— Нет,— покачал тот головой.— В школу обещался прийти,— и голосом пай-мальчика рассудительно произнес: — Ведь скоро конец четверти.
— Что там четверть, Костик,— в предвкушении щедрого угощения Мотыль с жаром потер ладони.— Моя бабка говорит, скоро конец света,— и, довольный собой, захохотал.
— Вот что, Володя,— Толяна сбросил с себя напускную сонливость и вновь стал жестким, деловым бригадиром,— раз такое дело, шуруй домой!
— А если сварка понадобится?
— Обойдемся без тебя. А щиток твой и вилку Мышка в мой ящик спрячет.
Мамлюк на радостях метнулся туда-сюда, проверил сварочный аппарат, кабель — все было в порядке. Значит, можно и уходить...
Мамлюк жил вблизи завода, за шлаковым отвалом, у незамерзающей мазутистой речки Булавинки. Место тихое, чистое, сплошь заросшее вишневыми садами.
Первым после смены к нему явился Васька: не терпелось поразвлечься. Сразу за ним по-медвежьи неуклюже ввалился в дверь запорошенный снегом, пунцовый от ветра Антрацит с большим свертком.
— Что там у тебя? — Васька хотел пощупать сверток, уже и руку протянул, но Антрацит решительно выставил вперед ладонь.
— Знаем — не проболтаемся.— Он улыбчиво подмигнул Мотылю, внезапно выросшему на пороге, положил сверток на стул в прихожей и чинно-благородно направился к имениннику.
Мотыль торопливо, чтобы не видел Антрацит, развернул сверток и расхохотался. Это была новенькая синяя фуфайка, вероятно, недавно полученная Антрацитом на центральном заводском складе.
— Экономный, черт! — ржал на весь дом Мотыль.— Купить бы что-нибудь, так нет! Зачем добру пропадать? Клянусь, у него в запасе две фуфайки. Вот он и поделился по-братски с /Мамлюком!
— А чего? Ценная вещь,— сказал вышедший из комнаты Мамлюк.— В хозяйстве пригодится.
— Ты еще пойди достань такую! — не без намека на свои крупные связи небрежно бросил Антрацит.— Эх, Мотыль! Голова — два уха!
— Ладно! А где же обещанные девчонки? — задал вопрос имениннику Васька, и в знак солидарности с ним Антрацит сурово мотнул головой.— Где же они?
— Сейчас они предстанут пред ваши ясные очи,— успокоил всех Мамлюк.
— Его соседки,— на правах лучшего друга разъяснил Мотыль.— Ага,— он повернул голову ухом к двери, прислушался и таинственным шепотом оповестил: — Уже идут!
Дверь распахнулась, п Васька с некоторой долей разочарования сразу же признал во вновь прибывших тех девчонок, с которыми он не так давно и не в очень приятной обстановке встречался в механическом цехе. Строгальщица и ее въедливая подружка!
Действительно, мир тесен! Девчонки заулыбались Ваське как старому знакомому.
— О, и мальчик-«картинка» здесь! Правда, он сегодня не так эффектно разрисован... Рая!—знакомясь, маленькая бойкая подружка протянула руку сначала Антрациту, а потом Ваське.— А это — Надя. Прошу любить и жаловать!
Из кухни с полотенцем в руке выбежала мать Мамлюка — полная, еще не старая женщина с живыми, серыми, как у сына, глазами.
— Проходите сюда! Быстренько! А то картошка остынет! — Она хлопотливо потянула Антрацита за руку.— Не стесняйтесь! Будьте как дома.
— Но и не забывайте, что в гостях,— вставил слово польщенный вниманием Антрацит.
— К столу! — заторопил Мамлюк.— К столу!
— Ну что ж, если нужно...— и Мотыль первым шагнул в указанном направлении.— Только чур! Каждый садится там, где ему нравится! — предупредил он, видимо, побаивался, что его усадят рядом с девчонками и волей-неволей придется ухаживать за ними. А этого Мотыль терпеть не мог, поскольку не умел.
Торжественные, притихшие сели за накрытый стол. Васька пристроился рядом с Антрацитом, напротив девчонок. Налили по первой.
Откашлявшись, Антрацит встал. Он с гордостью осознал свою высокую миссию — первый тост должен произнести он, поскольку Толяна отсутствовал, а он, Антрацит, что ни говори, его заместитель, а значит, и единственное здесь начальство.
Ну что ж, по Сеньке и шапка —хочешь не хочешь, а отдувайся за всех, коль начальство. Антрацит тяжело, но с достоинством вздохнул.
— Я хочу пожелать тебе, Володя, ума и здоровья...
— Браво, Валера! — поддержал его Мотыль.— Особенно больше пожелай ему первого!
Антрациту не поправилось, что его перебивают. Он, поморщившись, прервал тост. Мотыль демонстративно зажал себе свободной рукой рот: молчу как рыба!
— Я желаю тебе, Володя,— с воодушевлением проговорил Антрацит, и от нервного напряжения у него на щеках выступили красные пятна,— чтобы в жизни рядом с тобой были твои верные друзья,— красноречивым движением руки обвел сидящих за столом ребят.— Ну, будем живы! — и разом опрокинул стопку.
Васька, превозмогая отвращение, выпил. Водка начала медленно дурманить голову. Перед глазами поплыли синеватые нити тонкой мутной дымки.
«Так я быстро с копыт слечу»,— с тревогой подумал он.
Из соседней комнаты понеслась музыка: Мамлюк завел магнитофон.
— Хватит пить! — через стол весело закричала смуглянка Рая.— Кавалеры! А ну, живо приглашайте дам на танец!
Кавалеры и не шелохнулись, словно не к ним обрашалея с воззванием прекрасный слабый пол. Лишь Антрацит резко накренился в сторону стола, потянулся слабеющей рукой к бутылке.
Видя такое безобразие, дамы сами круто взялись за дело. К Ваське из теплого прозрачного тумана выплыла девчонка, худенькая, застенчивая.
«Как ее зовут? — силился вспомнить он.— Тьфу ты! Ведь только что слышал».
— Пойдем танцевать! — Девчонка взяла его за руку и несильно дернула, помогая подняться со стула.
— Пойдем! — Васька лихо рванулся навстречу, но покачнулся и чуть не упал.
— Как хмель разбирает тебя! Ужас!—Девчонка слегка дотронулась до его пряди, упавшей на лоб.— Гляди, кудряш какой,— не то с насмешкой, не то с удивлением нараспев произнесла она.
— Скажи мне, как тебя зовут? Помню, ты из механического.
— Как зовут? — иронически переспросила девчонка.— Надей.
— Надей...— Васька, как бычок, круто нагнул голову, соображал.— Вера, Надежда, Любовь... Значит, Надежда. Это хорошо.— И вдруг надумал: — Знаешь, Надежда, я хочу тебя поцеловать.
Девчонка засмеялась, но не оттолкнула Ваську, когда он, остановившись посреди комнаты, поцеловал ее в лоб. Только и сказала:
— В лоб покойников целуют, а я живая.
Васька попытался исправить ошибку, по кассета кончилась, и девчонка уплыла.
Антрацит, развалясь па стуле, обиженно запыхтел, усмотрев в лобзании Васьки нечто оскорбительное для компании, и, поднатужась, полушутя-полусерьезно выдал:
— Тоже мне целовальщик нашелся. Все расскажу Зоське! Вот лишь встречу. А Мамлюк подтвердит.
Васька, неуверенно ступая, подошел к столу, молча налил себе рюмку.
— А мне? — тут же, как из-под земли, заявил Мотыль.
— Лей уж всем! — скомандовал Антрацит.
Васька выпил, и воспоминанья — эх, эти воспоминанья! Они порой бывают сильнее, чем сама любовь! — навалились, придавили. Под их грузом Васька сначала согнулся, а потом прямо-таки рухнул на стул, загодя
подставленный ему предусмотрительным Мамлюком, положил голову на сцепленные пальцы.
«Сколько прошло времени!.. Да уже около трех месяцев. А мы не видим друг друга, не встречаемся. И все-таки за что я мучаюсь, Зося? Надо нам с тобой поговорить, выяснить все до конца! Вот сейчас пойду и выясню! Чего резину тянуть? Чтоб сразу и навсегда!»
Васька с усилием встал на ноги, протер заплывшие одурью глаза. Пойду! Еще раз! И последний!..
Желание было настолько велико, что Васька почувствовал, что он задохнется от нетерпения здесь, в этой прокуренной комнате на окраине города. Ему надо срочно, непременно быть в тихом, занесенном голубым вечерним снежком переулке за станцией. Он должен увидеть Зосю! Сейчас! Именно сейчас!
В мгновенье ока Васька подскочил к вешалке, сорвал свое пальто.
— Куда ты? — потянул его назад присматривающий за друзьями трезвый Мамлюк.
— Я не уйду! — успокоил его Васька. — Никуда! Мне просто надо... на минутку. — Пошатываясь, Васька двинулся к двери.
— Ясно! Суду все ясно! — окинув его заботливым взглядом, изрек все понимающий Мамлюк. — Тошнит? Так можно бы и без пальто. Прямо с крыльца...
Васька неловко вывалился из дома в синюю ночь и, отяжелевшими ногами загребая снег, поплелся вдоль хат, приветливо подмаргивающих ему желтыми глазами окон, навстречу курящейся поземке.
Утром Антрацит вышел на работу с опозданием. Бригада уже ушла в мартеновский цех. Левая рука у него была перебинтована. Вчера, когда Антрацит поздно вечером возвращался от Мамлюка, его избили.
Поначалу посвящать Ваську в эту историю пе стали. Хмурый Толяна отослал его в инструментальную цеха за «понедельником», а когда Васька вернулся, таща на себе пудовый молот, Антрацит как ни в чем не бывало хлопотал о доставке стальных угольников. Надо было менять швеллеры и настилать новый листовой пол на выходной площадке за печью.
До обеда без передышки бригада заготавливала материалы. В листопрокатной достали листы, в сортопрокатном — уголки. Швеллеры нашлись в самом мартеновском.
Потом все ушли в столовую. Один Васька не пошел: не до еды было. Сногсшибательная история с Антрацитом как-то отодвинула все остальные на второй план. О том, как отгуляли день рождения Мамлюка, никто и не заикался. Даже не спросили у Васьки, куда он удрал с гулянки. Да он и рад был этому. Уж очень получилось вчера, как говорится, не по-людски.
Проснулся он ночью... Тишина такая, что даже в ушах звенит. Огляделся. В углу небольшой комнаты на столике горит настольная лампа. В теплом сумраке на стене висит фото незнакомого человека в офицерском мундире. Кто бы это мог быть? Фото крупное, старинное какое-то, в незамысловатой, деревянной, покрытой бронзовой краской рамке... Боже, куда он попал?
Вдруг мысль молнией осветила затемненную голову, кровь отлила от щек, Васька помертвел. Да, он ушел от Мамлюка и устремился к Зосе. Неужели он все-таки добрался до ее дома? Значит...
В ужасе Васька пощупал руками вокруг себя. Лежал он на полу, на подстеленной дерюге, без пальто, без ботинок, но в костюме. В головах подушка и какой-то тазик. Рвало, наверное, потому и поставлен.
С полчаса лежал он не шевелясь. Но рано ли, поздно ли, а уходить надо. Осторожно поднял свинцово-тяжелую голову, привстал. Весь размякший, как медуза. Тело вялое, ноги, руки, спина ощутимо подрагивали. Казалось, по нему пропускали слабый электрический ток.
— Что, очухался, голубчик? — раздался негромкий, сухой, как кашель, голос, и в комнату вошла дородная женщина. Последние слабые остатки надежды, что все-таки, может, обошлось, что он, возможно, забрел к кому-то из друзей, рухнул. В появившейся женщине Васька сразу признал Зосину мать.
— Ох, извините, пожалуйста, — едва промямлил.
— И зачем же ты пьешь? — жестко звучал голос. — Замерз бы, кабы я не наткнулась. Метет-то как...
Васька опять, как заведенный, невнятно забормотал извинения. Поднимаясь, страдальчески сморщился — мутило.
— Будь уж до утра. Куда пойдешь? — Мне на работу... Мать волнуется...
Дотянулся до своего невдалеке стоящего ботинка,
впопыхах начал совать в него ногу, да не ту... Тайком, про себя, чертыхнулся. Наконец встал прямо, во весь рост. Надел пальто, двумя руками натянул до бровей шапку. Женщина суровым взглядом следила за ним — Эх, горе матери! Горе!
Вспомнив про все это, Васька судорожно сплюнул: жизнь такая собачья! Опозорился — дальше некуда! Теперь о дружбе с Зосей и мечтать не приходится. Теперь она его к себе и близко не подпустит.
От безмерной, переполнившей душу тоски Васька встал и поплелся из цеха. На заводском подворье резкий морозный ветер бросил в лицо ему пригоршню колкой снежной крупки, мгновенно выжал из глаз слезу. Возвращаться в механический Ваське не хотелось, и он, чуть поколебавшись, перебежал дорогу и потянул на себя дверь другого, кузнечно-прессового цеха.
Здесь было тепло, и Васька, присев на лавочку при входе, расстегнул фуфайку. Паровой молот шумно стучал по наковальне, а в стороне беспрестанно кланялся огню худой кузнец-филигранщик: готовил мелкие поковки. И'з-за приоткрытых створок печей несло жаром. Вытяжные трубы с шорохом отсасывали угарный газ. Вентиляторы гудели, как рой потревоженных пчел.
Васька нагнулся и взял в руки подкову, валявшуюся возле ног. Обыкновенную подкову, неразлучную спутницу копя-тружепика. С легким удивлением повертел ее в руках, отбросил к ящику с металлоломом. На заводе давно уже не работали лошади. Гужевой транспорт безвозвратно устарел. На перекрестках дюжие МАЗы нетерпеливо ворчали на светофоры, а в подсобных цехах шустро бегали электрокары. Васька слышал о народной примете: подкова нашедшему ее приносит счастье. Верна она или нет, он утверждать не мог, не задумывался над этим. Но знал, что мать еще в молодости, в первые годы после замужества, на притолоке входной двери только что построенной с отцом хаты прибила подкову. Говорила, нашла ее, возвращаясь с поля. Она работала тогда на хуторе Старопетровском, там находилось заводское подсобное хозяйство. Нашла ее — почти новенькую, слегка истертую, отчего она казалась искусно черненной, — и прибила.
Кажись, не подвела ее подкова. Мать с отцом всю жизнь прожили душа в душу — в семье совет да любовь. Что еще надо для счастья?
Только вот самому Ваське не везет. Правда, на судьбу ему грешно обижаться. До недавнего времени у него тоже все было как у людей, как должно быть. Но встретил он Зосю — и сплошное невезение! Будто кто наколдовал, опоил его зельем недобрым.
Васька сплюнул: «Чепуха какая-то лезет в голову! Пора бы ему перестать в сказки верить!» — однако покосился на подкову, неприкаянно лежавшую у ящика с металлоломом.
«Дай-ка еще раз подержу в руках!»
Не поленился — встал, поднял ее — а вдруг она ему счастье принесет? — хотел спрятать подкову во внутренний карман фуфайки, да устыдился.
«Что я, в самом деле, совсем размяк? Не хватало еще мне железки всякие с собой таскать. Тоже приглядел себе талисман. Умора!»
И все-таки в ящик подкову Васька не бросил. Бережно положил ее на край.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24