жирная!
— Ничего. Оботрём их газетами. А я-то раньше думала, что дети должны быть всегда чистыми. Теперь у меня иное мнение. Вот что значит — опыт! Янушек, ещё парочку газет…
— Лучше их в эти газеты завернуть и обвязать верёвкой, — посоветовал Янушек. — Я во дворе видал бельевую верёвку.
— А это мысль! — похвалила Тереска.
— Езус-Мария! Верёвку забыли! — охнула Шпулька. — Она соседская! Это же счастье, что дети плиту разобрали!..
В новой квартире соседей собралась вся компания. Уже наступил вечер. Отдраенных в ванне детей загнали спать, куча рваной бумаги, газет и тряпок была сметена в угол, коробки, тюки и чемоданы свалены в одной из комнат, в остальных комнатах мебель стояла так чудно, что хоть её было и немного, квартира превратилась в настоящий лабиринт. На высказанные замечания по поводу оригинального интерьера Зигмунт заявил, что он не намерен устраивать здесь бальные танцы, и категорически отказался вносить какие бы то ни было изменения. У него тоже уже не осталось никаких сил.
— Тебе-то хорошо, — пожаловалась Шпулька. — Можешь идти к нам домой и отдыхать. А мне придётся здесь ночевать, а что эти детки утром учудят, один Бог знает. Нельзя их одних оставлять.
Тереска принесла себе из прихожей стул, но тут же вскочила и стряхнула рукавом штукатурку, затем внимательно осмотрела обивку и снова села.
— Странно, везли через весь город, таскали туда-сюда, переворачивали, а штукатурка держится, — печально заметила она. — Обивка такая цеплючая, что ли… Ты не в курсе, соседи не собираются пылесос покупать?
— Не знаю, что они собираются, а только штукатурка и в диване тоже. Но мне все равно. Буду на нем спать, и конец! Эта штукатурка у них на всей мебели, что в комнате стояла. Тут аэродинамическая труба нужна, а не пылесос…
— Во всяком случае, худшее уже позади, — заметил Зигмунт, сидящий на коробке с книгами, прислонясь к стене и вытянув ноги почти до середины комнаты. — Я вам ещё не говорил, этот шофёр очень нас хвалил.
— Какой шофёр?
— Дружок соседский. Я ему все рассказал, пока ехали, я в кабину сел. Ему наша идея использовать этих лабухов как дармовых грузчиков жутко понравилась. Сказал, что сам бы так сделал, а с администрацией заводиться — дохлый номер. Уж он им дал жару, ну и я не отставал. В нашей квартире — прямо дворец. Смотреть больно. Три раза все переставляли.
— Как же ты их заставил-то? — удивилась Тереска.
— А я и не заставлял. Просто дурачком прикинулся. Они уже бежать хотели, а я все озирался — такой несчастный, такой беспомощный, ну чуть не плакал и все пытался сам двигать. Ясно было, что я — полный идиот и никуда не уйду, пока все как надо не расставлю. Ну, и что им оставалось? Помогали как черти, лишь бы поскорее закончить. В результате они таскали и передвигали, а я только пальцем показывал: это сюда, это левее… Дружок соседский, зная в чем дело, чуть со смеху не помер. Жаль, что здесь так же не получилось.
— Ну, тут уж им нечего было ждать. Хорошо, хоть в квартиру занесли. Свалили как попало и помчались к своим сокровищам.
— И примчались. Так их этот клад и дожидается! — удовлетворённо пробормотал Янушек, сортировавший и пересчитывавший на свободном клочке пола содержимое двух довоенных коробок из-под леденцов.
— Если ваши соседи честные люди, нам причитается восемьдесят шесть злотых и двадцать пять и две десятые гроша, — подвёл итог мальчишка. — Десять процентов от найденного. Ну, две десятые, так и быть, можно простить.
— С чего это нам причитается? — возмутилась Тереска. — Это же Петрусь нашёл, а не мы!
— Ну и что? А не мешало бы нас отблагодарить за переезд. А впрочем, я же не говорю, что судиться с ними буду, просто на всякий случай посчитал.
— Думаю, когда они сюда войдут и все это увидят, благодарность у них вмиг улетучится, — буркнул Зигмунт.
— Хотелось бы знать, когда ваш сосед вернётся, — задумчиво произнесла Тереска. — Нам послезавтра в школу. Придётся, наверное, по очереди ходить…
Развалившаяся в кресле Шпулька вдруг резко выпрямилась.
— Вы видели когда-нибудь законченную кретинку? — спросила она странным голосом.
Все дружно посмотрели на неё. Янушек для этого выполз на четвереньках из-за стола. Лицо девчонки выражало некую смесь глубокого огорчения и смущения, а щеки горели ярким румянцем.
— Как я понимаю, мы как раз имеем удовольствие её видеть? — с огромным интересом спросил Зигмунт.
— Вот именно. Я только теперь вспомнила, что у соседки есть мать.
— Кукушка? — заинтересовался Янушек.
— Какая кукушка?
— Мать эта, спрашиваю, кукушка?
— Почему кукушка?
— Ну как же. Ведь её здесь нет. Значит, она свою дочь бросила на произвол судьбы. Нормальные матери над своими детьми трясутся…
— И правда, в такую тяжёлую минуту настоящая мать свою дочь не оставила бы. Шпулька замахала руками:
— Да какая кукушка, замолчите вы наконец! Она должна была или сюда приехать, или забрать внучат к себе, в деревню. Где-то под Груйцем. Через неделю. Я же вам говорила, что соседка на десять дней раньше рожать решила. Откуда её мать могла знать? И вообще, к вашему сведению, кукушки не бросают, а подбрасывают своих детей кому-нибудь!
— Нечего за них заступаться! А вообще-то могла бы ей и сообщить.
Шпулька сразу замолчала и посмотрела на остальных с явным раскаянием и смущением.
— Могла бы. Да вот только сейчас о ней вспомнила. Вот я и спрашиваю, видели вы когда такую законченную кретинку?
Тереска осуждающе взглянула на подругу.
— А адрес этой соседкиной матери у тебя есть? — сурово спросила она.
Шпулька тяжело вздохнула и плюхнулась назад в кресло.
— Был, — призналась она. — Соседка дала, когда уезжала в больницу. То есть не уезжала, а скорая её забирала. Дети, конечно, ревели, и я, как ты сама понимаешь, тут же его потеряла. То есть я листок с адресом спрятала так, чтобы легко было сразу найти.
Сказать тут было нечего.
— А вообще-то я эту мать видела, — с сожалением добавила Шпулька. — Она одна десятерых грузчиков заменит.
К Тереске вернулся дар речи.
— Ну и балда же ты! Шевелись давай! Пиши записку!
— Какую записку?
— Соседке. Меня же туда к ней не пустят. Пусть снова адрес даёт. Отправим телеграмму, срочную. Завтра вечером эта мать будет здесь.
Шпулька обрела новые силы. На клочке обёрточной бумаги она огрызком зеленого карандаша — единственной письменной принадлежности, которую удалось отыскать в детских игрушках — принялась царапать записку. По мере того как она писала, девчонка преображалась. Видимо, сама мысль, что наконец можно будет избавиться от Петруся и Марыськи, действовала на Шпульку самым живительным образом.
— Боюсь, она мало что поймёт, — беспокоилась она. — Ты уж ей дома на нормальной бумаге допиши, а то у неё удар будет. А матери дай здешний адрес, чтобы знала, куда ехать. Я тут буду ждать. Если она до вечера не появится, честное слово, отведу обоих в милицию и брошу под дверью.
— А ведь кое-кто ещё совсем недавно категорически высказывался против чрезвычайных событий и выражал желание жить обычной повседневной жизнью, — ехидничала Тереска, старательно пряча послание на обёрточной бумаге. — Позволь тебе заметить, что переезд — вполне житейское дело, так же как командировка и даже пребывание в роддоме. А уж о воспитании детей и говорить нечего. Этим масса народу занята. Обычное дело, как ты и хотела…
— Разве я такое говорила? — возмутилась Шпулька.
— Ещё как! — подтвердил Янушек. — Я своими собственными ушами слышал. Ты говорила, что все каникулы имела дело со всякими чрезвычайными приключениями, все это тебе осточертело и ты хочешь чего-нибудь нормального.
— Она и вправду так сказала? — переспросил Зигмунт.
— Честное пионерское!
— Ну, знаете… Что у меня сестра не в себе, я, конечно, догадывался, но чтобы настолько…
— Отцепитесь вы! — рассердилась Шпулька. — Даже если и сказала, что тут такого? А теперь передумала. Могу же я передумать? И категорически вам заявляю…
Шпулька сделала паузу, набрала воздуху и, торжественно выпрямившись, закончила:
— Заявляю при свидетелях, чтобы потом ничего не говорили, что с нормальными событиями никакого дела иметь не желаю! С меня хватит. Если уж что-то должно происходить, то пусть это будут происшествия в высшей степени необыкновенные и удивительные!…
* * *
В холле роддома Тереска терпеливо дожидалась ответа от Шпулькиной соседки. Направили её сюда из приёмного отделения, где все стояли на ушах, так как роддом как раз был дежурным, и ни от кого нельзя было добиться толку.
Тереске наконец удалось передать соседке записку на обёрточной бумаге вместе с красивой открыткой, и теперь она с интересом наблюдала за происходящим вокруг. Из глубин коридора появлялись молодые женщины, сияющие и в то же время нервничающие, медсёстры торжественно выносили за ними младенцев, ожидавшие женщины постарше начинали ахать и причитать над новорождёнными, мужчины с цветами бросались поздравлять жён, сестры передавали какие-то вещи, давали советы и инструкции, цветы жутко мешали, никто не знал, куда их девать, и все что-нибудь обязательно забывали. Вслед за одной из дам вынесли два пустых сифона, и муж этой дамы совершенно потерял голову, не зная, чем ему в первую очередь заняться: сифонами или женой. Сестры предпринимали героические усилия, стараясь выпроводить молодых матерей и встречающих на улицу, где поджидали самые разнообразные автомобили. В конце концов холл совсем опустел, выплыла последняя счастливая мамаша, вынесли последнего младенца, и последний молодой отец вышел из роддома, оставив на стуле женский плащ и зонтик. Тереска проявила милосердие и, нагнав его, вручила забытые вещи, затем снова вернулась в больницу.
Какое-то время она сидела одна, но недолго. Появилась медсестра, несущая малыша, и молодая женщина, которую никто не ждал. Загнанная сестра передала ребёнка матери, пробормотала что-то о такси и исчезла в недрах роддома.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26