Я стал допытываться, но тут Л. сменил милость на гнев - и из глубин трeхэтажного его особняка, где мы беседовали, показались четверо молодых людей серьeзного телосложения, в униформе.
Я удалился задумчивый.
И направился к С., известному борцу за гражданские права. Вот уж кто самого себя презрел ради отечества: лишился в процессе жизни и борьбы жены, лишался дважды свободы (один раз в советское время, другой раз в наше), пишет в газеты разоблачительные статьи, не приносящие большого дохода, а приносящие только неприятности, прозябает в коммуналке, да не один, а содержит на последние деньги брошенного всеми старика-соседа, узника совести, известного в своe время диссидента.
- Скажите, С., кто гражданин, если не вы? - спросил я его.
- Вот именно, кто, если не я! - горько откликнулся С. - Но совесть мне не позволяет себя так назвать. Всю жизнь я крепился и чурался, жил по правилам чистой совести, а на прошлой неделе не удержался!
- Что ж вы такого сделали? - испугался я.
- Слесарю из домоуправления две бутылки водки всучил, чтоб он крышу подлатал, потому что официально их не допросишься, потому что нет моей больше мочи! - С. указал на влажное пятно на потолке, над изголовьем его кровати. - Капало прямо на голову, думать мешало, вот я и...
- Ну, это дело житейское, это мелочь - и вашего гражданского статуса умалить не может! - попытался я его утешить.
- Нет мелочей! - вскрикнул С. - Вот вы представьте: дал я слесарю две бутылки водки. Он, во-первых, украл где-то жесть, чтобы залатать мне крышу. Во-вторых, после этого он, несомненно, напился и буянил в семье; жена от этого перестала уважать его как мужчину, а через это всех мужчин вообще, а через мужчин и людей, а через людей и государство; следовательно, утратила остатки гражданского чувства, сын же его, имея такой отцовский пример, об этом чувстве даже и помышлять не станет. В-третьих, учтeм моральный ущерб свидетелей-соседей. В-четвeртых, вспомним, что сегодня крыша течeт у меня, а завтра у другого - и, следовательно, другой, зная, как я обошeлся со слесарем, тоже прибегнет к подкупу, короче говоря, то, что вы называете мелочью, отразится крушением гражданского чувства в сотнях, тысячах, сотнях тысяч людей! Какой же я после этого гражданин, скажите на милость?
Крыть мне было нечем.
Знаю я и других многих людей, известных своим беспокойным и бескорыстным служением делу общественного прогресса, но после этих трeх встреч почему-то поопасился идти к ним.
И решил действовать без промаха: написал письмо Александру Исаевичу Солженицыну, в котором объяснил, что сочиняю скромный монументально-исторический труд о российских оригиналах и хочу, в частности, вывести тип Гражданина, так вот, не поможет ли он мне в этом деле, будучи несомненным Гражданином, честью и совестью нации, не подкинет ли, кроме себя, ещe хоть парочку персонажей для изображения?
Алесандр Исаевич ответил странно:
"Считаю письмо Ваше неосознанным глумлением, ибо только глумливец возьмeт себе в мечту искать Гражданина в стране, где отвращение к этому понятию внедрялось в народ столь долго и столь успешно (под прикрытием, естественно, уважения к нему), что Гражданином у нас быть стыдно и совестно в той же степени, в какой почeтно быть открытым негодяем и вором!".
Обескураженный, я не знал, что делать. Я чувствую ведь: есть он, этот тип Настоящего Гражданина, не могло обойтись без него в той заварухе, которая привела нас к нынешним рубежам! Но вот на-ко, ухвати его, Гражданина, если он признаваться не хочет!
Но всe ж помог мне Александр Исаевич - "неосознанно", как он сам выразился. Последние слова его письма про воров и негодяев помогли. Дело в том, что как раз была предвыборная кампания: президентская ли, в городские ли органы власти, - не помню. Кандидаты разъезжали, агитировали сами за себя, - и я пробился к одному, о котором достоверно и точно знал, что он как раз явный негодяй и явный вор (тем не менее его шансы в предвыборной гонке всеми признавались предпочтительными). Пробился я, слукавив, сказав, что хочу создать его художественное жизнеописание. И начал с главного вопроса: гражданин ли он?
Кандидат очень удивился. "А кто ж ещe?!" - обвeл он глазами своих сотоварищей, - и тут же выступил вперeд его пресс-секретарь, раскрыл толстую папку, начал читать - и стали чуть не въявь вырастать передо мной в раскалeнном предвыборном воздухе спасeнные от голода кандидатом детдомовские сироты, облагодетельствованные вдовы и утешенные армейские офицеры, лишившиеся службы, а над ними высоко и просторно высились будущие новостройки школ, общественно-полезных зданий, сребристые линии нефте- и газопроводов, стальные магистрали новых железных дорог, - и всe это, как Атлант, держал на скромных мягоньких своих плечиках кандидат, не имея времени ни вздохнуть, ни охнуть, отдавая всего себя!
Ушeл я от него.
Но смириться с творческим поражением не могу. Есть он, должен быть оригинальнейший из оригинальнейших тип Настоящего Российского Гражданина. Или он исчез, едва успев народиться? Или опоздал я - и он весь уже в прошлом, без остатка? Не хочу верить, оставляю пустое место и надеюсь, что читатели помогут мне, описав известных им Граждан. Не возбраняется описывать в качестве примера и себя. Правда, тот, кто себя Настоящим Гражданином считает, на мой приблизительный взгляд, уже не совсем Гражданин.
Может, в этом парадоксе и загвоздка? Или в этой загвоздке - парадокс?
Д. ДЕЛЕЦ-САМОУНИЧТОЖИТЕЛЬ
Не путать с простым Дельцом, с Делягой - и уж конечно, с Бизнесменом или Коммерсантом, хотя в каждом из них в российском его варианте есть толика от заглавного героя; но нас интересует тип в чистом виде.
Роберт Ильич Глюкин до сорока трeх лет был Минималист (см. соответствующий очерк). Работал себе преподавателем в техникуме, починял на досуге, не особо напрягаясь, бытовую электротехнику, жил один в крохотной квартирeшке в старом доме, без семьи (даже и забыл, что она когда-то была у него), жил, в общем, в своe небольшое удовольствие.
И вот сидели они однажды со старым школьным дружком на балкончике и пили пиво, обдуваемые ветерком и обдаваемые пылью от проносящихся внизу автомобилей. Вдруг один из автомобилей, большой и красивый, остановился, оттуда выскочил молодой человек и стал махать руками. Глюкин и дружок вгляделись и увидели, что молодой этот человек не так уж молод, это - их одноклассник Серeжа Чубучаров, ставший человеком лихой энергии и больших дел.
- Чего машешь? - спросил Глюкин. - Заходи. - И показал ему стакан с пивом.
Но Чубучаров замахал руками ещe активнее, потом по часам постучал: некогда! Поулыбался ещe немного в знак радости, что повидался с давними друзьями, прыгнул в машину - и улетел.
- Вот, - сказал Глюкин, - разве это жизнь? Пива выпить по-человечески времени нету.
- Небось, завидуешь! - отозвался его дружок, сам завидуя, удручeнный семьeй, язвенной болезнью и бедностью.
- Ты что? - искренне удивился Глюкин. - Ты же знаешь, я ничему и никому не завидую. Завидовать тому, чего ты не можешь достичь, бессмысленно: ведь ты всe равно этого не достигнешь, не станешь, например, олимпийским чемпионом в фигурном катании. А завидовать тому, чего ты достигнуть можешь, тоже нет смысла: раз ты этого можешь достигнуть, следовательно, ты этого уже мысленно достиг, а тратить энергию на доказательство аксиомы - пустое занятие!
- Хочешь сказать, - взвился дружок, - что ты смог бы добиться того же, чего и Чубучаров? У него две холдинговые компании, у него спиртовой завод, у него недвижимости дополна, у него жена молодая и любовница в Австрии, у него двойное гражданство - и денег до чeрта, которому он, сволочь, наверняка душу продал.
- Ну-ну, - отхлебнул пивка Глюкин. - Чeрт тут не при чeм. - Просто человек слегка подсуетился. В нашем воздухе перемен деньги летают так густо, что нужно только найти удобное место и растопырить пошире руки - и они сами в них полетят.
- Найди и растопырь, сволочь! - отреагировал дружок. Нет он не ругался, у него просто такая манера была.
- А на спор? - предложил Глюкин.
- А на что?
- А на интерес! Или на пустячок какой-нибудь. Условия: через два года я достигаю точно такого положения, как Чубучаров, и ты за это подаришь мне ту самую музыкальную табакерку, которая тебе от прадеда досталась, если не врeшь. Нравится она мне! Если ж не получится, то ты приходишь через два года, 15 июня, в 11 утра, как сейчас, - и три раза плюeшь мне в морду!
Дружку его очень хотелось плюнуть в морду не только Глюкину, но и всему человечеству, уж очень худо было у него на душе. И он согласился - не придав, конечно, спору никакого значения.
А Глюкин, спокойно допив пиво и пожуировав последний день: повалявшись на диванчике, почитав книжку, посмотрев телевизор, - на следующее утро, благо у него отпуск был, приступил к деятельности.
Он не знал ни правил современной деловой жизни, ни нужных людей, у него не было ни связей, ни денег, но он был в душе артист и фантазeр, как и всякий русский человек нового времени, вынужденный одновременно исполнять несколько социальных ролей, приученный к лицедейству ещe в советский период.
Что именно он предпринял, это, извините, коммерческая тайна. Главное: через два года без малого он имел три холдинговые компании, два спиртозавода, весомую недвижимость, несколько дорогих автомобилей, молодую жену, любовницу в Австрии, а чтобы окончательно перекрыть Чубучарова, он там же, в Австрии, в центре Вены купил отель "WANDL", переименовав его в "GLUK" (в чeм каждый, кто захочет, может, поехав в Вену, убедиться; адрес: Wien, Petersplatz, 9).
И вот 13 июня 1997 года, в пятницу, с утра, он, не веря в приметы, сел поиграть в карты с деловыми партнeрами. Он не был азартен, как истинный минималист, ища радость не в выигрыше, а в самой игре. Его забавляли сами цифры с нулями, которые он записывал в ходе игры, и лишь к исходу третьего часа он сообразил, что цифры эти означают большой проигрыш. Глюкин, не пивший до этого два года ничего, кроме шампанского на презентациях, потребовал коньяку, стал хлестать его из горлышка и отыгрываться. Молодая красавица-жена пыталась урезонить его, он грубо огрызнулся и даже в прелестный бок еe пихнул. Она прибегнула к последнему средству и послала по электронной почте крик о помощи австрийской любовнице, координаты которой она, как всякая умная жена, конечно же, знала. Любовница Глюкину тут же факс с мольбою, с приложением ксерокопии самой себя в обнажeнном виде. Глюкин послал еe по факсу, как выразился один юморист, настолько непристойно, что гордая австриячка обиделась.
За два дня и две ночи Глюкин проиграл три холдинговые компании, два спиртозавода, всю недвижимость, все наличные и безналичные деньги, молодую жену, даже не взгрустнув по этому поводу, отель "GLUK", который, правда, не успел стать "GLUK"ом, потому что не сменили ещe вывеску. В поту и истерике, с бешеными глазами от азарта и дозы кокаина (которую ему кто-то услужливо подсунул), он уже себя готов был поставить на кон, но партнeры урезонили его: у нас здесь не кичман воровской, а приличное общество!
И увезли его, вдруг сразу обмякшего, вялого, на ту самую квартирку, где он до этого прозябал и которую намеревался впоследствии сделать квартирой-музеем для самого себя.
Привезли его без пятнадцати одиннадцать, а ровно в одиннадцать явился тот самый дружок с четырьмя бутылками пива (день был воскресный) и музыкальной табакеркой.
- Плюй в меня, - сказал ему Глюкин. - Я проиграл. Я всe проиграл!
Дружок плевать не стал, усмехнулся, откупорил пиво - и через полчаса они уже мирно сидели на балкончике, обсуждая разные жизненные и умственно-духовные проблемы, овеваемые ветерком и обдуваемые пылью от проносящихся внизу машин...
Роберт Ильич Глюкин - не самый типичный пример того типично российского типа, который можно назвать Дельцом-Самоуничтожителем, несложно было бы придумать что-то потипичнее и поярче, но я не раз уже говорил, что предпочитаю взять историю пусть не сильно в глаза и ум шибающую, зато из жизни.
Тип этот имеет давние исторические корни. И я даже не тех русских прожигателей жизни имею в виду, которые, кровью и потом заработав капитал, спускали его, бывало, в одночасье с помощью карт, женщин, цыган и шампанского в серебряных вeдрах. Нет, имелись и потоньше личности. Самый известный, конечно, это Савва Морозов, который на революцию, на собственную то есть погибель, деньги давал.
Потом, естественно, этот тип ушeл в подполье, в сферу криминальную, хотя тенденция сохранилась; кроме того, были ведь и дельцы не только от частного предпринимательства, но и, скажем, от науки, от искусства, от литературы той же, - и то там, то здесь вспыхивал синим пламенем представитель племени дельцов-самосожженцев, по неизвестным причинам пускавший на ветер нажитую репутацию, нажитые деньги и стремительно - и при этом в восторге гибельности! - падавший с верха сословной лестницы теоретически бессословного социалистического общества на самое его дно.
Во время наше он полностью возродился, обрeл новое дыхание и новые краски.
Основная примета этого типа всe та же: безудержная работоспособность, феноменально быстрый успех в накоплении материальных благ - и потрясающее умение обратить в прах эти блага за самое короткое время. Ну, если не все, то значительную часть - швыряя деньги, как грязь, направо и налево.
А может, корень - в исконном российском подозрительном отношении к богатству, которое всегда считалось (за исключением, может, наследных дворянских состояний - до отмены крепостного права) нажитым путeм неправедным? Может, в крови у русского человека понимание денег как греха, даже если он в Бога не верит (но в чeрта часто верит при этом)? - вот он и избавляется - не от денег, а от греховности своей, сам иногда того не понимая?
А может, не в деньгах тут вовсе и дело? Может, тут тонко Буниным подмеченная "вечная русская жажда праздника"?
А может, и праздник ни при чeм, а просто есть в натуре русского человека что-то наивно-ребяческое: так, в самом деле, дитe малое может кропотливо, пыхтя, час за часом (для ребeнка это подвиг!
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22