"Личное дело", вернулся к
столу, на ходу полистав папочку, и, сев на свое место, ответил на вопрос:
- Почти полгода. Со второго февраля.
Из низкого мягкого кресла, в которое погрузился Виктор, председатель
Удоев виделся как бюст Героя на постаменте.
- В папочке не написано, есть ли у него какие-нибудь родственники?
Бюст с готовностью полистал папочку еще раз. На листочке
автобиографии задержался.
- Нету у него никого. Сирота. Детдом, спорт, ПТУ. Потом армия, ВДВ,
снова спорт, мастер по стрельбе, первый разряд по конному спорту. Да,
судьба...
- И горевать некому, - сказал Виктор.
- Мы должны горевать. - Удоев назидательно поднял большущий
указательный палец. - Человек погиб, человек!
- А мы ничего не знаем об этом человеке. Ничегошеньки. Скажите, а я
могу повидать этого вашего отставного полковника и конюха? Они вроде вчера
вернулись?
- Вернулись! Вчера! - радостно подтвердил Удоев. - Только повидать их
никак не получится, дорогой!
- Как так? Ведь они у вас работают.
- Не работают! Не работают! - еще радостней объявил председатель.
- Как так? - тупо повторил Виктор.
- Конюх, мальчик этот, - впервые Удоев обнаружил свой акцент - в
слове "мальчик" мягкий знак отсутствовал, - вчера прямо и уволился,
напугался, значит, сильно. А полковник и не работал у нас никогда.
- Он же в съемочной группе как начальник трюкотряда числился.
- Правильно. Я его начальником послал. За Сережей присмотр
обязательно нужен был. Сижу я, думаю - кого послать. И вдруг солидный
человек приходит, на работу просится. Я его документы посмотрел, увидел, в
каких он органах работал, обрадовался, и без всякого оформления направил
на съемки. Как бы испытательный срок ему дал. А вчера он, когда вернулся,
говорит: "Такая работа не по мне. Нервная очень". И ушел.
- Совсем?
- Совсем, совсем. Пожал мне руку и ушел.
- Был Серега и нет Сереги. Растворился в воздухе, - сказал Виктор.
- Да, жалко мне спортсменов. Пропадают ребята. - Удоеву понравилось
словечко "совсем". Им и завершил сентенцию: - Совсем пропадают.
- Но, судя по вашему виду, вы - тоже спортсмен.
- Спортсмен, - с гордостью подтвердил Удоев. - В свое время союз
выигрывал по вольной борьбе.
- А не пропали?
- Потому что я умный, Виктор Ильич, - объяснил свое везенье Удоев.
Виктор выкарабкался из кресла, встал. Встал и Эдвард Гурамович.
- Значит, ничем мне помочь не можете...
- Не могу, дорогой, не могу. Пойдемте, я вас провожу.
- На площадке прокатиться не желаете, Виктор Ильич?
- А что? - завелся ни с того, ни с сего Виктор. - Прокачусь, пожалуй!
- Гришка! - крикнул служителю Удоев. - Подай Орлика!
Где вы, те два месяца в Тургайской степи, где ты, школа великого
наездника Петьки Трофимова, где свист ветра и ропот конских копыт под
тобой?
Виктор, чуть коснувшись холки, взлетел на коня. Нашел стремена,
разобрал поводья и вдруг, жестоко вздернув лошадь, залепил классическую
свечку.
Развернувшись на двух задних, опустил передние, с места взял
укороченным галопом. Мелькали терракотовые стволы сосен, стриженный
кустарник, испуганные жирные амазонки. Хорошо. В конце аллеи, разбрасывая
землю комьями, развернулся и помчался назад. Лихо осадил, эффектно
соскочил, протянул поводья Удоеву и сказал:
- Спасибо. Сколько я должен кооперативу?
- Какой джигит! Какой джигит! - в восхищении мастерством наездника
кавказский человек просто не мог услышать о каких-то деньгах. - Виктор
Ильич, давайте к нам инструктором! На любых условиях!
- У меня свое занятие, Эдвард Гурамович.
- Какое занятие? Скрючившись за письменным столом в прокуренной
комнате? Фу! А у меня свежий воздух, вольные кони, симпатичные дамочки
кругом.
- Заманчиво, но... - Виктор развел руками. - Так сколько я должен за
прокат коня?
- Обижаете, Виктор Ильич, ох, как обижаете!
Пижон несчастный. Закидываясь в седло, потянул правую ногу. В паху
заунывно болело. И ломался-то перед кем? Виктор миновал матово сияющий
"Ауди" и влез в свою трухлявую "семерку".
Парижско-кооперативный оазис находился на задворках парка культуры и
отдыха. Попетляв по боковым автомобильным дорожкам, Виктор через служебные
ворота с недовольным жизнью вахтером выбрался к Ленинскому проспекту и
покатил к столбу с растопыренными в растерянности руками - памятнику
Гагарину.
Теперь киностудия, там понюхать, что и как. Свернул было на
Воробьевское шоссе. И тут же взял налево: под мост, к светофорам по малой
дорожке и вновь на Ленинский. В обратном направлении.
А что киностудия, что киностудия? Целовать еще один пробой? Своих дел
невпроворот. Про себя составил планчик: издательство, автомобильный
мастер, заказ получить - сегодня день писательских пайков, в гильдию
заглянуть и сразу после гильдии в ресторан Дома кино - в кои-то веки
поужинать по-человечески.
В цветочном магазине у Октябрьской площади: за чудовищную сумму
по-европейски упакованную орхидею для редакторши будущей книги, поскромнее
и подешевле - разноцветные гвоздики - для деловых дамочек из гильдии. И
немедленно приступил к выполнению плана.
Выполнив план, Виктор в семь часов вечера уселся за столик у стены в
ресторане Дома кино. Заказал, принесли, приступил было, но уже шел к нему,
приветственно помахивая ручкой, известный режиссер, активный общественный
деятель, художественный руководитель студии, в которой снимался фильм по
сценарию Виктора, и он же приятель с молодых веселых годков.
- Я за рулем, - предупредил подошедшего Виктор. - А тебе заказать?
- Коньячка самую малость, - поморщившись, решил худрук и устало сел в
кресло.
Виктор ухватил за передник пробегавшую мимо официантку.
- Леночка, бутылку коньяка, закуску повтори, а о горячем он подумает.
Леночка продолжила свой бег, а худрук вяло запротестовал:
- Ну зачем бутылку-то?
- Выпьешь, - успокоил Виктор, знал его вечернюю норму.
Обслуживание постоянного и руководящего клиента было молниеносным.
Леночка водрузила посредине стола бутылку коньяка, открыла "пепси" и
нарзан, красиво расставила закуски и сказала:
- Приятного аппетита.
Худрук налил себе одному первую, смакуя, выпил, пожевал хорошей
рыбки, ловко орудуя ножом и вилкой, отведал натуральных огурцов-помидоров,
хрупая поджаренной формочкой, сожрал канапе с печеночным паштетом и, налив
вторую (и не выпив), требовательно и громко приказал:
- Рассказывай, что там у вас на съемках, в этом вонючем Серпухове
произошло.
На рык худрука многие оборачивались.
- Не в Серпухове, - поправил его Виктор.
- Неважно, - перебил худрук. - Рассказывай.
Неизвестно откуда объявились две полузнакомые гражданки, молодые еще
и нахальные.
- Ой, как интересно! - сказала одна из них. - Можно и нам послушать?
- Я этого Сергея знала, - сообщила другая. - Можно и нам послушать?
Артистки, что с них взять. Худрук налил и им.
- Ну, Виктор, Виктор же... - страстно требовала рассказа первая.
Слаб человек, нестоек мужчина. Вдохновленный обещающими женскими
взглядами Виктор зашелся соловьем. Повышая и понижая в нужных местах
голос, описывал пейзажи, резкими штрихами рисовал ситуацию, подробно и в
лицах воспроизводил диалоги. И про неудачную подсечку, и про смерть
лошади, и про черный запой Сергея, и про выезд на съемку, и про трусливого
героя, и про страшный крик, и про желтое пятно на зеленой поверхности
болота, и про каскетку режиссера. Только про установку фанерного памятника
не рассказал. Не хотел.
Помолчали для приличия. Но худрук терпел недолго: не мог он
допустить, что кто-то позволил себе держать площадку столь длительное
время.
- А вот у меня на съемках в восемьдесят третьем году... - начал он.
И пошли кинематографические байки, запас которых неиссякаем. Заказали
вторую бутылочку. Ля, ля, тополя, - и не заметили, как стало
полдвенадцатого. Одну из слушательниц, которая посимпатичнее, Виктор
прихватил с собой.
На кухоньке устроили дополнительный ужин, в основном, для того, чтобы
изнемогший от алкогольного воздержания Виктор смог приложиться к
запотевшей в холодильнике бутылочке. Основательно приложиться.
Потом легли в койку.
Среди ночи он проснулся попить водички. Сел, резко спустил ноги с
тахты. Сильно расшатанная эта мебель довольно громко заскрипела.
Слушательница зашевелилась под простыней, собралась в клубочек, в полусне
закапризничала:
- Замерзла что-то, Витя. Накрой меня.
Вспомнил: Ларисой зовут. В ящике нашел верблюжье одеяло, накрыл им
поверх простыни Ларису, вскользь поцеловал в щеку, сказал, стараясь, чтобы
ласково:
- Спи, Лара.
Она притихла, а он пошел на кухню. Открыл холодильник, достал бутылку
"пепси", долго и трудно пил из горла круто газированное пойло. Напился и
глянул в окно. Вниз, на землю. За окном - внизу и вверху - отвратительная
тусклая московская ночь. Просматривались в далекой глубине убогая улица и
зеленая замысловатая крыша дома-музея Васнецова.
Дрожь пробила Виктора. В ста верстах от дома-музея Васнецова в тухлой
жиже на неизведанной глубине лежал Серега.

- Клавочка, лапочка, ну, покажи! - молил Виктор монтажера. Лапочка
Клавочка, неотрывно глядя в живое окошко на монтажном столе, отвечала
раздраженно:
- Виктор Ильич, мне еще пять коробок разбирать, чтобы отобранные
дубли вырезать и подложить, а в четыре электричка. У них там зал на семь
заказан.
- Клавочка, я тебя в щечку поцелую.
Прошедшая за многие годы работы на киностудии огонь, воду и
университеты фантастических и непредсказуемых киношных приключений,
Клавочка вдруг застеснялась и только в последний момент нашлась:
- Вот уж подарок так подарок! - обернулась, улыбнулась, предложила. -
Если хотите, можете взять эту коробку и сами посмотреть.
- Хочу, хочу, - тотчас же согласился Виктор.
- Тогда пойдемте. Я с девочками договорюсь, и вас в зал на десять
минут пустят.
Договорились. Виктор сидел в полутемном прокуренном зале и ждал
звонка. Позвонили.
- Начинайте, - сказал он в телефонную трубку.
От уха поручика камера глядела на пожилого господина в светлом
костюме и сером котелке, стоявшего у дверей дома и слушавшего поручика.
- Простите, - говорил поручик за кадром. - Мне необходимо срочно
сшить новую шинель. Порекомендовали обратиться к портному Алексееву.
Вероятно, это вы Алексеев?
...Опять ухо поручика и текст: "Простите..." И опять ухо. Всего шесть
раз. Отечественную пленку не жалели, паразиты, не кодак, чай.
...Теперь ухо портного Алексеева, а поручик уже лицом к камере
говорил: "Простите..." На этот раз обошлись тремя дублями...
...Потом комиссар в полном обмундировании четырежды бухался в реку...
Не повезло: подсечка была в конце ролика. Ну, вот, наконец.
...Точно схваченный рамкой кадра от копыт коня до шишака буденовки,
мчался почти былинный витязь...
Виктора всегда восхищало умение настоящего оператора держать кадр.
Вот и сейчас: черт-те что, три движения - движение всадника, движение
стрелы крана, с которого снимал оператор, вслед за всадником, движение
камеры - скоординированы почти компьютерно, потому что на экране была
эффектная и совершенная в своей композиционной законченности картинка. И,
конечно, дьявольский профессионализм: камера была остановлена в тот
момент, когда стало ясно, что лошадь не пошла на кульбит.
Вот и съемка со второй камеры. И сразу ясно, что снимал ассистент: и
витязь уже не витязь, а так, понарошечку верхом, и конь не то что борзой,
а просто выбракованная лошадь. Естественно, и понял ассистент, что надо
выключать камеру только тогда, когда лошадь воткнулась головой в землю и
на шатающихся ногах поднялся конюх-витязь.
Ничего интересного не увидел Виктор, отнес в монтажную коробку и
сказал:
- Спасибо, Клавочка. - И вдруг вспомнил: - А комбинаторский рапид
есть?
- У комбинаторов, где же ему быть. - Не любила Клава комбинаторов,
что выразила интонацией.
В цехе комбинированных съемок шло секретное (у этих волшебников
экрана все секретно) совещание, о чем предупреждала бумажка, пришпиленная
к двери. Зная цену копеечным этим тайнам, Виктор без колебаний открыл
дверь. Дамочка, как бы страж, сидевшая у двери, зашипела на него, но он не
обратил на нее ни малейшего внимания, вошел в комнату и, сделав губы
трубочкой, негромко свистнул. Высокое собрание обернулось на свист, и
тогда он пальчиком поманил к себе комбинатора своей картины.
- Что ж вы так? - сделал выговор комбинатор Виктору, после того, как
они оказались за дверью.
- Так надо, - успокоил его Виктор. - Материал той съемки лаборатория
вам выдала?
- Только что принесли. Я даже его еще не видел.
- Мне он нужен, шеф. На полчаса. Посмотрю и принесу обратно. Слово.
- Не имею права, - зафордыбачил комбинатор.
- С меня пол-литра, - вкрадчиво пообещал Виктор.
- Что с вами поделаешь, - про пол-литра комбинатор вроде бы не
услышал, но почему-то вмиг перешел на дружеский тон: - Надо поискать этот
ролик.
- Клавочка, еще раз зальчик на десять минут, а? - весело попросил
монтажера Виктор.
- О, господи! - только и сказала Клава, выключая стол.
Для пробуждения в ней желания совершить необходимое ему действие,
Виктор прихватил Клаву за мягкую талию и слегка приподнял со стула.
- А еще солидный человек, известный сценарист, - укорила она его и
рассмеялась.
Будто бы в большой воде скакал маленький всадник. Рапид, съемка на
шестьдесят кадриков в секунду вместо стандартной для адекватного
воспроизводства движения в проекторе на двадцать четыре.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27