Что-то странное, влекущее было в голосе этой красивой девушки, во всяком случае, таким взволнованным он себя еще никогда не чувствовал.
Пришел домой, положил в передней инструменты, шагнул в комнату, тихую, теплую. Вот бедовая девица! Открыл дверцу платяного шкафа — на внутренней ее стороне было зеркало. Взглянул на себя и рассмеялся: точно она сказала, голодранец! Ну ничего, подождите немного, все у нас будет. А пока возьмемся за схему.
Стала бы работать эта., с позволения сказать, электронно-вычислительная машина, или здесь все ошибочно?
По теории должно быть так: щелкнул первым тумблером, поднялась вверх его ручечка, загорелась первая лампочка, около которой написано «1». Щелкнул вторым тумблером, первая лампочка погасла, зато загорелась вторая, рядом с которой написано «2». Все, значит, верно, один плюс один будет два. Третий тумблер прибавляет уже не единицу, а двойку. Значит, должны погаснуть и первая и вторая лампочки и загореться третья, рядом с которой написано «4». Если бы была четвертая лампочка, то возле нее появилась бы «8», и так далее...
Полюбовался на свою схему и пренебрежительно поморщился: ничего не скажешь, в наше время, когда ЭВМ вычисляют траекторию спутников, сталь варят, ставят больным диагнозы, он, видишь ли, нарисовал схему прибора, который может к одному прибавить один, и рад этому, как ребенок. К тому же еще неизвестно, будет ли работать этот прибор. Нужно обязательно посоветоваться с кем-нибудь. Подойти к Семену Александровичу Павлову, проконсультироваться.
Взглянул на подоконник, где лежали книги, взял первый том, развернул. «Фирма Карл Аде в Берлине изготовляет замки, которые можно открыть лишь двумя ключами, хотя вставляются они в одно отверстие...» Здорово придумано, не каждый вор додумается, что в замочную скважину нужно вставить один ключ, повернуть его, вынуть, потом туда же вставить второй, повернуть дважды, и только после этого сейф поддается. А Баритон не только додумался, но и дал описание ключей.
И неожиданно для себя Демид Хорол понял, что знает на память все три книги. Ну, конечно, размеры бородок и выступов на них запомнить невозможно, а вот, например, сейф одного завода от сейфа другого он отличит безошибочно. И год выпуска определит. Совсем недавно случилось: он зашел к домоуправу, ордер оформлять. В кабинете сейф стоял. Демид только взглянул и сразу определил: загорский, выпуска 1956 или 1957 года. И не то чтобы раздумывал над этим или высчитывал, а просто увидел, как вывеску на магазине.
А все-таки любопытно было бы сделать такую машину, просто из интереса.
А зачем? Демид знал ответ на этот вопрос. Пройдет время, он поднаберется опыта, умения, станет наладчиком универсальных электронно-вычислительных машин, а потом их творцом, станет человеком, который с помощью машин сможет решить любую задачу. Не сейфы
открывать с их, пусть даже самыми сложными, замками, а создавать системы, которые облегчат труд человеку, выведут шахтера из-под земли, обезопасят труд на вредных производствах, заменят человека всюду, где трудно работать, — вот его мечта!
Должна быть у человека мечта? Безусловно. Так вот, она у него есть, и очень хорошо, что об этом подумалось именно сейчас, когда перешел на новую квартиру, когда началась новая жизнь.
Оглядел свою комнату и улыбнулся. Тахта, шкаф, два кресла. Столик от машинки «Зингер» пришлось переставить на кухню, там у него будет мастерская. А в комнату еще нужно будет приобрести низенький столик и стулья. Чудо, не квартира!
Демид застелил тахту простыней, взбил подушку, разделся, пошел в ванную. Как он еще мало ценит свое жилье! Пусть комната маловата, но ванная большая, просто дворец, с никелированными кранами, причем ни один не подтекает, все великолепно.
Встал под душ, сначала теплый, потом сделал его холодным, чуть ли не ледяным. Вытянулся на пружинном матраце тахты (роскошное у него теперь ложе), накрылся одеялом, и сразу почему-то вспомнилось веселое, самоуверенное лицо Лили, ее многообещающая улыбка, и тут же, вслед за нею, — тоненькая фигурка Ларисы с портфелем, сиротливо стоявшей на другой стороне неширокой, мартовским синим ветром промытой Фабричной улицы. Ну и что в том плохого, если девятнадцатилетнему парню снятся девушки?
Глава одиннадцатая
Завод, в который Демид безоглядно влюбился, не был образцовым с точки зрения организации производства. В первую декаду месяца, как правило, никто не спешил: завод-смежник еще не доставил агрегаты. Зато во вторую, а особенно в третью декаду завод гудел, как растревоженный улей, работал в две, а иногда и в три смены. С этой штурмовщиной, конечно, боролись, но до победы пока было далеко.
В эти штурмовые дни Демиду особенно нравилось пройтись по заводским цехам, расположенным на трех этажах огромного корпуса.
Наиболее интересно в девятом. Около больших рам сидят молодые женщины в белых халатах, королевы генерального монтажа, волшебницы наивысшей квалификации. Халаты у них накрахмалены и отглажены, без единой морщинки, словно не на работу собрались, а на праздник. В одной руке прибор для закрутки (здесь провода уже не паяют, а вяжут на четырехгранных стерженьках, так надежнее), в другой пинцет. Перед глазами карта соединений, а на панели или на раме, в которую вставляются несколько панелей, такой хаос проводов, что горемычный гоголевский черт, если бы сюда попал, наверняка сломал бы себе голову. Но хаос этот мнимый. Все здесь подчинено точной, заранее разработанной и расписанной системе, и девушки чувствуют себя в этой умопомрачительной сложности прекрасно, даже находят время перекинуться с подругами новостями.
Но пусть не говорят, что на ВУМе механическая, бездумная работа, будто там все расписано, все указано, только нажимай кнопки. Действительно, все расписано, организовано, скоординировано, но попробуй не думать, не понимать того, что делаешь. Контрольный стенд не пропустит ошибки. «Консул» — автоматическая пишущая машинка — такое выдаст, что глаза на лоб полезут. А так берет королева монтажа свою смонтированную панель, подходит к контролеру, ставит ее на стенд, и бежит перфорированная лента программы контроля. Молчит «Консул», — значит, нет ошибок. Вот тебе и бездумная работа! Вот что значит подлинное мастерство. Начинает стучать машинка, но девушка не беспокоится, на строчке написано: «тест завершен, циклов 00001, перебоев 00000, ошибок 00000...»
И всегда, наблюдая за этой работой, Демид мысленно будто примерял ее к себе. Сможет ли он так работать? Сейчас это стало делом его чести. Делом чести? Где-то он недавно слышал нечто подобное. Кажется, Колобок произнес, рассказывая о своей «фрейлине»: «Это дело моей чести...» Честь чести рознь. У него, Демида, представления о ней такие: хочет выпускать свои тэзы точно в срок и в границах допусков. Собственно говоря, больше от него никто ничего не требует. Он знает, что генератор тактовых импульсов должен давать их четыре миллиона в секунду плюс-минус одна тысяча. А у него генератор будет давать четыре миллиона тактов плюс- минус пятьсот, а то и четыреста. Чем ближе эта цифра к четырем миллионам, тем лучше будет работать машина. Вот в этом-то состоит рабочая честь. Не должно быть случая, чтобы контролер вернул его работу на до
водку. Пусть квалификация у него пока еще не очень высокая, но то, что он делает, будет сделано безупречно.
Однажды подошел к его столику Альберт Лоботряс, посмотрел, как работает Демид, и сказал:
— Что ты с этим тэзом голову себе морочишь? Ведь все точно.
— Нет, не все.
Частотомер показывал четыре миллиона шестьсот тактов в секунду.
Снял конденсатор, подобрал другой, чуть побольше, теперь прибор показывал четыре миллиона двести пятьдесят импульсов в секунду.
— Вот сейчас все.
— Ты подумал о том, что за это время мог бы отрегулировать не один, а два тэза?
— Подумал. Но я хочу, чтобы мою работу мне не возвращали на доводку.
— А о том, что работая вот так, ты меньше заработаешь?
— Тоже думал. Значит, нужно научиться работать так, чтобы и точно все было и заработки шли нормальные. План я, между прочим, выполняю.
— Зачем тебе это?
— Я уже говорил: — не хочу, чтобы мой тэз возвращался на доводку. У нас цех коммунистического труда, и мне стыдно переделывать свою работу.
— Вон ты какой, — внимательно посмотрел на Демида товарищ, и в этом взгляде было все: и удивление, и насмешка, и уважение.
Альберт отошел. Демид снова принялся регулировать генератор.
Этот разговор слышал Валера Пальчик и тоже не сказал ни слова.
В тот день Демид вышел с завода не поздно, где-то часу в пятом. Скоро вступительные экзамены в университет. «В каждой науке есть столько науки, сколько в ней есть математики», — кажется, это сказал Кант.
Перекусил в кафе: сосиски с картофелем и чай, — пришел домой, взглянул на свою комнату. Конечно, понемногу она обживается, над тахтой висит репродукция — белые яхты в море, напротив портрет отца, да и на кухне появились стол и табуретки. И все равно каждому, кто сюда войдет, ясно, что живет здесь неприкаянный холостяк.
Сел в кресло, взял учебник по тригонометрии и толь
ко начал читать, как в дверь позвонили. На пороге стояла незнакомая женщина: лицо, наверное, когда-то было красивым, а сейчас увяло, поблекло, словно выцвело. Взгляд встревоженный — и неудобно ей, видно, беспокоить Демида, и не может иначе.
— Простите, пожалуйста, — сказала женщина, запинаясь, — вы товарищ Хорол?
— Да. Проходите, прошу вас.
— Извините, ради бога, но у нас воду прорвало...
— Вы из нашего дома?
— Нет, не из вашего, неподалеку отсюда, мы только что переехали...
Голос такой испуганный, будто она боится всего на свете. А чего бояться?
— Простите... Я понимаю, что отрываю вас, но мы заплатим...
— Не говорите глупостей! — вдруг резко сказал Демид и оттого смутился, покраснел. — Подождите, я сейчас переоденусь.
Они спустились на лифте, вошли в новый дом, возвышавшийся в самом конце проспекта Космонавта Комарова. О, какая приятная неожиданность: лифты в новом доме уже работают. Прекрасно, скоро строители будут сдавать дома в полной готовности. Как же они сантехнику-то прозевали?
— На девятый этаж, пожалуйста, — пояснила женщина. — Я бы вас не беспокоила, но наш управдом уехала в райсовет, а слесарь занят...
— Не беда, — сказал Демид, выходя из лифта, и чуть было не упал, споткнувшись о железный порожек: прямо перед ним стояла Лариса.
— Ты? — удивленно воскликнула девушка. — Мама, как тебе...
— А что делать? Пусть лучше заливает?
— Хорошо. Проходи, Демид, — сказала Лариса и, закрыв дверь, ведущую в комнаты, прислонилась к ней спиной. — Здравствуй.
Юноша окинул ее внимательным взглядом: подросла, но такая же тоненькая, кажется, дунь ветерок посильнее — и переломится. Правда, появилась в фигурке девушки округлость, женственность, и это обстоятельство, видимо, смущало ее. Да, время бежит, вот уже и Лариса переходит в девятый класс.
— Что тут у вас случилось? — подчеркнуто по-деловому спросил Демид.
— Труба течет. Тазик подставляем, чтобы к соседям не протекло, а она набегает и набегает... Всю ночь с Ларисой не спали. Слесаря вызывали, да разве его дозовешься... Помогите, пожалуйста...
— Сейчас сделаем. — Взял свои инструменты, быстро перекрыл воду (системы эти во всех домах стандартные), потом осторожно развинтил трубу, уплотнил соединения, снова свинтил...
— Готово.
— Спасибо вам. — Женщина протянула пятерку. Видно, подорожала его работа, раньше трояк совали.
— Не надо. Я не возьму.
Он повернулся к выходу, но в этот момент дверь, ведущая в комнаты, распахнулась настежь, и здоровый, значительно выше Демида, мужчина, с плечами как у грузчика, вырос на пороге. Вытаращенные мутные глаза с кровавыми прожилками, не мигая, уставились на Демида. Тяжелые, сплошь заросшие густыми волосами руки безвольно свисали, как мокрые тряпки. Лицо, опухшее, иссеченное морщинами, было сине-багрового цвета. Прихожая сразу наполнилась тяжелым запахом перегара.
— Павел, ради бога, иди в комнату, — попросила женщина.
— Кто денег не берет за работу? — загремел Павел Вовгура. — Ишь какой аристократ нашелся! Брезгуешь нашими рабочими рублями?
— Нет, не брезгую, просто не беру.
— Ну, а выпить со мной стопочку согласишься или тоже нос воротишь?
— Я вообще не пью, и вам не советую.
— Ты мне советуешь? Кто ты такой, чтобы Павлу Вовгуре советовать? Мозгляк сыскался. Да я тебя одним пальцем с землей сравняю, мокрого места не останется... — И он размахнулся для удара.
Целая зима прошла с того времени, когда Демид впервые пришел в спортивный зал и попробовал ударить Володю Крячко. За это время, конечно, классным самбистом он не стал, но уклониться от пьяного удара было нетрудно. Он своевременно, еще тогда, когда Вовгура замахнулся, сделал шаг назад, весь секрет состоял в том, что сделал он этот шаг именно так, как учил Володя Крячко, — ловко угадав момент. Кулак Павла Вовгуры, которым, казалось, можно было свалить быка, прошел где-то совсем рядом с грудью Демида, а сам хозяин, вложивший всю силу в этот удар, потерял равновесие и рухнул на пол.
— Папа! — бросилась к отцу Лариса.
— Я его мигом... — попробовал подняться Вовгура и снова упал.
— Всего доброго, — сказал Демид и вышел, чувствуя жгучую боль в сердце. Ему было жаль и Ларису, и ее мать, и даже пьяного Вовгуру. Ну что тому нужно? Такая славная у него жена, такая дочка, а напивается как свинья... Болезнь? Тогда лечись!
Демид, забыв о лифте, быстро шагал вниз по лестнице и удивился, увидев перед собой Ларису (она, видимо, спустилась в лифте). Девушка стояла строгая, независимая, решительная, с гордо поднятой головой.
— Ну, доволен? — вызывающе сказала она.
— Чем?
— А как же, показал все свои лучшие качества: исправил водопровод, не взял денег, побил пьяного...
— Неправда, я его и пальцем не тронул. А он меня мог бы здорово покалечить. Он сильный и на много превосходит меня в весе, килограммов на сорок, не меньше.
1 2 3 4 5 6 7 8 9 10 11 12 13 14 15 16 17 18 19 20 21 22 23 24 25 26 27 28 29 30 31 32 33 34 35 36 37 38 39 40 41 42 43 44 45