“Надо было давно уволить Джо Пирсона, — думал он, — но я не сделал этого, откладывал со дня на день, играл в политику, убеждал себя, что действую разумно, а на самом деле я просто предавал интересы медицины”.Он взял протянутое стерильное полотенце, вытер руки и дал надеть на них перчатки.— Ну что ж, можно начинать, — сказал он Дорнбергеру. Крохотное существо, вынутое из инкубатора, лежало на подогретом операционном столе.Окруженный врачами-стажерами, сестрами и практикантками, О'Доннел начал операцию, привычно объясняя свои действия. Таких операций он провел немало, и движения его были точны и уверенны, голос ровен и бесстрастен. Он работал и он учил.— Полное замещение крови, как вы, должно быть, знаете, — О'Доннел окинул быстрым взглядом сестер-практиканток, — это, в сущности, процесс медленного сцеживания крови пациента и одновременной замены ее кровью донора. При условии полной совместимости групп крови. Процедура повторяется многократно равными дозами, пока кровь больного, содержащая антитела, не будет замещена свежей кровью донора.Операционная сестра перевернула бутыль с кровью, закрепленную на подвижной подставке над операционным столом.О'Доннел взглянул на лицо младенца и с удивлением подумал, что оно отнюдь не безобразно, как это часто бывает у недоношенных детей. Малыш, пожалуй, был хорошеньким. Мысли на секунду отвлеклись — как несправедливо, что все обращено против него, такого слабого и беззащитного.Минут через двадцать тельце ребенка затрепетало, и он неожиданно подал голос. Это был слабый, беспомощный писк, скорее вздох, но это уже был признак жизни, и глаза присутствующих радостно потеплели — в них появилась надежда.Но О'Доннел лучше других знал, какой обманчивой бывает надежда. И все же, не удержавшись, сказал Дорнбергеру:— Похоже, что он сердится на нас. А это уже хорошо.— Может быть, немного глюконата кальция? — с надеждой предложил старый акушер.О'Доннел почувствовал, как разрядилась напряженная обстановка в операционной. “Может, мы все же вытащим малыша”. Он помнил еще более невероятные случаи из своей практики. Возможности медицины, в сущности, неисчерпаемы, надо только понять это.— Продолжаем. — Постепенно, по десять миллилитров, сцеживал он кровь ребенка, заменяя ее другой. Десять, десять, еще десять…— Температура падает, доктор, — вдруг встревоженно сказала сестра.— Проверьте венозное давление, — распорядился О'Доннел.— Слишком низкое.— Ухудшилось дыхание. Изменился цвет лица.— Пульс?— Пульс падает!— Кислород!— Температура падает!— Дыхание?— Он перестал дышать!О'Доннел схватил стетоскоп и услышал слабые, еле различимые удары сердца.— Корамин! — отрывисто сказал он. — Укол в сердце — это единственный шанс!
Беспокойство Дэвида Коулмена возрастало. После звонка из университетской больницы они с Пирсоном попытались заняться просмотром хирургических отчетов, но работа не шла. Мысли обоих врачей были далеко отсюда — в маленькой операционной, где решалась судьба ребенка. Прошел уже час, но известий не было.— Я зайду в лабораторию. Может, они что-нибудь знают, — поднялся Коулмен.— Останьтесь. — Это не был приказ. В глазах Пирсона была скорее просьба.— Хорошо, — удивленно согласился Коулмен. Ожидание порядком взвинтило и ему нервы, хотя он прекрасно понимал, что это ничто в сравнении с тем, что испытывал старый патологоанатом. Впервые Коулмен подумал и о своей моральной причастности. И то, что Пирсон ошибся, а он оказался прав, требуя теста по Кумбсу, не принесло удовлетворения. Он поймал себя на мысли, что хочет только одного — чтобы ребенок выжил. Желание было настолько сильным, что он даже несколько растерялся. Еще ничто не задевало его так глубоко. Он старался объяснить это своей симпатией к Джону Александеру. Чтобы хоть как-то скоротать мучительно тянувшееся время, он стал мысленно анализировать случай. Если у ребенка резус-конфликт, то, выходит, у матери сенсибилизированная кровь. Как же это могло случиться? Во время первой беременности, однако, это не повлияло на ребенка. Кажется, он умер от бронхита. И вдруг догадка сверкнула, как молния. Джон говорил о катастрофе, Элизабет чуть не умерла. Ей делали переливание крови. И кажется, неоднократно. В небольших провинциальных больницах переливание крови нередко делали без предварительного определения резус-фактора, особенно при оказании немедленной помощи. Да и о самом резус-факторе медицине стало известно лишь в сороковых годах. Прошло еще десять лет, прежде чем проверка на резус-фактор стала обязательной для всех больниц. Когда Элизабет попала в катастрофу? Кажется, Джон говорил, в 1949 году. Это было в Нью-Ричмонде. Кто оказывал первую помощь? Откуда Джон знает его отца, доктора Байрона Коулмена? Неужели он? Элизабет переливали кровь неоднократно, от разных доноров. Весьма возможно, что у кого-то из них кровь была сенсибилизированной. Видимо, так. А потом в ее крови незаметно образовались антитела, и теперь, спустя девять лет, они угрожали жизни ее ребенка.Его отец был старым врачом, он много и честно работал. Было ли у него время следить за новыми открытиями, читать свежие медицинские журналы? Он лечил, как лечили в те времена все врачи в маленьких городках Америки. Молодые врачи, возможно, уже знали о новых открытиях в гематологии, о редких группах крови. А его отец? Он был уже стар и слишком много работал… “Что это я? — подумал Коулмен. — Разве это может служить оправданием?”Коулмен почувствовал неприятную неуверенность и тревогу. “Не ищу ли я оправдания врачу Байрону Коулмену, который был моим отцом? Вправе ли я судить его так, как судил бы другого на его месте?”И он почти обрадовался, когда вопрос Пирсона прервал его мысли.— Сколько это уже длится?— Всего немногим более часа, — ответил Коулмен, взглянув на часы.— Я позвоню туда. — Рука Пирсона потянулась к телефонной трубке. — Нет, подождем еще, — вдруг сказал он.
Лоб Кента О'Доннела покрылся крупными каплями пота, сестра то и дело вытирала его марлевой салфеткой. Прошло пять минут, как он начал делать ребенку искусственное дыхание, но жизнь уходила из этого крохотного тельца, и О'Доннел с горечью все больше ощущал свое бессилие. Он понимал, что будет означать эта смерть для больницы Трех Графств. Больница не выполнила свой первейший долг — она не обеспечила правильное лечение и уход этому больному и слабому существу. Врачебная ошибка перечеркнула врачебный опыт и знания. О'Доннел делал искусственное дыхание ребенку и, казалось, пытался вдохнуть в слабеющего младенца все свое страстное желание дать ему победить и выжить.“Ты нуждался в нас, а мы предали тебя. Ну пожалуйста, попробуем еще разок, вместе. Мы выходили и из худших положений, поверь мне. Не суди нас так строго за этот один наш промах. В этом мире еще так много невежества, косности, предубеждения и халатности. Ты сам убедился в этом. Но есть еще и другое — есть хорошее, прекрасное, доброе, ради чего стоит жить. Так что, пожалуйста, дыши. Это ведь так просто, но как это важно сейчас…”Руки О'Доннела методично двигались, продолжая делать искусственное дыхание. Ассистент приложил к груди новорожденного стетоскоп. Он долго и внимательно слушал и наконец, отняв стетоскоп, выпрямился. Увидев встревоженный, вопрошающий взгляд О'Доннела, он горестно пожал плечами. Главный хирург понял, что бессмысленно продолжать. Повернувшись к Дорнбергеру, он тихо произнес:— Боюсь, все кончено.Их глаза встретились, и О'Доннел вдруг почувствовал, как его заливает горячая волна гнева. Сорвав маску и перчатки, он швырнул их на пол.— Если я кому-нибудь понадоблюсь, я у доктора Пирсона, — сказал он и вышел из операционной. Глава 21 В кабинете Пирсона раздался резкий телефонный звонок. Патологоанатом вздрогнул, протянул руку к трубке, но так и не решился ее снять.— Лучше вы, — тихо сказал он Коулмену.Коулмен подошел к телефону.Лицо его оставалось бесстрастным, пока он слушал.— Благодарю вас, — наконец сказал он и повесил трубку. Посмотрев в глаза Пирсону, он тихо произнес:— Малыш умер.Пирсон молча принял это известие. Ссутулившись в кресле, с глубокими тенями под глазами, он казался очень старым и больным.— Я, пожалуй, пойду в лабораторию. Кто-то должен сообщить Джону, — сказал Коулмен.И, не дождавшись ответа, оставил Пирсона одного, воплощение немощи и отчаяния.Джон Александер был один в лаборатории. Он даже не повернулся, услышав медленные шаги Коулмена.— Все?.. — с усилием произнес он. Коулмен положил ему руку на плечо.— Да, Джон. Он умер. Мне очень жаль.
Гнев О'Доннела, направленный против Пирсона, сменился глубоким недовольством и презрением к себе самому. Он, О'Доннел, доктор медицины, член Английского королевского и Американского обществ хирургов, главный хирург больницы Трех Графств и председатель ее больничного совета, оказался слишком занятым человеком, чтобы навести элементарный порядок в подведомственной ему больнице. Он, предпочитая от многого отворачиваться, кое на что закрывать глаза, делал вид, что все благополучно, хотя его опыт и совесть подсказывали, что все обстоит далеко не так. Он увяз в хитросплетениях закулисной игры, ужинал с Ордэном Брауном, заискивал перед Юстасом Суэйном в ожидании щедрых пожертвований старого магната, мечтая о новых, красивых зданиях для больницы, в то время как в ней самой у него под носом творилось черт знает что. Теперь больница то ли получит юстасовскую подачку, то ли нет, но цена за нее слишком высока — детский труп в операционной на четвертом этаже.Перед дверью кабинета Пирсона О'Доннел несколько остыл и взял себя в руки. Гнев сменился усталостью. Он пропустил Дорнбергера вперед.Пирсон продолжал сидеть в той же позе, в которой оставил его Коулмен. Взглянув на вошедших, он даже не попытался встать.Дорнбергер заговорил первый. В его тихом голосе не было ни гнева, ни возмущения.— Он умер, Джо. Ты, наверно, уже знаешь, — просто сказал он.— Да, знаю, — медленно ответил Пирсон.— Я все рассказал доктору О'Доннелу. — На мгновение Дорнбергер запнулся. — Мне очень жаль, Джо, но я не мог поступить иначе.Пирсон вяло махнул рукой. От его былой агрессивности не осталось и следа.— Ничего, — сказал он почти безразлично.— Вы что-нибудь хотите сказать, Джо? — спросил О'Доннел ровным голосом.Пирсон медленно покачал головой.— Джо! — О'Доннелу вдруг стало трудно найти нужные слова. — Мы все можем ошибаться…“Нет, это совсем не то, что следует говорить”, — подумал он и, собравшись с мыслями, продолжал уже твердым голосом:— Если я доложу об этом больничному совету, вы знаете, Джо, что за этим последует. Мы можем избежать ненужных испытаний и для вас, и для нас всех, если завтра в десять часов утра вы сами подадите заявление об уходе.— В десять, — так же безразлично повторил Пирсон, посмотрев на О'Доннела. — Хорошо, я это сделаю.В эту минуту в кабинет поспешно вошел Гарри Томаселли. Администратор вошел, даже не постучав, и, видимо, был чем-то взволнован. Он смотрел на Пирсона и лишь потом заметил Дорнбергера и О'Доннела.— А, Кент, хорошо, что и вы здесь. Прежде чем О'Доннел успел ему ответить, он опять повернулся к Пирсону.— Джо, через час у меня состоится экстренное совещание всего врачебного персонала. До этого я хотел бы поговорить с вами.— Экстренное совещание? — резко спросил О'Доннел — Что случилось?Лицо Томаселли помрачнело.— В больнице брюшной тиф. Доктор Чандлер доложил о двух случаях. Есть подозрения еще на четыре. Это эпидемия.
Зал совещаний был переполнен. Весть об эпидемии брюшного тифа быстро стала известна не только всему персоналу больницы, но и врачам города. Вместе с нею полз и упорный слух о падении Джо Пирсона, о его уходе в отставку. Собравшиеся шумно обсуждали обе новости, когда в зал вошли Пирсон, Томаселли и Дэвид Коулмен.О'Доннел уже занял свое место во главе длинного стола. Не было только Чарли Дорнбергера, который также кое-кому уже сообщил о своем намерении уйти в отставку.О'Доннел увидел входившую Люси Грэйнджер, которая приветливо улыбнулась ему. И вдруг вспомнил, что за все утро ни разу не подумал о Дениз, настолько больничные дела заполнили все его мысли. “Понравится ли Дениз то, что она все же оказалась на втором месте? — подумал он. — Сможет ли она понять и примириться? А Люси?” Ему стало как-то не по себе. Почему он всегда их сравнивает? Мысль об одной сразу же вызывала в памяти образ другой. Нет, сейчас не время для этого, пристыдил он себя. Пора начинать совещание.Он постучал молоточком по столу и подождал, пока стихнут разговоры.— Леди и джентльмены, мы все знаем, что эпидемии в больницах — это не такое уж уникальное явление. Они, к сожалению, имеют место гораздо чаще, чем думают обыватели. Это, если можно выразиться, зло нашей профессии. В стенах нашей больницы таится, увы, немало болезней. Они наши враги и только выжидают, чтобы напасть на нас. Я отнюдь не хочу преуменьшать опасности того, что произошло, но нам не следует ее и преувеличивать. Будем соблюдать чувство меры. Доктор Чандлер, прошу вас доложить собранию.Главный терапевт поднялся.— Для начала подведем кое-какие итоги. — Чандлер, держа свои записки, многозначительно обвел глазами присутствующих.“Любит производить впечатление, — подумал О'Доннел. — Но ведь и мне самому внимание публики тоже доставляет удовольствие”.Главный терапевт продолжал:— Пока что у нас два явных случая брюшного тифа и четыре сомнительных. Все больные из персонала больницы, и наше счастье, что пока никто из пациентов не заболел. Судя по числу случаев, мне, как и вам, ясно, что эпидемиологический очаг — в больнице. Должен заметить, что меня, как, наверное, и вас, неприятно поразил тот факт, что обслуживающий кухню персонал не прошел в свое время необходимого медицинского обследования…— Простите, доктор… — остановил его О'Доннел.— Да? — Тон Чандлера свидетельствовал о его явном неудовольствии.— Этот вопрос мы обсудим потом, — успокоил его О'Доннел. — Расскажите о клинических данных.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22