"Переходя к вопросу об отношениях между обвиняемым и мадмуазель Лурса, бесполезно..."
Верно. Верно. Они были любовниками. Если уж говорить точно, стали ими на третий же день. И с тех пор пошло. Эмиль любил ее страстно, лихорадочно, с гордостью и даже с каким-то отчаянием. А Николь, надо полагать, покорило это неистовство чувств.
Они любили друг друга. Они способны были сжечь дотла весь город, если город восстанет против их любви.
Прочие, те, что способствовали их встречам, сами того не зная. Все эти Эдмоны, Дайа, Детриво, Люска и сын генерального советника Груэн,были лишь простыми статистами, стесняющими фигурантами.
Еще более стесняющими, чем Большой Луи, который имел в их глазах хотя бы то преимущество, что служил как бы алиби, извинением, поводом для частых визитов Эмиля.
Началось все это с такой сильной и острой ноты - именно из-за драмы, автомашины, крови,- что любовь сразу же достигла своего пароксизма.
А этот Дюкуп с его бледной мордочкой режет перед судьями эти чувства на тоненькие ломтики.
Впереди и чуть слева от Дюкупа в прокурорском кресле сидел Рожиссар, направо - особенно беспокоивший, хоть и невидимый ему Лурса, а напротив маячила гигантская пасть председателя Никэ, который делал все, что мог, и даже записывал что-то.
"Подхожу к трагической ночи и..."
Лурса почувствовал неодолимую жажду. Он приподнялся, протянул руку жестом школьника, просящегося по малой нужде, и прогремел:
- Предлагаю сделать перерыв.
Конец его фразы заглушили шаги, грохот стульев и скамеек.
После перерыва каждый не без удовольствия вернулся на уже обжитое место. Публика переглядывалась. Люди кивали друг другу вежливо или заговорщически лукаво, а председательствующий Никэ был непомерно горд тем, что за такой рекордно короткий срок в зале успели воздвигнуть монументальную печь и даже вывели в окно трубу. Правда, печка немного дымила, но можно считать, дымит она потому, что ее только что разожгли.
Словом, каждый устраивался с комфортом, врастал в процесс.
- Если защита не возражает, мы решили первым выслушать свидетеля Детриво, так как ему надо немедленно возвращаться в полк.
Детриво пробирался на свидетельское место, на каждом шагу прося прощения у тех, кого он потревожил; людей набралось множество, и адвокаты стояли во всех проходах.
Председательствующий был явно доволен и раскрывал рот еще шире, еще страшнее, чем обычно. Он оглядел присяжных, своих помощников, прокурора на прокурорском месте с таким видом, будто перед ним сидели его самые лучшие друзья, и, казалось, всем своим видом говорил:
"Признайтесь, что все идет неплохо! Особенно с тех пор, как поставили печку".
А вслух он произнес отеческим тоном, обращаясь к Детриво:
- Не робейте, приблизьтесь.
В суконных штанах защитного цвета могли бы поместиться три таких зада, как у бывшего банковского служащего, а ремень, затянутый слишком высоко, заминал гимнастерку глубокими складками и перерезал талию так, что молодой человек походил на детскую игрушку "дьяболо".
- Повернитесь к господам присяжным. Вы не родственник подсудимого, не состоите у него в услужении? Поклянитесь говорить правду, одну только правду. Подымите правую руку...
Лурса невольно улыбнулся. Он глядел на Эмиля Маню, а тот, не замечая, что за ним наблюдают, буквально обмер при виде своего бывшего приятеля. В эту минуту в глубине зала началась суматоха. Детриво-отец закрыл руками лицо, зарыдал и в этой театральной позе, долженствующей выразить стыд и отчаяние, стал пробираться к выходу, не в силах вынести трагическое зрелище.
Толпа, пропустив его, сомкнулась, председательствующий заглянул в дело:
- Итак, вы были приятелем Эмиля Маню. Вы были в их группе в ночь, когда произошел несчастный случай?
- Да, господин председательствующий.
Вот уж кого не надо учить, как отвечать судьям! Ни твердить ему, что свидетель должен держаться просто и скромно.
- Итак... (Без этого "итак" г-н Никэ затруднялся начать фразу.) Итак, вы знали подсудимого до этого памятного вечера?
- Только с виду, господин председательствующий.
- Итак, только с виду... Если не ошибаюсь, вы живете на одной улице? Значит, вы не были ни друзьями, ни даже приятелями?
Казалось, председательствующий сделал сногсшибательное открытие-с таким ликующим видом продолжал он допрос:
- Итак, поскольку вы оба работали в центре города, разве не случалось вам выходить из дому в один и тот же час?
- Я ездил на велосипеде, господин председательствующий.
- На велосипеде... Но ведь у вас не было никаких моральных или иных причин не встречаться с Эмилем Маню?
- Нет, почему же...
- Какое впечатление произвел на вас обвиняемый, когда вы познакомились с ним в "Боксинг-баре"?
- Никакого, господин председательствующий.
- Он не показался вам робким?
- Нет, господин председательствующий.
- Итак, вы ничего особенного в нем не заметили?
- Он не умел играть в карты.
- А вы его научили? Какой же вы его научили игре?
- Экарте. Его учил Эдмон и выиграл у него пятьдесят франков.
- Вашему другу Эдмону, очевидно, очень везло? И свидетель простодушно ответил, но тут же сбился, смущенный реакцией публики:
- Он передергивал.
Впервые после перерыва послышался смех публики, и с этой минуты она пришла в самое благодушное настроение.
- Ах, так! Передергивал. И часто он передергивал?
- Всегда. И не скрывал этого.
- И вы все-таки играли с ним?
- Мы хотели разгадать его трюки.
Рожиссар и сидевший слева от него товарищ прокурора переглянулись, потому что последний славился по всему Мулену карточными фокусами. А председательствующий тщетно пытался угадать, что за молчаливый диалог происходит за его спиной.
- Полагаю, что вы много выпили в тот вечер?
- Как всегда.
- То есть? Сколько приблизительно?
- Пять-шесть рюмок.
- Чего?
- Коньяку с перно.
Новый взрыв смеха волной прошел по залу и затих в глубине. Один только Эмиль не улыбнулся, он слушал, уперев подбородок в сложенные на барьере руки и не спуская глаз с приятеля.
- Кто предложил отправиться в "Приют утопленников"?
- Не помню.
Но Эмиль Маню вдруг зашевелился, что явно означало: "Лгун!"
- Это подсудимый первый заговорил о том, что надо... ну, скажем, взять на время машину? Итак... Каким образом вы устраивались в другое время?
- Дайа возил нас на грузовике своего отца. А в этот вечер на грузовике поехали в Невер за свиньями...
- Так что Маню счел нужным угнать первую попавшуюся машину.
- Возможно, его подбили на это.
- Кто подбил?
- Все понемногу!..
Детриво хотелось быть по-настоящему честным. Он и старался быть таким. Сам чувствовал, что трусит, что ему следовало бы сказать: мы стали над новичком насмехаться. Заставляли его пить. Дразнили, что ему не угнать машину.
- Короче, подсудимый довез вас до "Приюта утопленников". А что произошло там?
- Там мы пили белое вино. У них ничего другого не было, только белое вино и пиво. Потом танцевали...
- Маню тоже танцевал? С кем?
- С Николь.
- Если не ошибаюсь, в этой харчевне с таким странным названием были еще две девушки - Эва и Клара. Что вы с ними делали?
Вопрос был смелый, и председательствующий ужасно возгордился, что его задал, но и перепугался.
- Так просто, дурачились.
- И ничего больше?
- Я лично, во всяком случае, ничего больше себе не позволил.
- А ваши приятели?
- Не знаю. Я не видел, чтобы кто-нибудь подымался наверх.
Снова смех, улыбки; только Эмиль и Детриво не усмотрели в этих словах ничего особенного. Это был их язык, и они говорили о хорошо знакомых им вещах.
- Итак, я не буду просить вас рассказывать о самом инциденте, о котором нам исчерпывающим образом сообщил нынче утром господин следователь. Полагаю, что вы часто бывали у мадмуазель Лурса?
- Да, часто.
- Пили и танцевали? А вы не боялись, что вас застигнет на месте отец этой девушки?
Самое любопытное было то, что Детриво поглядел на Эмиля, как бы спрашивая у него совета: "Что отвечать?"
А председательствующий продолжал:
- Пойдем дальше. Присутствие Большого Луи в доме внесло изменения в привычки вашей группы?
- Мы боялись...
- Ага, боялись! Боялись, разумеется, того, что Большой Луи устроит скандал?
- Нет... Да... Мы его боялись.
Лурса глубоко вздохнул. Болван несчастный этот председательствующий! Совсем ничего не понимает. Разве сам он не помнит своих детских страхов"? Мальчишки играли в гангстеров, и вот в их компанию затесался настоящий гангстер, здоровая скотина с татуировкой, он и в тюрьме сидел и, возможно, совершил не одно преступление.
Большой Луи пользовался этим, разрази тебя гром! Он им такого про себя нарассказал, чего и не бывало. А они, фанфароны, хвастались перед ним своими мелкими кражами!
- Подумайте хорошенько, прежде чем отвечать, так как это очень важно. Возникал ли у вас вопрос о том, чтобы отделаться от Большого Луи и каким способом отделаться? Я спрашиваю, говорили ли вы об этом на ваших сборищах, или, может быть, дома, или в "Боксинг-баре", или еще где-нибудь?
- Да, господин председательствующий.
- А кто говорил?
- Не помню. Просто говорили, что он будет всю жизнь нас шантажировать, что в нашем лице он напал на золотую жилу, что он вечно будет требовать от нас денег.
- А говорили о том, что его надо убить?
- Да, господин председательствующий.
- Так-таки хладнокровно обсуждали этот вопрос?
Да нет, вовсе не хладнокровно! Лурса энергично задвигался на скамейке. Все это бесполезно, раз никто не желает вникнуть в разговоры и лексикон этих мальчишек. Если они даже обсуждали план убийства в мельчайших подробностях, все равно это ничего не значило. Они выдумывали разные драмы просто для забавы, вот и все.
- Мэтр Лурса, вы хотите задать вопрос свидетелю? Он, очевидно, заметил, что Лурса ерзает на скамье.
- Да, господин председательствующий. Мне хотелось бы, чтобы вы спросили, кто из них, кроме Маню, был влюблен в Николь.
- Свидетель, слышали вопрос? Прошу вас, не смущайтесь. Я понимаю, что создалось не совсем обычное положение, но вы должны видеть в мэтре Лурса только защитника подсудимого. Отвечайте.
- Не знаю.
- Разрешите, господин председательствующий? До появления Маню кто был обычным кавалером Николь?
- Эдмон Доссен.
- Другими словами, он старался прослыть се любовником, а на деле им не был, не так ли? Это, в сущности, входило в игру. Но был ли еще кто-нибудь влюблен, по-настоящему влюблен в Николь?
- Думаю, что Люска.
- Делал ли он вам соответствующие признания?
- Нет. Он вообще неразговорчив...
- Ваша шайка распалась оттого, что произошел несчастный случай и в доме лежал раненый? Детриво молчал, а Лурса добавил:
- А может быть, скорее из-за того, что у Николь появился настоящий любовник?
В глубине зала началась толкотня, так как задним тоже хотелось видеть. Детриво не знал, что ответить, и опустил голову.
- Всё, господин председательствующий.
- Больше вопросов нет? Господин прокурор?
- Вопросов больше нет.
- Никто не возражает, если свидетель отправится в свой гарнизон? Благодарю вас.
Все заранее знали, что рано или поздно придется коснуться таких вопросов, но г-н председательствующий все-таки почувствовал, что его начинает лихорадить.
- Введите мадмуазель Николь Лурса... Прошу прощения, господин адвокат.
Вместо того, чтобы постараться стать как можно незаметнее, Лурса еще больше раздулся.
- Клянитесь говорить только правду, одну только правду. Подымите правую руку, скажите: клянусь. Вы заявили полиции, а потом на следствии, что вечером седьмого октября подсудимый находился в вашей спальне.
- Да, господин председательствующий. Николь смотрела на него любезно, просто, с великолепным самообладанием.
- Поднимались ли вы вдвоем навестить раненого?
- Нет, господин председательствующий. Я ходила к нему одна в десять часов, относила ужин.
- Следовательно, посещения Маню не были связаны с уходом за Большим Луи?
- Нет, господин председательствующий.
- Хорошо, на ответе не настаиваю. В этот вечер вы не ждали никого из ваших приятелей?
- Никого. Они уже несколько дней ко мне не приходили.
- И вам известно, почему не приходили?
- Потому что знали, что мы предпочитаем быть одни.
Присутствующие наблюдали за Лурса, пожалуй, еще с большим любопытством, чем за Николь, и Лурса внезапно захотелось им улыбнуться.
- В котором часу Эмиль ушел от вас?
- Около полуночи. Я настояла, чтобы он вернулся домой пораньше и лег спать, так как у него был усталый вид.
- И это вы называете рано ложиться?
- Обычно он уходил в два-три часа ночи. Рожиссар вертел в пальцах карандашик и разглядывал его с бесконечным интересом.
- Вы говорили о Большом Луи?
- Точно не припомню, но думаю, что нет.
- Когда Маню расставался с вами на пороге вашей спальни, он решил немедленно отправиться домой. Однако несколько минут спустя ваш отец видел, как он спускался с третьего этажа. Это верно?
- Совершенно верно.
- А что, по вашему предположению, Маню делал на третьем этаже?
- Он вам об этом сказал. Он услышал шум и пошел посмотреть.
Судья вполголоса спросил что-то у своих помощников. Все трое пожали плечами. Взгляд в сторону Рожиссара, который потряс головой, взгляд в сторону Лурса...
- Спасибо. Можете быть свободны.
Николь слегка нагнула голову, как бы в поклоне, с самым непринужденным видом села рядом с отцом и тут же взялась за свои обязанности секретарши. Председательствующий кашлянул. Рожиссар чуть не сломал свой карандашик. В глубине зала снова произошло движение, хотя никто толком не знал, чем оно вызвано.
- Введите следующего свидетеля... Эдмон Доссен... Клянитесь... правду... правду... правую руку... к присяжным... Клянитесь... Здесь приложено медицинское свидетельство, удостоверяющее, что вы только что перенесли серьезную болезнь и что в связи с вашим состоянием вам прописан щадящий режим.
Эдмон действительно был бледен, как-то по-женски бледен. Он знал это. И играл на этом. Не испытывая ни малейших угрызений совести, он взглянул прямо в лицо Маню.
- Что вы знаете об этом деле? Повернитесь лицом к господам присяжным.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22