.. Да и кушбеги с удовольствием примет дары... А писать исковое заявление и ставить печать только мне придется. Правда, надеюсь, что и мне кое-что перепадет...»
— Будьте здоровы, ваше сиятельство! — сказал, вставая, Самад-ходжа. Он понял, что прием закончен.— Конечно, я отблагодарю вас, господин раис! Я надеюсь на вашу щедрую милость и верю в ваше доброе ко мне, слуге вашему, расположение. Хочу также навестить господина кушбеги.
Самадходжа явно намекал на взятку.
— Правильно! — поддержал его намерение раис.
— До свидания!
В веселом настроении Самадходжа вышел от казикалона и направился к Арку.
Примерно в это же время из Москвы в Одессу мчался с быстротой ветра скорый поезд. В вагоне первого класса занимал для себя и для сына два отдельных купе Ахмадходжа. Время было за полдень. Низко стлались хмурые облака, дождь обильно поливал вагонные окна.
Ахмадходжа, лежа на низком диване, следил за играющими в шахматы Халим-джаном и соседом по вагону, известным врачом одесского военного госпиталя. Их знакомство началось с того, что Халим-джан предложил ему сыграть в шахматы. Врач Иван Иванович охотно принял предложение. Сначала он решил, что юный Халим-джан не является сильным соперником, играл небрежно, уверенный, что в несколько ходов обыграет его.
Не тут-то было! Халим-джан очень быстро объявил ему мат. Он не верил глазам своим: его, известного в Одессе шахматиста, обыграл какой-то смуглолицый молодой человек. И как быстро, и как легко!
— Дорогой мой,— обратился к нему Иван Иванович,— вас, кажется, зовут Халим-джан? Вы, оказывается, очень хорошо играете в шахматы!
— В Бухаре много прекрасных игроков, есть у кого поучиться,— скромно ответил Халим-джан.
— А вы считаете себя только учеником?
— Да, я пока еще ученик.
Иван Иванович, улыбаясь, расставлял фигуры на доске. Теперь он играл внимательно, осторожно и выиграл. Началась третья партия. Ахмадходжа со своего ложа следил за ходом игры и, увидев, что Халим-джан решительно идет к победе, недовольно пробурчал:
— Пусть лучше будет ничья! А так — нехорошо получается... Халим-джан понял намек — нехорошо обыгрывать старшего, и через
несколько ходов была ничья. Иван Иванович действительно был обеспокоен, считал себя проигравшим и очень обрадовался такому исходу. Он стал расхваливать Халим-джана. Потом, взглянув на Ахмадходжу, тихо сказал:
— Кажется, ваш отец засыпает... Выйдем, не будем ему мешать. Они вышли из купе и тихо закрыли за собой дверь.
— Мне кажется, что ваш отец не совсем здоров? — участливо спросил Иван Иванович.
— Да, болеет,— с грустью сказал Халим-джан,— он после длительной болезни несколько месяцев лежал, только недавно немного поправился.
— Куда же вы его, такого больного, везете? Ему что, одесский санаторий советовали или специальную лечебницу?
— Нет, мы едем за границу, в Мекку, паломниками...
— В таком состоянии! — воскликнул врач.— Ему вообще вредно совершать путешествия, а паломником особенно. Я вам не советую пускаться в такой дальний путь... Доезжайте до Одессы и сделайте длительную остановку там. Хорошо бы положить его в какую-нибудь специальную лечебницу. А паломничество никуда не денется.
— Отец не хочет лечиться в больнице. Он верит в снадобья своего индийского лекаря.
— Удивительно! Удивительно и странно, до чего сильны в людях предрассудки! Насколько я понимаю, ваша семья не из простых и на нужду вы тоже не можете жаловаться. Вы получили, видимо, хорошее образование. И вот, с одной стороны, знание русского языка, приобщение к европейской культуре, с другой — какие-то снадобья! Мне известно, что ежегодно тысячи мусульман совершают паломничество в Мекку, преодолевая огромные трудности.
Но знаю я и то, что немалая часть их там погибает. Даже совсем здоровые люди заболевают от невыносимо тяжких условий тамошнего быта. И вы и ваш отец, наверно, все это знаете из рассказов побывавших там.
— Вы совершенно правы, но религия для мусульманина священней всего. Мы верим всем указаниям шариата, стремимся к духовному совершенствованию. Эта вера в то, что каждому мусульманину все предопределено судьбой, совсем иная, чем у европейцев. Я не могу сказать, что мой отец невежественный и суеверный человек, нет, да он и не всегда и не во всем придерживается религиозных предписаний. Но в последнее время, постарев, он все чаще и чаще высказывал свое желание совершить паломничество в Мекку.
Халим-джан замолчал, глаза его были задумчивы и строги.
— Знаете,— заговорил он снова,— я бы не удивился, узнав, что его тайное желание — умереть в Мекке и стать шахидом.
— Как это грустно! — с искренним сожалением произнес Иван Иванович.
— Я надеюсь, что само путешествие, перемена климата и радость от достижения цели пойдут ему на пользу, помогут его исцелению.
— Возможно! Так бывает.
— У меня есть к вам одна просьба,— вдруг, словно спохватившись, сказал Халим-джан.— Если вам, конечно, не трудно, посмотрите лекарства, которые он принимает.
— Пожалуйста. Хотя предупреждаю, что я неважный фармацевт.
В два часа дня в купе, занимаемое Ахмадхаджой, вошел сопровождавший их всю дорогу из Бухары повар Мирзо Вафо. Он принес еду: курятину, холодное мясо, сливочное масло, фрукты и сдобные лепешки.
— Как, лепешки еще не кончились? — явно довольный, воскликнул Ахмадходжа.
— Это последние,— ответил Мирзо.
— Ну, ничего,— сказал Халим-джан,— купим хлеб на ближайшей большой станции.
— Кстати, в этих краях пекут очень вкусный хлеб,— поддержал его Иван Иванович, приглашенный к трапезе.
Ахмадходжа между тем достал коробочку с мачджуном, известным как укрепляющее лекарство, вынул таблетку, проглотил ее и стал рыться в мешочке в поисках еще какого-то снадобья. Старик явно нервничал.
— Два дня ищу уже и не могу найти,— проворчал он.— В Москве оставил, что ли, или где-нибудь уронил.
— Что вы потеряли, отец? — участливо спросил Халим-джан.
— Да вот хорошие таблетки для сердца. Лекарь немало потрудился, пока нашел все что нужно. Он принес это лекарство лишь за день до нашего отъезда. Я еще ни разу не принимал его, все откладывал, чтобы осталось до той поры, когда мне станет худо...
Сейчас они бы мне и пригодились.
— Что, сердце заболело? — обеспокоился Халим-джан.
— Нет, сердце пока ничего... но чувствую какую-то слабость. Ну, надеюсь, пройдет.
— Отец, покажите доктору, какие лекарства вы принимаете. Может, он даст вам совет.
— Ты прав, сын мой,— сказал Ахмадходжа и тут же обратился к доктору: — Прошу вас, ешьте, вот мясо, курятина... Жаль, что нет у нас спиртного, коньяку, вы бы рюмочку выпили. Будем считать, что мы в долгу.
— Что вы! Я не пью. Так не дадите ли посмотреть ваши снадобья? Вот, например, то, что вы сейчас приняли?
— Это мачджун. В него входит мед, раствор золота, черный перец и еще и еще какие-то лекарственные травы, всех названий не упомнишь.
Иван Иванович взял одну таблетку, понюхал ее, затем отломил с разрешения старика кусочек и положил в рот. Пососав с минуту, он убежденно сказал:
— Насколько я понимаю, это хорошее лекарство. Оно дается как тонизирующее средство, можете спокойно его принимать.
Ахмадходжа сразу повеселел, заулыбался, даже чуть порозовели его бледные, дряблые щеки.
— Да, индийский лекарь — мастер своего дела! Он сам составляет такие лекарства, которые даже в московских аптеках не найдешь.
— Вполне возможно,— сказал Иван Иванович, отдавая коробочку.
— Жаль, что я забыл в московской гостинице его таблетки! Это одно из новых, сильнейших сделанных им лекарств для сердца. Даже не знаю, что я буду делать, если начнется приступ.
Иван Иванович ласково взглянул на старика и успокаивающе сказал: — Во-первых, почему вы думаете, что будет припадок? У вас вполне здоровый вид. А во-вторых, позвольте мне пощупать ваш пульс.
Ахмадходжа охотно протянул худую руку, и врач, глядя на часы, считал слабые, но ровные удары пульса.
— У вас и пульс неплохой. Не волнуйтесь, лекарство это не понадобится — есть чем заменить. Для сердца есть у меня одно замечательное средство. Я привез его из Германии. Чуть кольнет у вас сердце и вы почувствуете слабость, положите таблетку под язык. К тому же и запах его и вкус не только не противны, но даже приятны.
Ахмадходжа взял дрожащими от волнения руками довольно объемистую коробочку. Растерявшись, он не знал, какими словами отблагодарить врача: по-русски ему запаса слов не хватало, по-таджикски — врач не понимает. И он все повторял: «Хорошо, хорошо!..»
Ахмадходжа не хотел умирать — ведь годами он еще не был очень стар, еще многое ему предстояло сделать.
Он и в паломничество пустился ради жизни. Он много думал, прежде чем решился на это. И рассчитал так: путешествие внесет некоторое разнообразие в его жизнь. Он засиделся в Бухаре. Ему надоели одолевавшие его заботы, люди, говорившие только о делах, или глупцы, ведущие пустые разговоры, раздражающие нервы и сердце... Поехать просто в Москву — это опять же значит заниматься только торговыми делами. Ему нравилось, что его считали опытным и умным коммерсантом, преуспевающим в делах, но жить только этим он не мог, у него были и другие, духовные запросы. И вот паломничество в Мекку поможет их удовлетворить. Он увидит новые места, новые города, новых людей и отдаст свой, святой для каждого мусульманина, долг богу. Это все вместе взятое принесет покой его изболевшемуся сердцу.
А все же нескладно получилось с забытыми в Москве таблетками. «Какой хороший человек наш спутник, доктор, отдал свои целительные таблетки. Он привез их из Германии и отдал. Чем смогу я одарить его за это? Нельзя же предложить ему деньги — обидится...»
Эти мысли очень волновали старика, и вдруг он вспомнил, какие у доктора неказистые часы, и цепочка дешевая, серебряная. Ахмадходжа вытащил свои золотые часы на золотой цепочке и протянул их доктору:
— Не откажите взять от меня на память!
— Нет, что вы,— сдержанно, твердо сказал Иван Иванович.— Мои часы, правда, не золотые, но работы одного из лучших мастеров в мире, Павла Буре.
— Очень хорошо, но мои часы — просто вам на память! Возьмите их, очень прошу!
— И я прошу, возьмите,— подал голос Халим-джан. Краснея от смущения, доктор протянул руку:
— Что ж, возьму, чтобы не обиделись... Спасибо!
Часа через два после этого разговора поезд внезапно остановился на небольшом разъезде, где уже несколько лет не останавливались даже товарные поезда. Оказалось, как сообщил проводник, между этим разъездом и следующей за ним станцией произошло крушение: столкнулись два поезда, много жертв... Пока исправят путь и все приберут, их поезду придется стоять чуть ли не сутки.
— Что поделаешь, очень жалко погибших людей. Но возблагодарим господа, что пока нас миновало,— сказал торжественно Ахмадходжа.— Пусть вагон отапливают, кипятят воду для чая — и с нас довольно! Мирзо, а Мирзо, у нас хватит еще на сутки провианта? Да? Ну и хорошо!
— Но хлеб кончился! — сказал Мирзо.— Мы надеялись на Киев.
— На Киев? — спросил Халим-джан.— Там мы теперь будем только завтра ночью. Но неужели здесь где-нибудь поблизости не найдется хлеба! Выйдем, поищем... Хорошо, отец?
Конечно, идите!
Ахмадходжа надел очки и взял подаренную ему доктором коробку с таблетками.
В поисках хлеба с поезда сошли многие пассажиры. Один из них обратился к местному жителю с просьбой продать ему хлеб, но тот только рукой махнул: сам, мол, ищу!
— Что же делать? Дети голодные сидят,— воскликнул, чуть не плача, пассажир.
— Жаль, ничем помочь вам не можу.
— А где же вы сами достаете хлеб, продукты?
— Мы? В селе... Да,— воскликнул он, — це ж вы можете теж пойти туда, попросить хлеба. Час вы маете, поезд будет здесь стоять усю ничь.
— Какое село?
— Оно недалече, во-он видно.
Несколько человек решительно двинулись в указанном направлении.
Халим-джан и Мирзо последовали за ними. Дождь прошел, небо прояснилось. Село хотя и виднелось с того места, где они находились, но оказалось значительно дальше, чем они думали. На бревнах, видимо предназначенных для стройки, сидело несколько человек, с любопытством глядевших на пришельцев. Поздоровавшись с ними, пришельцы сразу перешли к делу.
— Не продадите ли нам хлеба? — спросил один из них. Сидевшие на бревнах с недоумением смотрели на него.
— Дело в том,— решительно заговорил Халим-джан,— что наш поезд вынужден простоять чуть ли не сутки, а у многих нет хлеба... Вот мы и просим продать нам, за любые деньги, хлеб.
— Хлеб мы дадим,— усмехнувшись, ответил один из крестьян.— Но я никогда не слышал, чтобы им торговали!
— Ты, Микола, еще молодой, многого не знаешь,— засмеялся пожилой крестьянин,— в городе не бывал... А там все покупают, и хлеб и воду... Без денег ничего не получишь!
— Как это, воду продают? — спросил другой.
— А так, наливают в бутылки и продают.
— Интересно! — воскликнул Микола и побежал в хату.
Довольно скоро он вышел оттуда, с трудом неся три буханки свежеиспеченного хлеба. Следуя его примеру, и другие крестьяне принесли, а старый крестьянин сказал добродушно-насмешливо:
— В карманах не ройтесь, денег не ищите!.. Хлеб не продают, грешно! Халим-джан с Мирзо пришли к себе на полустанок уже в темноте. Но
юноша сразу узнал своего отца, беспокойно ходившего туда-сюда вдоль состава.
— Отец, что с вами? Почему вышли один из вагона?
— Ах, это ты, наконец-то! — радостно воскликнул старик.— Я чуть с ума не сошел от беспокойства!..
— Почему?
Ведь я был не один.
Он помог отцу подняться в вагон и поскорее уложил его в постель. Уже когда отец лежал в постели, он подал ему горячего чаю, лекарства, больше, чем обычно, мачджун...
— А где все это время был доктор? Неужели он разрешил вам выйти из вагона? И без верхней одежды!
— Ну, в тулупе было бы жарко! А доктор, кажется, спал, в проходе не появлялся...
— Попросили бы проводника о помощи.
— Ничего, как видишь, не случилось, сын мой! Главное, что ты жив и здоров, все тревоги позади... А можно и без хлеба день прожить.
— Я не знал, что село так далеко, думал гораздо раньше вернуться.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37