— Ладно,— согласился Друзь.— Тогда помогите младшему коллеге.
Танцюра молча вышел.
Федор Ипполитович все еще не мог отвести глаз от
дверей, за которыми скрылась тележка. Должно быть, тесной толпой обступили его непривычные мысли: то он невесело хмурился, то презрительная усмешка кривила ему рот.
Взволнованный внезапным доверием отца, не зная, как отнестись к этому, Игорь сказал Друзю:
— Шел бы ты домой, Сергей. Ждать, когда Марина Эрастовна придет в себя,— теперь моя обязанность.
— Подождем вдвоем,— ответил Друзь.— Ты сейчас будешь записывать в историю болезни Хорунжей сделанное тобой, а я присмотрю, чтобы ты не напутал.
Игорю было не до шуток. Отец обязан знать: сегодняшняя операция вовсе не личная заслуга его сына.
— К сожалению, не все можно вписать в историю. Никто не узнает, как скандалила на этом столе Марина Эрастовна, требуя, чтобы оперировал ее ты, и так хитро ты ей доказывал, что я — всего-навсего твой помощник.
Цели своей он достиг.
— Уговорил? — поинтересовался Федор Ипполитович, и в глазах его блеснул тот огонек, с которым он «развлекал» сегодня за обедом гостей.
Между бровями у Игоря прорезалась морщинка. Поэтому поспешно откликнулся Друзь:
— Пришлось...
— Кто же тебе поверит, что ты не ловелас?
Друзь побледнел, а в голове роем закружились куда более резкие слова, чем за обедом.
— Ну, хватит, не лезь на стену.
Злорадный огонек погас. И смотрел профессор уже на сына. Должно быть, еще не все Игорю сказано. Но Федору Ипполитовичу сначала нужно переломить в себе что-то.
Друзь не ошибся.
— Завтра на пятиминутке об операции — он ее затеял— будет докладывать Сергей.— Профессор очень старательно подбирал слова.— А после пятиминутки ты примешь у Фармагея всю палату... Что на меня уставился? Разве не ты утверждал, что я не даю хода талантливой молодежи? Вот и докажи, что ты талантливый... И не думай, что палата отдается тебе навсегда. В самом лучшем случае — на твой срок. А там обязательно вернешься в свою Нелеповку или, как ее, Собачевку.
Было от чего Игорю глаза вытаращить. Это так неожиданно, так невероятно, так вразрез с отцовским характером...
Профессор не стал ждать, пока сын раскроет рот:
— Испугался, что скажут: докатился-таки Шостенко до семейственности? Не тот случай. Думаешь, до сих пор никому не известно, что за сын у меня и какой у тебя отец? Так вот, заруби на носу: я сделаю все, чтобы стажировка тебе боком вышла.— Федор Ипполитович из-под опущенных век взглянул на Друзя.— И ты от меня поблажек не дождешься. С обоих буду спрашивать за малейший промах, а ответ будете держать перед всем коллективом. А прокурором всегда буду я!
Игорь немного пришел в себя.
— Я приму и худшие условия. Но ты совсем не знаешь...
— Что нужно, знаю! — дал все-таки знать о себе профессорский норов.— И про опухоль в легком. И про твои упражнения с чьим-то пищеводом. И не только это. Думаешь, не вижу, что ты мечтаешь до сердца пробиться? Все вы, желторотые, вбили себе это в голову. Вот и хочу послушать, что ты запоешь, когда через полгода, после кропотливых исследований больных и напряженной работы в лабораториях, поумнеешь... К разговору о палате вернемся завтра. До этого сам подумай и посоветуйся с кем хочешь. Если же мое предложение не по тебе, то чтоб я тебя завтра тут не видел! Трусы мне не нужны.
Хоть и гневный голос у Федора Ипполитовича, а глаза поблескивают задорно. Значит, старик не прочь превратить перемирие с сыном в мир? Значит, эти два дня не прошли для него даром? А если из него как из проснувшегося вулкана полетели сначала камни, дым и пепел,— разве Игорь не вытерпит это? Только бы вслед за пеплом вырвался настоящий огонь!
Чтобы Игорь не сказал лишнего, Друзь снова торопливо спросил:
. — А как же с Фармагеем, Федор Ипполитович?
Профессор поморщился.
— Ты думаешь, что после твоего доклада на пятиминутке Фармагей не подаст заявления об уходе? По-твоему, у него хватит наглости смотреть всем в глаза?— И совсем уже гневно воскликнул:—Пусть вам обоим до земли поклонится, что спасли его от худшего!
Тихо, как вчера утром, Друзь спросил:
— И это все?
Не по-вчерашнему повел себя Федор Ипполитович, хоть и блеснула в его глазах молния. Дружелюбно легли на плечи ординатора его руки.
— У какого-то народа есть поговорка: путь начинает* ся с первого шага. Не толкай же в спину того, кто только начал собираться в дорогу.
Несколько секунд они смотрели друг на друга. И Друзь опустил голову.
— Извините, Федор Ипполитович. Я верю каждому слову вашему.
Но не сумел скрыть, что желания верить было в его словах больше, чем веры.
Чтобы отец этого не заметил, Игорь покачал головой:
-— Бедный Гришко...
Отец повернулся к нему.
— Ты такой жалостливый? Так возьми его себе в помощники, сделай из него что-нибудь порядочное... Молчишь? Знаешь, что если и станет он другим, то не скоро. Вот и не распускай нюни.
Игорь попробовал вставить слово:
— Ты думаешь...
— Нет, я знаю,— оборвал его Федор Ипполитович.— Таким, как Фармагей, в нашем институте делать нечего. И, если хочешь, виновен в этом и я. Вот узнаешь, как он собирался проскочить в кандидаты наук верхом на Сергее и Черемашко...
— И это все? — снова повторил Друзь.— А как же с Самойлом Евсеевичем?
На мгновение профессору стало неловко. Но откликнулся он сразу:
— Он и тебя обхаживал? -
— Нет. На меня собирались подействовать административными мерами. Там полная уверенность, что вы возражать не будете.
Смущение Федора Ипполитовича стало заметнее.
— Ты поверил?
Друзь молча смотрел ему в глаза.
— И ты, Брут,— вздохнул Федор Илполитович.— Вот какова твоя вера... Разве молчание всегда означает согласие?— Он с беспокойством посмотрел на часы.— Ого, половина одиннадцатого, Спокойной ночи,— Но возле
дверей оглянулся на Друзя.— Ты доволен своим Танцюрой?
— Да,— отозвался Друзь.—А если вы о том, что было вчера в четвертой палате, то это больше не повторится.
Федор Ипполитович криво усмехнулся.
— Долг платежом красен. Так и быть, сегодня и я тебе поверю,
В ординаторской женского отделения долго царило молчание.
Игорь склонился над историей болезни Марины Эрастовны. Ему никак не давалась первая фраза. Трудно отмахнуться от вопросов, которые возникли в связи столько что происшедшим. А еще труднее — ответить на них...
Можно ли принять всерьез то, что отец сказал в операционной? Что же он сделает со своей «левой рукой»?
Если бы не Танцюра (придя в ординаторскую, он молча уселся в углу), можно было бы посоветоваться с Сергеем. Ведь и ему не дает, очевидно, покоя то же самое. Иначе после двухчасового стояния у операционного стола не слонялся бы он между тесно расставленными столами и стульями.
Подействовали последние события и на Танцюру. Он то лохматит волосы, то обеими руками разглаживает их...
Две строки Игорь написал все-таки до того, как Сергей подошел к Танцюре и почему-то начал виновато:
— Не сердитесь на меня, Саня. Из головы вылетело, что у вас ко мне дело... Я слушаю.
Если Танцюра весь вечер был только молчалив, то сейчас лицо его окаменело. Он достал гребешок, расчесал свою шевелюру и снова натянул на нее белую шапочку. Потом вздохнул так, что едва не захлебнулся, и начал весьма торжественно:
— Сергей Антонович! Я убежден, что поговорим мы с полной откровенностью.
Сергей откашлялся, но голос его увереннее не стал:
— Сначала скажите: не вы ли вышли из института, когда я подходил к нему? Куда же вы тогда пропали?
Танцюра ответил глухим шепотом:
— Кажется, мы поймем друг друга. Но нам лучше выйти в коридор: там сейчас никого, а разговор будет мужской.
Легко написал бы Игорь третью строку. Он вспомнил о чем спрашивал его отец в операционной. Повторить свои ответы — вот и готова запись.
Но от шепота Танцюры перо застыло.
— И ты, Брут? — теперь уже Сергей задал этот вопрос.— Значит, то были вы. И, как Вадик, завтра попроситесь, чтоб вас забрали от меня?.. Задерживать вас я не буду.
— Я не Колокольня,— угрюмо возразил Танцюра.-— Никуда от вас не собираюсь... Но лучше выйдем отсюда,
Сергей иронизировал:
— Помните ли вы о своих вдохновенных панегириках нашему маленькому, зато дружному коллективу?
— У меня не куриная память.
— Зачем же нам выходить? Игорь — член нашего коллектива. Зачем нам от него прятаться? Говорить мы будем о Жене, а она тоже в нашем коллективе. Вот Игорь нас и рассудит... Ну, выкладывайте, что там у вас на душе.
Всегда храбрый и острый на язык, на этот раз Танцюра долго собирался с духом. Вдруг он выпалил:
— Вы любите Женю?
Много дал бы Игорь, чтобы увидеть в этот миг лицо Сергея. Без художественных украшений пересказ этого «мужского» разговора Надийке, а потом и Татьяне не обойдется. Все же Игорь еще ниже склонился над историей болезни.
Сергей придвинулся к Танцюре, и ирония в его голосе переплелась с мечтательностью.
— Женя — мало сказать чудесная девушка... Можно позавидовать тому, кого она полюбит. Но как несчастен будет тот, кто станет ревновать ее к каждому встречному!
Еще раз понадобилось Танцюре набраться духу! И с какой болью он прошептал:
— Женя любит вас, Сергей Антонович!
На Сергея и это не подействовало.
— Тогда позавидуйте мне, Саня, Только от слепой
ревности вы счастливей не станете. А я в таких делах не советчик.
Танцюра отчаянно повторил:
— Женя любит вас... А вы ее?
Палка Сергея глухо застучала по полу,
— Что с вами, Саня?
Танцюра поднялся.
— Никак не можете догадаться? — съязвил он.— Тогда запомните: Женю я вам не отдам. С моей стороны это будет честная борьба. Надеюсь, что и с вашей. Принимаете вызов?
Друзь положил обе руки на плечи Танцюры.
— Не кажется ли вам, Саня, что мы начинаем говорить глупости?.. Разве я пара Жене?
Танцюра упрямо твердил:
— Допустим. А вот вы для нее...
— Да откуда вы это взяли? — уже раздосадованно перебил его Сергей.
— Она сама мне сказала.
Ответил Сергей твердо:
— Не говорите ерунды, Александр Семенович.
Танцюра безнадежно опустил голову.
— Нет, Сергей Антонович, это не ерунда. Я провожал Женю. Пробовал заговорить с ней,— молчит. Но как только вспомнил о вас, она как крикнет: «Ну,, и целуйтесь со своим патроном! Я его ненавижу!» И — от меня. Я хотел догнать,— где там...
— Так ведь ненавидит! — обрадовался Сергей.
Игорь не выдержал:
— О святая простота!
Когда до Сергея дошло значение этого возгласа, он покрепче схватил за плечи Танцюру, чтобы не пошатнуться.
Игорь поспешил ему на выручку.
— Что вы пристали к нему?—обратился он к юному ревнивцу.— Неужели не видите —для него каждое ваше слово как снег на голову? Даже если Женя влюбилась в Сергея, чем он виноват?
Танцюра усадил Сергея, сел сам.
Не давая парню опомниться, Игорь требовательно продолжал:
— Если для вашей Жени существует лишь Сергей, вам же лучше. Значит, у вас только один соперник, и задача у вас простая: стать таким, как Сергей, или еще лучше. Как только достигнете этого, Женя непременно заметит, что вы на десять лет моложе и, значит, ближе к ее, так сказать, идеалу.
Танцюра посмотрел на шефа, и по мере того, как яснее становился смысл услышанного, гуще становился румянец на его лице.
— Вы хотите сказать...
— Совершенно верно*— подтвердил Игорь.— Сергей вам не соперник. Поберегите силы' для тех, кто в самом деле стремится покорить Женю. Имя им — легион.
Но чувствовал себя Игорь не очень уверенно. Еще когда Сергей отчитывал за обедом своего учителя за эту самую Женю, Игорь думал, что Сергей не так уж и безгрешен. И хотя кое-что сказала по этому поводу Надийка, он не очень ей поверил: Жени-то она не видела! Вот и побаивался Игорь: не оказывает ли он Сергею медвежью услугу?
Танцюра сказал:
— За дружеские советы спасибо. А вам, Сергей Антонович, спокойной ночи. И запомните: я не Вадик.
Он понуро побрел к двери...
После такого трудно сразу вернуться к своим обязанностям. Когда двери за Танцюрой закрылись, а Сергей снова начал бродить между столами, Игорь сказал:
— Между прочим, Саня вежливее тебя. Он хоть спасибо сказал. А тебе и поблагодарить меня не за что?
Сергей направился к двери. Спросил, не поворачивая головы:
— Тебе еще долго писать?
— Минут десять...
— Оставь историю на столе. Вернусь — прочитаю. Если ты пропустишь что-нибудь, сам впишу... А сейчас я пойду посмотрю на наших подопечных. И побуду возле Марины Эрастовны, когда она придет в себя. Пусть верит, что оперировал ее я... Будь здоров,
84
Покончив с записями. Игорь никуда не пошел. Сергей Сергеем, а он тоже обязан быть к Хорунжей поближе. Необходимо также посоветоваться с Сергеем о том, как вести себя завтра на пятиминутке,
Стоит в связи с этим познакомиться и с документацией на остальных больных Гришка.
Когда Сергей вернулся, он простодушно спросил?
— Ну, как там?
Ответил Сергей сдержанно:
— Марина Эрастовна примерно через полчаса придет в себя. Я велел дать ей кислород.— Он сел, палка начала ;что-то вычерчивать на полу.— Черемашко спит. Не очень спокойно, правда... Оказывается, твой отец был у него. О чем он говорил с Василем Максимовичем, сестра не знает, твой отец выслал ее из палаты. А когда Федор Ипполитович ушел, Черемашко уже спал и что-то бормотал во сне,, продолжал, вероятно, беседу.
Игорь засмеялся:
— Чтобы такое светило! Вечером! Так долго сидело у больного! Да еще нетематического! Разве не диво дивное?
Лицо Сергея стало отчужденным.
— Не понимаю, к чему тут ирония? Разве те, кого ты называешь «светилами», ходят в гости к таким, как Василь Максимович?— И закончил Сергей совсем неприязненно:— Почему ты здесь? Скоро одиннадцать, тебя твои ждут. Не вольный же ты казак!
Игорю стало неуютно под холодным взглядом друга. Однако ответил он независимо:
— Кажется, за Марину Эрастовну отвечаю теперь я. Кстати, обязан я этим только тебе.
— И все-таки Федор Ипполитович прежде всего отец тебе, а не «светило».
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32