Земледельцы здесь уже не жили, лишь
однажды им попались кострища давно уже покинутой стоянки
кочевников. Редко пробивались на поверхность ручьи, и вода в них
была холоднее ночного мороза.
День прошел в тоскливой дремоте. Закусывали на ходу, но еда
вкупе с тяжелым солнцем только добавляла одури. А когда светило
стало клониться к хмурому западу, с гор опять повеяло прохладой.
Вечером они достигли солончаков. Горизонт неожиданно
Вечером они достигли солончаков. Горизонт неожиданно
распахнулся, и всадники увидели перед собой пустое, ровное,
словно стол, пространство. Молчаливые и мертвые земли умирающее
солнце наполнило багряно-серыми разводами. Просоленная почва
вспыхивала изумрудными, голубыми огоньками - эти вспышки резали
глаза, и Калхас, устало зажмурившись, повернул лицо в сторону
гор. Некоторое время он давал глазам отдыхать, а когда открыл,
увидел, что к ним приближается большой отряд конных и пеших
воинов.
- Дотим! - раздался голос Филиппа.
Телохранители сатрапа, с лязгом вытащившие мечи из ножен, стали
прятать оружие.
Наемник осунулся. Варварские одежды, намотанные на него, делали
облик Дотима страшным. Он мрачно посмотрел на сатрапов и
приветствовал только автократора.
- Я оставил на Царской дороге заставу, а всех остальных
перебросил сюда,- сообщил аркадянин стратегу.- Только какой
прок? Нас сметут, как слон паутину.
Сатрапы зашушукались.
- Не печалься, Дотим. Я думаю, Антигон долго не рискнет
напасть на нас.
Эвмен неторопливо поведал о своем плане, и впервые за этот
день Калхас почувствовал толику облегчения. На лицах сатрапов и
военачальников была написана надежда, смешанная с сомнением.
Дотим расхохотался и в одно мгновение стал озорным.
- Это мне нравится! Если Фригиец попадется на нашу удочку,
память о его глупости переживет нас всех!
- Попадется. Я уверен,- твердо сказал Эвмен.
Они направились к широкому склону горы, хорошо видной с
солончаков. Телохранители Эвмена достали из седельных мешков
размеченные узлами мерные веревки. Разъзжая по склону, люди
Тиридата принялись обозначать место для лагеря на тридцать тысяч
человек. В это время остальные, рассыпавшись вокруг них,
собирали хворост и складывали костры на расстоянии двадцати
локтей один от другого.
После дня, проведенного в седле, Калхас с трудом передвигал
ноги, и все же он старался не отставать от Дотима. Оживившийся,
повеселевший вождь наемников энергично врубался в заросли
кустарника. Пастух скручивал из срубленных ветвей какое-то
подобие вязанок, и аркадяне уносили их в сторону лагеря. Иглы
больно впивались в руки, но Калхас только шипел, не прекращая
работы. Солнце уходило за горизонт. Когда наступит темнота,
разведчики Антигона - если они уже рядом - должны увидеть огни
большого лагеря. Дозоры, отправленные в глубь пустыни Дотимом,
не подпустят их слишком близко, так что Фригийцу придется долго
подумать, прежде чем бросать свою утомленную переходом по
солончакам армию против огромного воинского лагеря. В морозную,
ясную ночь свет от костров будет заметен издалека.
Лишь когда на темнеющем склоне вспыхнуло множество огней, Дотим
позволил себе передышку.
- Как Гиртеада? - спросил он.
Сердце Калхаса опять сжала боль.
- Ждет.
- По-моему, это должно произойти вот-вот,- беззаботно
сказал наемник.
- Да,- закусил губу пастух.- Может быть, уже сейчас.
- Здорово! Обещаю тебе, что после победы я просто до
безобразия напьюсь за ваше здоровье.
- Хороший ты человек,- пробормотал Калхас.- Давай не
будем загадывать.
- А что тут загадывать? - Дотим принялся поносить
Антигона. Он отказывал соперникам Эвмена не только в уме и
полководческих способностях, но даже в человеческом облике.
Можно было подумать, что автократору противостояла некая помесь
змеи и лягушки, трусливая и отвратительная. Наемника не
интересовало противоречие его представлений с
реальностью, он просто отмахивался от него и продолжал делить
мир по критерию преданности Эвмену. Само собой, вслед за
Фригийцем очернению поверглись сатрапы. Калхас подлил в огонь
масла, рассказав о той панике, которая охватила их при известии
о приближении Антигона.
- Вот и все! Наглости как не бывало! - донельзя
развеселившийся Дотим оглушительно хлопал себя по
ляжкам.- Нет, победив Антигона, Эвмен должен взять в руки кнут
и хорошенько пройтись по их спинам. Пусть учатся смирению!
Нет - почтению!
Солдаты, которые носили хворост, сообщили, что набрано его уже
достаточно. Дотим тем не менее разворошил еще один куст и только
после этого направился к ложному лагерю.
От обилия костров мнилось, что на горном склоне занялся пожар. С
шипением и треском взмывали россыпи ярких искр. Огонь постоянно
менял цвет, форму: то он прижимался к земле, то стремительно
рвался вверх, к непроницаемо-черному небу.
Когда Дотим и Калхас подошли ближе, стали заметны темные,
немногочисленные фигуры людей, снующие между кострами и
подбрасывающие в них хворост. Вождь наемников опять помрачнел:
- Если мои заставы пропустят сюда разведчиков Фригийца, я
самолично сдеру с их командиров шкуры. Что говорят боги, Калхас?
Они понимают, от какой случайности зависит наша судьба?
- Не знаю. Пока они молчат.- Пастух дотронулся до
шарика. Тот был равнодушно-прохладен и невесом - словно простая
стеклянная безделушка, а не талисман, подаренный Гермесом.- Я
больше надеюсь на твои заставы, чем на богов.
- Посмотрим. Я многие месяцы муштровал и аркадян, и
варваров. Чему-то научил. Но я был бы спокоен только в случае,
если сам мог бы присутствовать на каждой заставе.- Дотим
хихикнул.- Может быть, помолиться твоему Гермесу, чтобы он
разделил меня на десять частей?
Они нашли Эвмена на середине склона. Он сидел около одного из
костров в окружении сатрапов и что-то им объяснял.
- О! Дотим! Калхас! Подходите поближе! - пригласил
стратег.- Может быть объясните нашим друзьям, почему после
второй стражи нужно перестать подбрасывать хворост?
При слове "друзья" лицо Дотима приняло вполне
определенное выражение.
- В первую стражу солдат готовит ужин, во
вторую - ужинает и ложится спать. Что непонятного? Если жечь
костры всю ночь, утром Антигон будет здесь. Он догадается, что
лагерь - большая обманка.
- Все это так,- возвысил голос Антиген.- Но не слишком
ли сложно? На войне безошибочно действуют только простые
хитрости.
- Стратег, мне некогда спорить с... с
"друзьями",- нетерпеливо сказал Дотим.- Выдели им
несколько костров. И пусть их люди палят огонь всю ночь,- с
этими словами Дотим поклонился едва заметно улыбающемуся Эвмену
и вышел из освещенного круга.
Откланялся и Калхас, последовавший за наемником. Мысль
провести еще одну ночь в обществе сатрапов не прельщала его.
- Эти ублюдки будут спорить только для того, чтобы
- Эти ублюдки будут спорить только для того, чтобы
спорить! - шепеляво бушевал Дотим.- Будь моя воля - я
побросал бы их в огонь вместо хвороста.
Они спустились ниже по склону. Дотим увидел своих воинов и
показал, около какого костра искать его в случае, если дозоры
пришлют вестников.
- За что боги наказывают нас? - спросил у небес вождь
наемников, когда они перестали жевать жесткие ячменные лепешки,
заменившие ужин.- Страшнее глупости друзей может быть только
их неверность. А у нас и первое, и второе.
- Ты красиво сказал,- устало ответил Калхас.- Может
это хорошо, что неверность сопровождается глупостью?
- Ничего подобного,- покачал головой Дотим.- Действия
умного еще можно предсказать, а глупца - нет.- Тем более, что
глупцов у нас много...
Мысли о сатрапах сделали наемника неразговорчивым. Тихонько
покачиваясь взад-вперед он сидел перед огнем и отдавался не
очень радостным раздумьям. Иногда что-то настораживало Дотима,
он поднимался и терпеливо всматривался в ту сторону темноты, где
лежала солончаковая пустыня. К счастью чутье пока подводило
его - каждый раз наемник с явным облегчением возвращался в
прежнюю позу.
Калхас не представлял, что там можно разглядеть. Особенно из
ярко освещенного солнцем круга света, в котором они сидели.
Однако и он чувствовал неясную угрозу, таившуюся за северным
горизонтом. Она не позволяла успокоиться: склон казался слишком
голым, открытым, костер - ярким. Хотелось разбросать головни,
затоптать угли и замереть, завернувшись в плащ, слившись с
землей. К концу второй стражи Калхас ощутил, что находится на
грани паники: в каждом из воинов, что проходил мимо них с
охапками хвороста, ему мерещился неприятель, а из темноты он
ежемгновенно ждал стрел, дротиков и воинственного клича
Антигоновых воинств.
"Я устал. Просто очень устал",- старался взять себя в
руки Калхас, но тело трепетало и не слушалось. К счастью, вторая
стража кончилась, и Дотим решил устраиваться ко сну. Аркадяне
перестали подбрасывать в огонь хворост. Когда в костре остались
одни уголь, они отгребли их подальше, а на горячую землю уложили
несколько вязанок, в которых было поменьше колючек, поверх них
же устроились сами.
Мороз пощипывал выставленный из-под плаща нос пастуха, зато
спине было томно и жарко. Как ни странно, без костра стало
светлее. Теперь Калхас разглядел холодные, словно вымерзшие
созвездия на небе и бледный, изъеденный темными впадинами диск
Луны, опускавшейся за смутно угадываемые горы. Он вспомнил, как
осенью в Паретакене обе армии сошлись на длинной, безлесой
равнине. Сражение продолжалось до ночи - и даже темнота не
могла разделить их. Готовые схватиться еще раз, освещенные
мертвенным лунным сиянием, они стояли в двух сотнях шагов друг
от друга. Жутко, призрачно блестели доспехи, было слышно каждое
слово, сказанное на противоположной стороне. Затем армиями стала
овладевать оторопь. Стихли воинственные призывы, перестали
размахивать оружием - на равнину опускалось что-то невесомое,
как туман, и холодное, как Аид. Войска сами, без команды
начальников, попятились назад, а полководцам оставалось только
подчиниться их воле. Лишь отойдя от места битвы на несколько
стадиев, солдаты опять стали оживленно переговариваться. Их
отпустило мертвенное безволие - и они забыли о нем. Но Калхас
долго тогда не мог прийти в себя, словно человек, побывавший на
краю бездонной пропасти.
Что-то похожее он ощущал и сейчас. Пропасть была рядом, совсем
рядом. От близости пустоты ныло под ложечкой. Калхас зажмурился,
дабы совладать со смятением, царящим в душе. Постепенно ему
удалось прийти в себя. Когда мир обрел устойчивость, и сердце
перестало бешено колотиться в груди, он услышал бодрое
похрапывание Дотима, предпочитавшего сон предчувствиям. Именно
этот храп окончательно успокоил пастуха. Он посмотрел еще раз на
лениво мерцающие огни и с облечением подчинился усталой дреме.
* * *
Проснулся Калхас из-за того, что исчезла спина Дотима, к которой
он ночью прижимался плечом. Земля была еще теплой от костра, но
в воздухе стоял тяжелый холодный туман. Пастух рывком поднялся
на ноги - туман укутывал землю только на высоту локтя. Встав во
весь рост он увидел, что настало утро и солнце уже прогнало
сумерки вглубь пустыни. Солончаки сейчас были похожи на парное
молоко - туман широкими лентами стекал на них с гор. Этим утром
воздух не был таким морозным, как прошлым, однако, прежде чем
пойти к месту ночевки стратега, Калхас тщательно завернулся в
плащ.
Выше по склону царило оживление. Прибыли отряды Амфимаха, и это
подняло настроение у всех. Днем ожидалась наемная конница
Эвмена, а следующим утром должны были подойти аргираспиды. Хотя
даже через сутки собравшиеся на этом склоне все еще будут слабы
для противостояния Антигону, данных известий оказалось
достаточно, чтобы сменить в душах стратегов страх на радостную
эйфорию. Опять откуда-то появилось вино. Пока Эвмен вместе с
Амфимахом и Антигеном определяли, где и как в случае
необходимости они будут оказывать сопротивление, остальные
развалились в ленивых позах вокруг костра и потягивали вино из
плоских походных чашек. Телохранители Певкеста резали
толстыми пластами громадную голову овечьего сыра и подавали его
хозяевам на острие ножа. Дотима в лагере не было - он
отправился самолично проверять заставы.
Калхас хотел искать Эвмена, но сатрапы задержали его и заставили
разделить с ними трапезу. Пастух внутренне напрягся; союзники
стратега относились к нему осторожно, но не более. Последнее
эффектное предсказание он сделал на Тигре, когда Селевк разрушил
плотины выше по течению реки, и вода едва не затопила армию
стратега-автократора. Калхас настойчиво уговаривал Эвмена
держаться ближе к высоким местам. В результате они успели
добраться до холмов прежде, чем вода залила низины. Однако
произошло это месяцем раньше встречи автократора с Певкестом.
Конечно сатрапы должны были знать о способностях Калхаса - хотя
бы из уст Антигена,- однако чрезмерного любопытства при виде
его персоны они не выказывали. Поэтому их сегодняшняя
настойчивость была по крайней мере непривычна.
Нахохлившись, он присел между Эвдимом и арейским сатрапом
Стасандром. Ему сунули плошку из ароматизированной глины: самое
простое вино в ней пахло сладко. Он сделал несколько машинальных
глотков. Оживленный судя по всему разговор союзников Эвмена при
появлении пастуха прекратился. На него посматривали с непонятным
ожиданием. Калхас сообразил, что нужно держаться со значением.
- Ты необычайно
хмур,- полувопросительно-полуутвердительно произнес
Певкест.- Что за предчувствия беспокоят предсказателя?
Калхасу тошно было притворяться.
- Мне холодно. И я оставил жену на пороге родов.- Он
криво усмехнулся.- Мне, как прорицателю, не нравятся
габиенские повитухи.
- Ну-у, здесь ты можешь не беспокоиться,- протянул
Певкест.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20