— Правда.— Говорят, женился ты удачно, взял богатую, которой принадлежит целая улица домов.Разговоров на эту тему Буэн тоже не любил и потому молча осушил стакан.— Налей-ка еще. А ты чего-нибудь выпьешь?— Рюмочку смородинной наливки. Говорить было не о чем. Буэн подумал: а что, если подать ей тот самый знак…— Эта не та ли маленькая пожилая дама в лиловом, с которой я тебя видела этой осенью на улице Сен-Жак?Наверно, тогда был теплый солнечный день, потому что у Маргариты всего один лиловый костюм, довольно легкий, и к нему она обыкновенно надевает белую шляпку.— Жизнь идет! Жаль, что ты редко заглядываешь к нам. Ты на пенсии?— Уже довольно давно.— А у нас здесь тихо. Старики понемножку уходят. Молодые не признают местечек вроде этого. Они считают их старомодными и, пожалуй, не так уж не правы. Бывают дни, когда я подумываю, не послать ли все это к черту и уехать доживать жизнь в деревню…Сколько ей, интересно, лет? Если Буэн не ошибается, ей было около тридцати, когда он в первый раз последовал за нею в кухню. Вот уже семь лет, как Тео умер от закупорки сосудов. Значит, сейчас ей около сорока пяти, но лицо у нее все такое же гладкое.Поведение ее ничуть не изменилось и после того, как она овдовела. Нелли свободна. Не обязана никому и ни в чем давать отчет. Однако она ни разу не пригласила Буэна подняться к ней в комнату. Ни разу он не видел ее раздетой, и встречи их оставались такими же скоротечными. Нелли принадлежит всем, почти как публичная женщина. Тем не менее она испытывает потребность сохранять для себя свой угол, свои крохотные владения, куда никому нет входа.— А ты похудел.— Есть немножко.— Плохо себя чувствуешь?— Только что перенес грипп.— Неприятности? С женою не очень?— Да нет, ничего.Нелли смотрела так, словно читала в его душе. Вот так же глядел на него кот.— Да не думай ты об этом! — бросила она, как бы подводя итог признаниям, которые он и не собирался ей делать. И, выпрямившись, подала ему сигнал — взглядом, чуть заметным движением головы.Буэн не посмел отказаться. Но разве, входя в кафе, он не ждал, что так будет? И разве не для этого пришел сюда? Не было ли это для него своеобразной пробой сил?Буэн пошел за Нелли. Она со смехом глянула на него:— Признайся, ты ведь колебался. Был момент, когда я решила, что ты дашь деру. Вид-то у тебя не больно радостный. Ну, посмотрим, тот ли ты…Нелли все это забавляло. Вот, наверное, весь ее секрет. Вероятно, она с таким холодным бесстыдством провоцирует мужчин, с такой легкостью отдается вовсе не потому, что постоянно испытывает желание, — просто это забавляет ее.— Молодец! Уже лучше…Эмиль боялся, что у него ничего не получится, но вот он овладел ею — как в ту пору, когда был лет на пятнадцать моложе, как во времена Анжелы, как до женитьбы на Маргарите. И тут ему пришла ребячливая мысль. Если бы здесь неожиданно появилась жена, если бы она увидела его в этот момент… Да, сейчас он думал о Маргарите — о Маргарите в том самом лиловом костюме, о котором только что вспоминали, но с тем же непроницаемым лицом, которое у нее было вчера и сегодня утром.В этом кафе дом в тупике Себастьена Дуаза казался нереальным. Нереальным казалось все — сама Маргарита, все ее предки Дуазы, мужчина с часами с цепочкой, который основал кондитерскую фабрику, муж-скрипач, облачавшийся для поездки в Оперу во фрак, сумрак, царящий в комнатах, безрадостный огонь в камине, вечера, проводимые в молчании в темноте перед телевизором.Буэну хотелось, чтобы этот миг длился как можно дольше, хотелось как можно дольше оставаться в таком душевном состоянии.— За дверью следишь? — прерывающимся голосом спросила Нелли.Буэн должен был наблюдать сквозь занавеску, не вошел ли кто в кафе.— Да.Буэн замер, переводя дыхание. Нелли оправляла платье.Все кончилось. И осталась только кухня, такая же темная, как у него, да запах лука-порея, смешанный с запахом подмышек и кислым, застойным винным духом, которым был пропитан весь дом.— Доволен?— Спасибо…Буэн произнес это совершенно искренне. Ему просто необходимо было выразить ей признательность. Она столько раз доставляла ему удовольствие, ничего не прося, ничего не требуя взамен. Другие, кто, как он, пользовались ею, наверно, в компании приятелей называли ее потаскухой. А Эмиль испытывал к ней доброе и благодарное чувство. Он с радостью вел бы с нею долгие беседы, поднимался бы к ней в комнату, вошел бы в ее подлинную, скрытую от всех жизнь. Овдовев, он не раз и довольно серьезно подумывал о ней, благо Тео был уже мертв. Конечно, его смущало, что через кухню прошло слишком много народа. И он сомневался, что Нелли когда-нибудь будет способна хранить верность. Ну а была ему верна Анжела? Буэн не знал этого и предпочитал не задавать себе таких вопросов.Ему нравилась в Нелли ее естественность. Он понимал ее. Она его привлекала. И сейчас он раскаивался, что так долго не заходил повидаться с нею.Может быть, он не позволил бы навести на себя порчу, если бы регулярно бывал в этом кафе. А ведь на него и вправду навели порчу, и он утратил связь с миром. Встречает на улицах людей, но не видит их. Не отличает женщину от ребенка, смех от плача.Он живет в призрачном мире, устоявшемся и неустойчивом одновременно. Там он знает каждый бумажный цветок на столе в гостиной, каждое пятно, оставшееся со времен Шармуа, фотографии, лестницу со скрипучей ступенькой, трещинку на перилах. Знает освещение в любой час дня, в любую пору года, знает лицо Маргариты, ее худобу, губы, ставшие еще тоньше, чересчур белую и нежную кожу груди, которую видит каждый вечер, когда жена раздевается перед сном.Наваждение какое-то. Он позволил посадить себя под замок и теперь до конца дней останется узником. Зря он сжег записку Маргариты. Ее текст весьма красноречив. Маргарита считает его своей собственностью и из религиозных соображений не даст ему вырваться на свободу.— О чем задумался?— Так, ни о чем, — попытался улыбнуться Буэн.— Странно! Ты не из тех, кто печален после любви. Очень мило с ее стороны.— Многим мужчинам после этого стыдно, они не решаются поднять глаза. А среди женщин тоже есть такие?Он чуть было не ляпнул, что ему известна, по крайней мере, одна такая — той стыдно еще до этого. В сущности, Нелли права. Он копается в воспоминаниях.— Наверно, мы просто из другого теста, — бросила она.Вошли двое — слесари или печатники, судя по блузам.— Два стаканчика белого.С Нелли они поздоровались за руку, украдкой оглядели Буэна и продолжили разговор:— …Я ему и говорю прямо в лицо, вот как тебе: коли так, ремонтируйте сами. Нет, представляешь? Двадцать франков за работу, на которую я должен угробить больше трех часов…Нелли подмигнула Буэну, потянулась к выключателю и зажгла свет: стало уже совсем темно.— Твое здоровье, Жюстен!— Твое здоровье!Оба они на шестом десятке. Но еще не подозревают, как стремительно начнут вскоре стареть.— Сколько с меня?— Три санеерского и одна смородинной. Тебе это обойдется в два франка восемьдесят. Впрочем, для других цена такая же.Буэн вышел на улицу, на ветер и вновь увидел огни, витрины, почувствовал запахи, долетавшие из дверей лавок. Увидел мужчин, женщин, детей — одних вели за руку, других, совсем маленьких, везли в колясках. Так было всегда. Так будет всегда. Вокруг Буэна кипела жизнь, но он не ощущал причастности к ней. Он теперь посторонний. Маргарита стала посторонней гораздо раньше его, а может быть, всегда была такой. Кто знает, не была ли та нарядно одетая девочка, которую Буэн видел на фотографии, уже чужда миру?Буэн, глядя на снимок, испытывал желание встряхнуть, разбудить эту девочку, крикнуть ей:— Да посмотри ты вокруг!Посмотри! Ощути! Прикоснись! Видишь: деревья, животные, люди. Светит солнце. Сыплет мелкий благодетельный дождик. Снег собирается, уже повалил. А вот и ветер поднялся. Тебе холодно. Тебе жарко. Ты живешь. В тебе вибрирует жизнь…Опустив голову, не глядя, куда ступает, Буэн шагал по привычке, словно старая кляча, возвращающаяся к себе в конюшню. Повернул в тупик. Тишина. Лишь в нескольких окнах тусклый желтый свет. Первый дом, второй, и оба неотличимы друг от друга. А вот и последний. В углублении стены фонтан: маленький обнаженный человечек держит рыбу, изо рта которой льется вода.Буэн достал из кармана ключ, прежде чем открыть дверь, шмыгнул носом, высморкался и вытер щеку. Глава 5 Пять дней он питался вне дома, не получая от еды никакого удовольствия. Вставал в шесть утра, запирался в ванной, потом спускался вниз, варил себе чашку кофе, а то и выпивал стакан красного. Затем в пустом и тихом первом этаже выполнял свою часть работы по дому. Делал все очень тщательно, словно боялся услышать замечание или упрек. В его старательности было нечто маниакальное: никогда еще рояль не блестел так, как теперь. Напоследок он шел в подвал, колол дрова, приносил наверх корзину чурок и затапливал камин в гостиной.Маргарита спускалась в половине девятого, одетая. Словно не замечая мужчину, снующего мимо нее, она готовила себе завтрак, надевала зеленое пальто, которое было у нее на каждый день, и шла в сторону улицы Сен-Жак.Иногда он уходил за ней следом, даже если ему ничего не было нужно: просто ему нечем было себя занять. Вернувшись, она рассовывала покупки в холодильник и в буфет, шла наверх освежить прическу и надеть меховое манто: дважды на дню, утром и после обеда, она уходила на какое-то таинственное свидание — скорее всего, к ветеринару, лечившему попугая.Буэн не знал ни как его зовут, ни где он живет; он видел его, когда тот уносил накрытую молыоновой тряпкой клетку, и запомнил только, что это невысокий хромой человечек в кургузом пальто.Он не смел зайти еще раз в “Стаканчик сансерского” — быть может, потому, что очень уж ему этого хотелось. Он опасался думать о Нелли и отдавал себе отчет в опасности. Когда он был у нее, ему не нужно было следить за собой. Он расслаблялся. Все трудности, связанные с тупиком Себастьена Дуаза, исчезали, теряли значение или представлялись сущей чепухой. Если он туда пойдет, кончится тем, что он привыкнет безвольно посиживать там, попивать стакан за стаканом и получать удовольствие с Нелли сколько душе угодно.Планов он не строил. Дома еще ничего не определилось. Оба уходили и приходили, ища свое место, свой ритм, свои занятия, словно музыканты в оркестровой яме, настраивающие инструменты.На четвертый или пятый день — он больше их не считал — Буэн издали проследил за женой, когда она отправилась на послеобеденное свидание. Было уже темно. Она прошла почти безлюдной улицей Санте, обогнула тюрьму. Прохожие попадались редко, их шаги слышались еще издали.Маргарита свернула на улицу Даро, такую же пустынную, и наконец близ железнодорожных путей вышла на улицу Сен-Готар. Она не беспокоилась, следят за ней или нет. Шла довольно быстро для своих лет. Потом остановилась перед непонятным сооружением: это было нечто вроде старинной фермы, за решеткой виднелся внутренний дворик, а с другой стороны — два низких строения, похожих на конюшни.Пока она пересекала мощеный двор, в этих строениях залаяли собаки; она направилась к ступеням крыльца, позвонила в колокольчик, подождала, пока откроют. Когда она скрылась за дверью, Буэн подошел к решетке и прочел на эмалированной табличке: ДОКТОР ПЕРРЕНВЕТЕРИНАРНАЯ ЛЕЧЕБНИЦА
Вот куда она ходила, как ходят в больницу проведать больного! Значит, попугай жив.Хоть Маргарита и отравила кота, Эмиль жалел о своей мести. С радостью сказал бы ей это, но было уже поздно. Впрочем, он не хотел доставить ей такое удовольствие — унижаться перед ней.А она? Жалела она о том, что сделала? Нет. Эта женщина не из тех, кому знакомо раскаяние. Она всегда права. Всегда уверена в себе. Всегда следует праведным путем — стоит только поглядеть, с каким уверенным видом она возвращается из церкви, особенно по воскресеньям. Одежда источает запах ладана. Взгляд и тот становится светлее, невиннее, словно ей только что открылась благодать небес и вечной жизни.Буэн ненавидел воскресенья, когда на улицах нет шума, ставни магазинов закрыты, прохожие слоняются без дела. Походка у них не такая, как в будни. Они прогуливаются бесцельно, а если идут куда-нибудь, то не торопятся. У него в семье когда-то была та же маета, всем было неловко в нарядной одежде, и вечно все опасались, как бы дети не измазались. Когда он был маленький, его родители чуть ли не каждое воскресенье ссорились, хотя были славные люди, привыкшие гнуть спину и принимать жизнь такой, как она есть.— Иди погуляй!Он гулял вдоль канала или вдоль Сены. Ему давали монетку: летом на мороженое, зимой на конфеты, и он выбирал леденцы — их хватало надолго.Даже те, кто всей семьей катался в лодках, сидели в каком-то оцепенении, а к вечеру можно было не сомневаться, что по дороге попадутся пьяные.В это воскресенье ресторан, где Эмиль обычно ел, оказался закрыт, и, чтобы позавтракать, ему пришлось дойти до авеню Генерала Леклерка. Потом он прошелся мимо “Стаканчика сансерского”, но там тоже были опущены ставни Чем занимается Нелли в воскресенье? К мессе она наверняка не ходит. Скорее всего, долго валяется в постели, слоняется по спальне, кухне, маленькому темному кафе, куда никто не придет и не побеспокоит ее. Может быть, после обеда она ходит в кино? Эмиль никогда не видел ее на улице. Никогда не представлял ее в ином наряде, кроме черного платья и домашних туфель.Маргарита не пошла к доктору Перрену — по воскресеньям у него тоже закрыто. После обеда она осталась дома, и оба они уселись в гостиной перед телевизором, по которому передавали футбольный матч. Потом несколько песен. Мультипликацию. И фильм про ковбоев.Они коротали вечер. Она вязала. Раз-другой ему показалось, что лицо ее смягчилось, что, подняв голову от вязанья, она хочет с ним заговорить. В нем шевельнулась жалость. Маргарита неспособна первая пойти навстречу, поэтому его подмывало начать самому. Он уже открыл рот, намереваясь сказать что-нибудь вроде: “Мы ведем себя как дети…”Нет. Такой формулировки их нынешних отношений она не примет.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16