Где вам угодно его видеть-в приемной или у него в камере? Он рта не раскрыл с тех пор, как его сюда доставили, даже от еды отказался.
В городе по случаю хмурой погоды уже зажгли фонаря, в витринах вспыхнул электрический свет. Лурса с кожаным портфелем в руках последовал за Тома, который отпер дверь под номером 17 со словами:
- Подождите-ка здесь. Я сейчас уведу другого.
Эмиля поместили в камере для двоих. И, увидев его соседа, адвокат недовольно нахмурился. Судя по всему, в напарники Эмилю попался завсегдатай мест заключения, типичная шпана, растленный субъект, которому, вероятно, поручили прощупать новичка.
Маню сидел в своем уголке. Оставшись наедине с Лурса, он только чуть-чуть поднял голову и взглянул на адвоката. Стояла тишина, особенно гнетущая, потому что тюрьма находилась в центре города, а его дыхание сюда не долетало; тишину прервало лишь чирканье спички по коробку, так как Лурса собирался закурить.
- Не хотите сигарету?
Отрицательное покачивание головы. Но уже через секунду Эмиль протянул за сигаретой руку и неуверенно произнес:
- Спасибо.
Обоих смущало это свидание с глазу на глаз, особенно остро ощущал неловкость Лурса; желая сбросить оцепенение тишины, он спросил:
- Почему вы пытались покончить с собой?
- Потому что не хотел идти в тюрьму.
- Однако сейчас вы в тюрьме и сами могли убедиться, что не так страшен черт, как его малюют. Впрочем, долго вы здесь не останетесь. Кто убил Большого Луи?
Он явно поспешил. Маню откинул голову таким резким движением, что адвокату почудилось, будто он готовится к прыжку.
- Почему вы меня спрашиваете об этом? Вы, должно быть, думаете, что я знаю? Может, вы тоже считаете, что убил я?
- Я убежден, что не вы. И надеюсь это доказать. Но если вы мне не поможете, боюсь, мне это, к несчастью, не удастся.
Смущало Лурса не то обстоятельство, что они сидят вдвоем в этой плохо освещенной камере, а отчетливое сознание, что ставит он вопросы не потому, что так велит профессиональный долг, а скорее из любопытства.
Если бы еще речь шла об обыкновенном, так сказать, безличном любопытстве. Но ему хотелось знать все, чтобы приблизиться к их компании, войти в нее самому.
Впрочем, слово "компания" ничего не объясняло; просто свой порядок вещей, своя жизнь в ходе общей жизни, чуть ли не особый город в городе, своя особая манера мыслить и чувствовать, крохотная щепотка человеческих существ, которые, подобно некоторым планетам в небесах, следуют по своей собственной таинственной орбите, нисколько не заботясь о великом мировом порядке.
Именно потому, что некий Эмиль, потому, что некая Николь очутились вне установленных людьми правил, их так трудно было приручить. Лурса мог сколько угодно вращать своими большими водянистыми глазами, крутить головой, как медведь, или, вернее, как бородатый морж.
- Можете ли вы сказать, через кого вы свели знакомство с шайкой?
- Я уже вам говорил - через Люска.
Итак, Маню, несмотря на свой растерянный вид, все-таки сохранил здравый смысл, так как помнил все, что наговорил в запале адвокату, хотя, казалось, тогда совсем потерял хладнокровие.
- Вам сообщили правила, принятые шайкой, и всякие там пароли?
Лурса пытался припомнить собственное детство, но ему пришлось заглянуть в свое прошлое много дальше, за пределы возраста Эмиля: в восемнадцать лет он был уже одинок.
- Существовал устав.
- Писаный?
- Да. Его хранил в бумажнике Эдмон Доссен... Он, должно быть, его сжег.
- Зачем?
Очевидно, юноша счел этот вопрос нелепым, так как вместо ответа молча пожал плечами. Но Лурса не пал духом, наоборот, он решил, что все же добился успеха, и снова протянул Эмилю портсигар.
- Полагаю, что этот устав составил Доссен?
- Мне об этом не сообщили, но это вполне в его характере.
- Что в его характере? Организовывать общества?
- Усложнять жизнь. Разводить писанину. Он заставил меня подписать один документ насчет Николь.
Тут требовался бесконечно деликатный подход. Одно неловкое слово - и Маню опять уйдет в свою раковину. Лурса не решился приставать к нему с расспросами. И попытался обратить все в шутку:
- Контракт?
И мальчуган, не поднимая глаз от бетонного пола, ответил:
- Он мне ее продал. Вам этого не понять. Это входило в правила. По уставу ни один член группы не имел права отнять у другого женщину без его согласия и без особого возмещения.
Он покраснел, только сейчас догадавшись, что для чужого уха все это звучит чудовищно и ужасно. И, однако, это была чистая правда.
- И за сколько же вы ее купили?
- Я обязался уплачивать пятьдесят франков в месяц в течение года.
- А Эдмон? Значит, он был предыдущим владельцем?
- Так по крайней мере он пытался представить дело, но я отлично видел, что между ними никогда ничего не было.
- Полагаю также, что мой племянник Доссен сжег и эту бумажку. С ваших слов получается, вроде он был у вас главарем.
- Он и был!
- Итак, речь шла не о простых встречах друзей, но о настоящей организации. Как же она называлась?
- Банда "Боксинг".
- Джо Боксер входил в нее?
- Нет. Устав он знал, но не хотел мешаться в такие дела, потому что у него патент.
- Не понимаю.
- Ну, если бы его взяли, у него отобрали бы патент, так как он рецидивист.
Лурса не улыбнулся, услышав это столь неожиданное в устах Эмиля слово. За стенами тюрьмы на город уже, должно быть, спустилась ночь. Порой из коридора доносились размеренные шаги надзирателя.
- У вас были определенные дни для сборищ?
- Мы встречались каждый день в "Боксинг-баре", но эта явка была необязательной. Только по субботам все обязаны были собираться в баре и приносить...
Он замолчал.
- Что приносить?
- Если я скажу вам все без утайки, вы сохраните профессиональную тайну?
- Я не имею права говорить что-либо без вашего разрешения.
- Тогда дайте мне еще сигарету. У меня их отобрали. Не только сигареты, но и все, что было в карманах. И шнурки от ботинок тоже.
Он готов был разреветься. Еще секунду назад он говорил вполне здраво, а сейчас, увидев свои ботинки без шнурков, проведя рукой по распахнутому вороту сорочки, он судорожно дернул шеей, еле сдерживая рыдания.
- Будьте мужчиной, Маню! - произнес Лурса почти без иронии в голосе. - Вы говорили, что каждую неделю члены группы должны были приносить...
- Какой-нибудь украденный предмет, вот что! Я не желаю лгать. Я знал, когда Люска обещал свести меня с ними, что у них это принято.
- Откуда вы это знали?
- Мне говорили.
- Кто?
- Почти все молодые люди в городе были в курсе дела. Подробностей они, конечно, не знали, но говорили, что существует шайка.
- Вы давали клятву?
- Письменно.
- Полагаю, вам надо было пройти через какое-то испытание?
- Как раз та машина... Если бы оказалось, что я не умею водить, я должен был бы пробраться в пустой дом, просидеть там час и вернуться с какой-нибудь вещью.
- С любой?
- Предпочтительно с какой-нибудь громоздкой, чтобы трудно было ее вынести. Это как бы состязание... Самым простым считалось стащить что-нибудь с прилавка. Люска однажды принес тыкву весом в десять кило.
- А что вы делали с добычей? Эмиль насупился и молчал.
- Полагаю, что все это сносилось ко мне в дом?
- Да, на чердак.
- До того, как вы вступили в шайку, сколько времени продолжались такие налеты?
- Должно быть, месяца два, не знаю точно. По-моему, этой игре Эдмон научился на каникулах в Экс-ле-Бене, там несколько человек развлекались такими делами ..
Лурса не раз спрашивал себя, как могла установиться такая близость между Николь и ее кузеном Эдмоном. А все оказалось так просто! Правда, удивляться начал он еще в отдаленную эпоху - кажется, дня три тому назад, - когда безвылазно сидел в своей берлоге.
Его сестра Марта как-то сообщила письмом, что сняла в Экс-ле-Бене виллу, и спрашивала, не отпустит ли он погостить к ним Николь.
Николь провела там месяц, и Лурса не беспокоился о ней, вообще не беспокоился, жила ли она дома или уезжала.
Значит, вот какими играми в Экс-ле-Бене развлекались юноши и девушки из хороших семейств, пока их родители посещали водолечебницы и казино!
- Эдмон приносил много вещей?
- Однажды он принес серебряное ситечко для кофе из пивной на улице Гамбетты. Другой раз начался спор, так как Детриво заявил, что будет брать потихоньку вещи только у себя дома, а по-настоящему не желает воровать, боится. Тем не менее, когда Большой Луи заговорил о полиции, даже признался, что находится не в ладах с правосудием и не желает, чтобы его снова забрали, именно Эдмон хвастался тем, что мы делали.
- Все это происходило в маленькой комнатке на третьем этаже?
- Да. Эдмон слишком уж умничал, все раздувал. Это в его стиле. Уверен, что Большой Луи стал требовать денег только из-за него. Он утверждал, что из-за несчастного случая, то есть из-за нас, он не может работать, а жена ждет почтовых переводов. Сначала он потребовал тысячу франков и велел принести их на следующий день...
- Вы устроили складчину?
- Нет, все от меня отступились.
- И кто же достал эту тысячу?
- Я.
Теперь он уже не плакал, а просто отвернулся к стене, потом вдруг, повинуясь внутренней потребности, взглянул с вызовом прямо в глаза адвокату.
- А что я мог, по-вашему, сделать? Все твердили, что виноват я, что я нахвастался, будто умею водить машину. Из-за Большого Луи я каждый вечер мог видеться с Николь. Я все вам должен говорить, верно? Ведь вы мой адвокат. Вы сами захотели. Да, да! Я это сразу почувствовал. Не знаю, почему вы так поступили, только вам захотелось. Теперь пеняйте на себя. Если бы я мог убежать с Николь, не важно куда...
- А она, что она говорила по этому поводу?
- Ничего не говорила.
- А где вы взяли тысячу франков?
- Дома. Мама еще не знает. Я рассчитывал рано или поздно возвратить. Я знаю, где у мамы лежат деньги: в бельевом шкафу, в старом папином бумажнике.
- А остальную сумму?
- Какую остальную?
- Две тысячи шестьсот франков?
- Кто вам о них сказал?
- К сожалению, приобщено к делу. Полиция обнаружила почтовые переводы, которые Большой Луи посылал своей подружке.
- А где доказательства, что это я их посылал?
- Приходится предполагать, что вы.
- Люска дал мне взаймы четыреста франков. А остальные... Рано или поздно вы все равно узнаете, потому что, когда он будет сводить счета... Я не знал что делать. Большой Луи мне угрожал, говорил, что предпочтет во всем покаяться полиции и нас всех засадят в тюрьму. Вы знаете господина Тетю?
- Рантье с Оружейной площади?
- Да. Это наш клиент. Он покупает много книг, особенно дорогие издания, мы их для него выписываем из Парижа... Так вот, Тетю пришел в магазин, когда господин Жорж поднялся на минуточку к себе выпить чаю он всегда в четыре часа пьет чай - и заплатил по счету. Тысячу триста тридцать два франка. Я их взял. Я рассчитывал вернуть их до конца месяца.
- Каким образом?
- Не знаю. Я нашел бы средство... Не могло же так длиться вечно. Клянусь, я не вор! Впрочем, Эдмон был в курсе...
- В курсе чего?
- Я объявил ему, что не желаю до бесконечности быть козлом отпущения. Пускай и другие мне помогут. Если бы они не напоили меня в тот день...
Отдаленные гудки автомобиля прорезали густой пласт тишины, напомнив обоим, что рядом лежит небольшой городок и каждый житель здесь убежден, что знает, чем живет его сосед.
Почему именно сейчас Лурса вспомнил о Судейском клубе? Никакого отношения к их разговору это не имело. Несколько лет назад судьи и адвокаты - было это в ту эпоху, когда бридж только-только начал проникать в провинцию,- решили создать свой клуб, так как в городе клуба бриджистов еще не существовало.
В течение нескольких недель все сколько-нибудь значительные обитатели Мулена получали циркуляры и приглашения. Был даже создан временный комитет, и Дюкупа выбрали генеральным секретарем.
Потом избрали постоянный комитет под председательством Рожиссара и одного генерала. Почему именно генерала? И под клуб купили особняк на углу авеню Виктора Пого.
Лурса обнаружил свое имя в списке членов клуба не потому, что он дал согласие, а потому, что зачисляли подряд всех влиятельных лиц Мулена. Он даже получил роскошно изданные бюллетени клуба.
Но и в тишь его кабинета, где он отгородился от мира, доходило эхо споров, которые вспыхивали каждый раз, когда вставал вопрос о приеме новых членов. Кое-кто настаивал, чтобы прием в клуб был ограничен, чтобы в него входили только сливки муленского общества. Другие, напротив, в целях пополнения бюджета предлагали более демократический статут.
Судейские оспаривали у адвокатуры почетные места; три заседания были посвящены вопросу о приеме некоего хирурга, делавшего пластические операции, причем одна половина членов клуба требовала его принять, а другая отвергала его кандидатуру.
Дюкуп, все еще находившийся на посту генерального секретаря, последовал примеру прокурора, когда тот с доброй половиной своих соклубников вышел из состава правления после одного особенно бурного заседания.
Потом о клубе забыли и вспомнили всю эту историю только через несколько недель, в тот самый день, когда поставщики предъявили свои требования, и тут лишь обнаружилось, что главный распорядитель подписывал довольно странные счета.
Правда и то, что дело чуть не дошло до суда; от каждого члена клуба пришлось потребовать определенной денежной жертвы, на что многие ответили отказом.
- Скажите-ка, Маню...
Он чуть было не сказал: Эмиль.
- Мне необходимо знать всех членов вашей, как вы выражаетесь, шайки. Большой Луи никогда не говорил, что его намеревается посетить кто-нибудь из его друзей или сообщников?
- Нет.
- А о том, что его любовница собирается приехать в Мулен?
- Нет.
- Между вами обсуждался вопрос о том, что надо как-нибудь от него отделаться?
- Да.
Надзиратель постучал в дверь, приоткрыл ее:
- Вам пакет, господин адвокат. Принес из прокуратуры рассыльный.
Лурса разорвал конверт и прочел несколько строк, напечатанных на машинке:
"Прокурор имеет честь сообщить мэтру Лурса, что некий Жан Детриво исчез из родительского дома со вчерашнего вечера".
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22